Жора Цеплаков сидел на кухне своей однокомнатной квартиры, обхватив голову руками. Перед Жорой стояла маленькая закопченная сковородка, в которой еще видимо совсем недавно, была яичница. Пучки жестких рыжеватых волос торчали промеж растопыренных Жориных пальцев. Глаза поэта были закрыты: он старался сконцентрироваться, прислушивался, как тяжело толкается в груди сердце. Это помогало не думать о Зине. Он очень, очень устал.


Этой ночью он спал плохо. Его привезли от Градобоева около трех. Привезли на такси, Зина и Перовский. Жора был сильно пьян. Паша помог ему подняться на этаж, даже снял ботинки. Потом уехал. На том же такси! Уехал с Зиной! Домой к ней поехали? Уехал он потом или остался? Или они поехали к нему? Боже, боже... Все эти мысли терзали Жору всю ночь. Он устал терзаться. Он был измучен.


Жора терпеливо старался внимать сердечному ритму. «Мысли- прочь! Мысли –прочь!» Сердце дергалось как-то нервно. Неожиданно возникла, запульсировала строчка:  "Ментальность подвластна воле,.. ментальность подвластна воле". Жора поднял голову и устремил страдальческий взгляд в окно. За окном висело сероватое январское утро. Жора зажмурился, представил, июль, Коктебель, море. Солнце залипшее в зените и лупящее всеми своими градусами Цельсия. Он как будто отплыл от берега, и лежит на воде раскинув руки, волны качают его, в том же ритме: "Ментальность подвластна воле, ментальность подвластна воле"... Надо бы рифму найти... воле - поле.

"Ментальность подвластна воле
Хотелось бы выйти в поле...

Да было уже: "Выду в поле - помолю-ю-юсь, с ре-вальвера за-стре-люсь". - Жора встал и достал из шкафа чашку. Воле - море. Посмотрел внутрь чашки - по краю  неровный ободок невыпитого когда-то чая. "Воле - боле".

"Ментальность подвластна воле
Тем более - в волейболе..."


Включил чайник, присел рядом на табуретку. Злое шипение и сухое потрескивание постепенно заполнили кухню. "У-у! Зина-а!", - опять завыло в мозгу, - "Зиночка-а-а! Я же люблю тебя-я, как же ты не понимае-ешь... Вчера у Градобоева, ведь почти, почти уже все, все, все… Была рядом, смеялась, лукавила, сладкая моя… Казалось - уже близко, вот-вот и дотянусь, достигну, возьму тебя. Обнимал. Запах твой, тело,.. тело твое гибкое в руках, легкое, теплое,. Люблю! Люблю же тебя! До боли. До судорог. До исступления».


«Дзинь-ь»- сказал чайник и остановился. Медленно утихло бульканье и снова накатила тишина.
"Все!
Не думать!
Забыть!
Ментальность подвластна воле, в конце концов»… Воле - доле...

«Ментальность подвластна воле
Сердчишко - на валидоле...
И печень болеть устала
Не молодость - жизнь пропала»…


Темно что-то, 12 утра, а как будто вечер уже", - Жора щелкнул выключателем. Налил заварки, кипятку - черные чаинки закружились в красноватом, оранжевом, жарком космосе чая. Вздохнул, снова полез в шкаф. Вытянул оттуда: худой пакет двумя ирисками на борту, надкусанную вафлю, остатки халвы. Шумно втянул губами кипяток, прихватив, невзначай, горячим язык. Что-то пожевал… Воле - доколе...
- Все. Вечером к ней поеду. Решено.  

***

Зина подставила лицо под горячие упругие струйки душа. "Какой ка-айф". Тело приятно ныло. "Чем он, интересно, моется? Пахнет так вкусно". Приоткрыв один глаз, пошарила на полке, "Киви?", выдавила в ладонь немного холодного геля. "А ебарь - действительно первокласный. Не обманула Маринка". Зина поставила ногу на край ванны и стала себя с удовольствием намыливать.


Паша Перовский в это время еще спал. Ему снилось, что он идет по набережной какого-то города. Знакомые места, точно был здесь раньше. В детстве? На улице весна, похоже - май. Уже тепло, и он идет в одной рубашке, закинув пиджак на плечо. По реке проплывают речные трамвайчики. На палубах - много людей, и они все смеются, у многих в руках флажки, шарики. "День Победы? Какой праздник-то? Непонятно». Думает об этом Паша, и подходит вдруг к пристани, а там пришвартовался как раз трамвайчик, и веселые люди, смеясь и взмахивая руками, забегают на борт по шаткому трапу. Он понимает, что тоже хочет с ними. Кататься по реке и смеяться.


Аппетитная дамочка проверяет билеты. Где-то видел ее? Точно на плакате в метро, подмигивала еще. А Паша не помнит, есть ли у него билет. Он начинает искать в бумажнике, карманах, в пиджаке. Билета нет! А очередь подходит, сзади напирают граждане... И вот Паша оказывается перед дамочкой. Он хочет ей что-то объяснить, что билет ему не нужен, так как он известный литературный критик, Перовский, его обзоры печатаются в крупнотиражных газетах и журнале "Времена культуры". Но дамочка вдруг, таинственно улыбнувшись, целует его в губы и медленно опускается к ширинке. Паша удивлен, обрадован, он чувствует возбуждение. Толпа куда-то исчезает. Дамочка расстегивает Паше штаны и обхватывает  пальчиками его набухший член. Нескольких умелых движений достаточно, чтобы он совсем... Паша чувствует прикосновение губ, скольжение языка, объятие... Еще...  Глубже... Сильнее...


- Что? - он вскочил с подушки и увидел склонившуюся над ним Зину.  Сдержанные стоны, урчание. Она ритмично двигалась, мягко лаская его ртом и твердо зажав кулачком у основания.
- А-ах, Зиночка... Ты? Меня?... Почему мокренькая… пришла ко мне,.. да? Хорошая, хорошая, хорошая ты девочка какая, - Паша гладит ее по мокрым волосам, - сладенькая, сладенькая какая ты, сладенькая, сла-а-а... ты, ты, ы-ы, ы-ы, ы-ы-а-а-а-х-х-х... аху... фу-у-у. Это,.. фу-у. Хорошо… Зиночка, хорошо-то как…



Зина довольно улыбаясь залезла под одеяло. Перовский дотянулся до сигарет на тумбочке, протянул ей.
- Будешь?
Закурили.
- Тебе на работу сегодня?
- А как же. - Зина пустила тонкую струйку дыма в потолок., - Пойду к двенадцати. Телек включи, а? - Паша бросил пульт, Зина защелкала каналами.
- К тебе вчера Жорка приставал...
- Было, выпил человек, с кем не бывает. Сам-то лапал эту Татьяну.
- Это Жорка мою шапку выкинул?
Зина вспомнила Градобоевский холодильник и засмеялась.
- Не-ет. Я не знаю, кто.
- А чего смеешься? Ты что-ли?
- Ну-у... Короче. С твоей шапкой все в порядке. Заедешь к Аркаше, заберешь.
- Так это ты спрятала?
- Ну, короче... Ну,.. да! Да-а., я. Я спрятала ее Аркаше в холодильник. Ха-ха-ха. Смешно правда? Представляешь его лицо? - И она снова зашлась в хохоте.
Перовский встал, облачился в халат, тапки и пошаркал на кухню.


***


Позавтракав, Жора уткнулся лицом в подушку, и лежал так минут пятнадцать. В голове у него играла песня "Две звезды, две светлых повести". Когда песня закончилась, он сел и огляделся вокруг. Надо было что-то делать. "Надо подготовится в к встрече с Зиной", - решил он.


"Приеду к ней. С цветами. Скажу: "Зина, ты нужна мне, потому, что я люблю тебя!" Не выгонит же она меня? Она скажет: "Ну-у, я не могу так, сразу". Тогда я обниму ее и поцелую в губы, и скажу: "Будь моей. Сейчас". Примерно так».


Он лег на диван и стал смотреть на трещинки в потолке. "Интересно какое на ней будет белье? Вчера видел бретельку - черная. Наверное сегодня будет в белом. Нет лучше уж в черном, невинность белого ей не идет, как ни крути». Сердце отчего-то защемило.

"Невинности цветы! Уж отцвели вы,
Хоть вместе их сорвать вполне могли мы..."

"А неплохо!", - Жора даже сел на диване А дальше?

"И зрелости плоды как раз поспели
Но даже их собрать мы не успели"

Черт, как-то пессимистично. Жора прилег. "Неужели прогонит?" В висках заныло.

"Разбитая любовь - удел поэтов
Взаимная, увы - лишь для атлетов..."


"Перовский, сволочь, еще под ногами вертится" - подумал Жора и перевернулся на бок, поправил подушку и провалился в тяжелую дрему.


Он проснулся, когда за окном уже стемнело. По потолку метались всполохи от раскачивающихся на ветру уличных фонарей. Жора наощупь прошел на кухню, щелкнул выключателем и на секунду зажмурился от яркого света.  Налил полный стакан теплой воды из чайника и медленно выпил. Часы показывали половину шестого. Секундная стрелка задавала нервный пульс.


"Как тигр перед охотою я собран
Долой тревоги, страхи, опасенья
Мне душу жжёт горячий пламень в ребрах
И от меня вам не найти спасенья».


"Неплохо, неплохо, можно даже записать", - Жора почесал грудь и пошел в ванную бриться. Пора было ехать к Зине.

***

Зина обычно заканчивала в шесть. До дома ее подвозил завхоз - немолодой, но настойчивый мужчина, которому, конечно, ничего не улыбалось. Он походил на коня, упорно тянущего свой воз в гору. О том, что вершины горы ему так никогда и не увидать, Зина предпочитала ему не сообщать. По тактическим соображениям.


Около семи "четверка" завхоза остановилась возле Зининого подъезда.
- Не пригласишь ли, Зинуля, меня на чашку чая? - серьезно спросил конь.
- Ах, Василич, Василич! - засмеялась Зина, - на чаек позвала бы, да тебя  потом не выгонишь, ты ведь приставать начнешь.
- И начну! А что такого? Мы с тобой не маленькие. Ты не замужем, я вдовец, а ведь не стар еще, и женщина мне нужна. Я тебя хочу, Зина. Нравишься ты мне. Ладная, стройная, красивая. Ты не думай, я тебя мучить не буду. Приляжем только с тобой, да и поеду я.
- Ну совсем ты, Василич, обнаглел, - рассмеялась Зина, - я твою беду, конечно, понимаю, но – извини, помочь не могу. Ты уж ее сам, как-нибудь, реши. А что подвозишь меня - спасибо! Ну, будь здоров, пока! - И Зина, хлопнув дверью, пошла к подъезду. Василич крякнул и привычно порулил на Ленинградку.


В девятом часу Зине в дверь позвонили. Она как раз рассказывала Маринке событиях прошлого вечера .
- Ого, - сказала Зина, - кого это принесло, на ночь глядя? - Давай-ка, подруга, я тебе перезвоню.


В глазок был виден букет роз и серьезная Жоркина физиономия. Зина поправила короткий халатик и открыла дверь.
- Привет! Ты чего это, без звонка? Ну, заходи, - Жорка с раскрасневшимся от мороза лицом неуклюже завертелся в тесной прихожей.
- Вешай пальто в шкаф, я пока цветы поставлю.


Жора разулся, пригладил перед зеркалом волосы, прошел в комнату. Вернулась Зина с букетом в вазе, поставила цветы на комод. Она успела набросить длинный шелковый халат.
- Красивые какие розы! Садись, ты не голодный?
- Зина, я приехал, к тебе, чтобы... я хочу сказать, что,... я люблю тебя.
- Ты мне не ответил, ты голодный?
Жора совсем смутился и покраснел еще больше
- Да, голодный. Только я не есть хочу... я тебя хочу, Зина.
Зина усмехнулась.
- Что прям сейчас? Давай, что ли поужинаем сначала. Или ты торопишься?
- Нет, я не тороплюсь, - торопливо сказал Жора.
- Тогда иди мой руки. Сегодня на ужин пицца, - Зина вытащила из минибара початую бутылку вермута и покачивая бедрами пошла на кухню.

В ту ночь Жора узнал, что такое счастье.