Первая часть: http://udaff.com/authors/mataharina/39675.html
Вторая часть: http://udaff.com/authors/mataharina/39706.html


- Ну, что ты там увидела, русская красавица? А-а-а, это мой дед, правда, я похож на него?
- А что это сверху? – не в состоянии перевести взгляд и дыхание прошептала я.
- На рамке? Да крест, от деда остался, военный трофей, как то уж очень беззаботно ответил он, - снял с какого-то рус…
Звонкая пощечина не дала ему договорить. Я заорала:
- Какого русского? Как его звали?
- Ты что, ненормальная? - он почти сорвался на визг, - Сама подумай, идиотка, война, люди убивали друг друга, что такого, что мой дед убил какого-то русского и снял с него крест, ваши солдаты в Германии не грабили, не насиловали, не тащили домой в чемоданах, в узлах, в карманах, за пазухой??? Да у нас во всей Германии не осталось ни одной девственницы, ни одного аккордеона, ни одного подсвечника! Что ты так взвилась?
Я молча достала свой крестик, после чего, схватив куртку, выбежала вон. Путаясь в рукавах, слетела по лестнице, выскочила из подъезда. Только на улице перевела дух. Сердце стремилось сигануть через горло. Ладно бы просто его дед воевал, но я была почти готова лечь в одну кровать с внуком человека, убившего моего! Как такое могло произойти? Моя бабка всю жизнь ждала, моя мать всю молодость прожила рядом с нездоровой женщиной, помешанной на ожидании своего исчезнувшего мужа, я воспитанная на этих историях, и этот сытый красавец, у которого было все, почему? Я почти, я чуть, уже… Все переживания последних месяцев, так глубоко загнанные мною, вернулись в одночасье. Слезы, которые я держала в себе все это время, предательски наполнили глаза. Я не помню, как добрела до своего номера, приняла душ и рухнула в кровать.

Я проснулась от разрывавшего голову будильника и не сразу поняла, что это гостиничный телефон. Звонил Бокхард.
- Я должен тебе все объяснить.
- Не имеет смысла, все и так ясно, прости, я не хочу тебя видеть.
- Ты должна меня выслушать.
- Я давно уже никому ничего не должна, запомни это!  
- Я буду ждать тебя в «Милитари» в шесть, будь любезна придти, это важно для нас обоих.

Этой весной я вернулась с гастролей раньше, так как последний концерт в Праге был отменен. Было жарко, стояла прекрасная сухая погода, мне удалось сэкономить на дороге, доехав до Минска на нашем оркестровом автобусе, а там сесть на поезд. Поездка была тяжелой, изматывающие концерты через день, переезды, холодные майские ночи в дороге и единственное желание, уткнуться носом в плечо Олега и почувствовать себя дома, в тепле, нужной и защищенной. Из спальни доносились голоса моего мужа и его друга и партнера по бизнесу Стаса.  
- Кто здесь?
- Это я, любимый, удалось приехать раньше, ты не представляешь, как нам повезло с шофером, еще вчера я думала, что буду сидеть в этой проклятой Чехии всю свою …

На моей постели рядом с Олегом лежал Стас, господи, надо же было быть такой дурой!!! Ничего не замечать столько лет, вместе в сауну, в кафе, в клуб, в командировку. Только такая помешанная на музыке идиотка, как я, зацикленная на своих проблемах и родственниках, могла позволить дурачить себя так долго! Жить в грязи и не ощущать этого ни одной секунды. Засыпать и просыпаться рядом с человеком, для которого отношения с тобой лишь ширма, лишь маска, защищающая его от общественного осуждения и презрения. Какой же он голубой, у него такая прекрасная семья, жена умница, красавица, скрипачка в престижном оркестре!? Лицемерие, возведенное в высшую степень, ложь, ежедневная всепоглощающая ложь. И это моя, неповторимая, нелепая, но в то же время единственная жизнь!

Никаких эмоций, кроме отвращения увиденная сцена во мне не вызвала, я подала на развод и вскоре получила его. Моя семья была поставлена перед фактом, мама уговаривала простить измену, не предполагая, что изменял Олег скорее не мне, а со мной, а еще через два месяца, став окончательно свободной от Олега и своей прежней жизни, я поехала подписывать контракт с Бременским симфоническим оркестром. Так вчера вечером я оказалась в «Милитари».

Бокхард ждал меня как раз за тем столиком, где еще вчера мы пили пиво с его друзьями.
- Выслушай внимательно. Этот крест дед не снимал с убитого. Его давно нет, поэтому можно рассказывать. Этот крест принадлежал моему, и, по всей видимости, твоему деду. Да, у нас общий дед.
Я внимательно вглядывалась в лицо напротив и стала замечать, что мы похожи! Серые глаза, ясный взгляд, волевой подбородок, и абсолютно не арийское лицо Бокхарда с добавлением немецкого лоска, еще вчера показавшееся мне смутно узнаваемым.
- Да, мы брат и сестра. Я не знаю, как это у вас называется, сводные, наверное. Мой дед всю свою жизнь боялся, у вас за это по голове не гладили, у нас за такое тоже судили, слышала про Нюрнбергский процесс? Но кем бы он не был предателем, святым, солдатом, палачом, он, прежде всего, был нашим с тобой дедом, отцом моей матери.
- И моей тоже.
- И твоей. После контузии он сильно заикался, а в последние годы оглох. Его здешняя жена умерла рано, он жил один, о том, откуда он, рассказал перед смертью, три года назад. Я принес его фотографии, посмотри.

На всех карточках был изображен сначала молодой, потом все более взрослый, потом все менее узнаваемый пожилой мужчина, мой дед. С собакой, с трубкой, на скамейке, на качелях, в шезлонге, с теннисной ракеткой и удочкой, на берегу моря и в кресле. На меня смотрел такой знакомый и такой чужой человек. Я подумала, как хорошо, что моя бабка, всю жизнь чувствовавшая, что он не погиб, не дожила до этого дня, я бы не смогла ей рассказать о том, что случайно, черт знает каким способом, я нашла своих деда и брата.
- Где он похоронен?
- На двадцать третьем километре на север от города. Поехали.

Уютные пригороды Бремена с автобана были практически не видны, только между шумопоглощающими щитами вдалеке скорее угадывались желтые фонари, а я украдкой разглядывала профиль своего брата. Брата или чужого мужика? Странно, даже машину он вел как я - слегка небрежно, но крепко взявшись за руль одной рукой.
Мысли неслись, обгоняя одна другую:
- Что заставило деда остаться здесь, как он мог? Господи, о чем я думаю? Неужели для меня это важнее, чем знать, что он был, таким же, как и все, человеком. Не надо думать о предательстве! Так с ума можно сойти. Теперь это уже и неважно…или важно? - клубок мыслей все больше запутывался, такое еще недавно родное и понятное целое разваливалось на кусочки - эгоизм, патриотизм, мировоззрение, мораль, предательство, чувство и зов родной крови, древний как любая война.

Вот и кладбище. Фамильный склеп. Дед поменял даже имя. «Как жить, сменив страну и имя?» - подумалось мне, - зная, что где-то тебя все еще ждут, твоя жена не спит ночами, а твои внуки, слушающие по утрам гимн СССР, никогда не заберутся к тебе на колени, не прижмутся к колючей щеке…
- Он тяжело умирал, очень долго. Я приглашу тебя домой, ты познакомишься с моими родными.
Отвечать не хотелось. Что мне сказать этому человеку? О чем я могу его еще спросить, какой я хотела бы услышать ответ?  Я провела рукой по надгробью и почувствовала, что оно почему-то было теплым. Мысли, метавшиеся как вороны над этим местом, утихли. Второй раз за сегодняшний день и за последний год, я плакала, а мой брат, не замечая этого, не протянул мне платка. А может у него, как и у меня не было привычки носить с собой платок?

Обратная дорога показалась мне еще более длинной:
- Останови машину, - Бокхард выкрутил руль и «Пассат» встал у обочины на въезде в город,  - ты знаешь, наверное, не надо меня знакомить с твоей семьей! Уезжай, слышишь?
Я еще долго стояла и смотрела вслед удаляющимся по ночной магистрали красным огонькам, а мимо проносились красивые и не очень, большие и маленькие чужие машины, по чужой трассе, в чужой стране…

ЭПИЛОГ
Через неделю я все таки познакомилась с родными Бокхарда, контракт мне не подписали, и я уехала в Россию, зная, что у меня есть еще одна семья, близкие люди, пусть и говорящие на другом языке, тепло которых у меня была возможность почувствовать и я, по счастью, ею воспользовалась. Семья, которая стоила моей бабушке пятидесятилетнего ожидания, и появившаяся у меня в тот самый момент, когда почти все было потерянно, но присутствие этих людей в моей жизни дало мне главное - надежду и веру.