Пошел однажды Иван Грымзин по ягоды. Встал пораньше, как учили, что б на солнце не испечься. И даже уже заранее ягоду выбрал, которую собирать, – землянику. «Сладкая ягода, - подумал он. – Варенье может сварю, чтоб чай пить. А может и так ягод в чашку накидаю, да кипятком залью. Есть еще время подумать.» Взял Иван с собой корзину плетеную, табаку нюхательного – и пошел себе в лес.

Только зашел в лес – солнце вышло, да припекать стало. Жара. «В следующий раз еще раньше встану», - решил Иван. И стал он смотреть где бы ему земляники набрать. Спросить-то некого! Весь сосновник исходил – нету ягоды никакой, а только деревья колючие, да шишки сверху падают, по губам больно хлещут. Пробовал было грибы собирать, да откуда ни возьмись появились грибники и пригрозили отнять у Ивана корзинку и очки. «Ты, - говорят. – За ягодой в лес собирался, вот и высматривай свою ягоду! А тронешь хоть один гриб – череп раскроим.»

Расстроился Грымзин, вышел на опушку, табачку нюхнул. Вдруг видит – ягода, а за ней другая, да еще одна, а там и поляна целая. Вот уж повезло-то! И давай Иван собирать в корзинку ягоды. Да вот только ягоды-то маленькие, сквозь отверстия в плетеной корзинке проваливаются, а Иван знай себе собирает. Умаялся уж, да и полдень близок. «Нет уж, - решил Иван. – Пособираю подольше, чтоб на весь год ягодки хватило!» Глядь в корзину, а там пусто. А ягодки-то все наливные за ним следом на земле валяются, раздавленные его же ногой.

Заплакал Иван Грымзин, от злости зубами заскрежетал, аж пломбы все повыскакивали. И табачок, как назло, закончился – прямо не жизнь, а сплошные неудачи. Закричал Иван зычно, схватил свой посох да изо всей силы по стволу сосны стал лупить. И лупит, и лупит – злость выколачивает! Обернулся на хруст, а из кустов медведица голодная выглядывает, недобро так смотрит. Испугался Иван не на шутку, поскакал прочь из лесу, в штаны малость серанул, со страху-то. А медведица принюхалась как след, да и отстала. Кисть руки только откусила ему, и все.

Так и вышел Иван из лесу: рука в крови, в штанах говно, в корзине пусто и курить охота. А грибники ему в спину пальцами показывают, смеются, да носы зажимают – уж весь лес знает про его похождения. Вытер Иван морду потную, и отправился в больницу к фельдшеру. Мычит, руку на отлете держит, воняет – хоть святых вон выноси, - а в глазах слезы стоят. Фельдшер посмотрел-посмотрел, и решил вот что: поместить Грымзина в особую палату, отдохнуть на пару месяцев. Руку, конечно, чин по чину забинтовал, касторки Ивану дал, полосатый костюм выписал.

Так Иван и остался в больнице жить-поживать. Тепло, хорошо, да варенье земляничное казенное. «Сразу бы мне сюда отправиться, - расстраивался Иван. – И рука цела б осталась.» Прям трясет его от этой мысли. А фельдшер добряк был, как увидит Ивановы тряски, так аминазином его уколет и лежать укладывает, что б слюни на пол не капали. Добрейшей души человек, этот фельдшер, старинный мой приятель. От него я и узнал, как опасны эти медведи. И уж за земляникой меня теперь никакими коврижками не заманишь. Пойду за клюквой на болота, там цапли одни, да лоси. Главное – пораньше встать, да насчет корзинки распорядиться, что б ягоды в щели не проваливались. Как говорится, умные учатся на чужих ошибках.