... И кричали чайки, и пели альбатросы, и тысячи флюоресцентных
снежинок танцевали полярное танго. Море огней, о это море огней -
холодное и чувственное, далекое и незабываемое. По бесконечной
лестнице вниз, к заливу и запаху океана...

А потом на соседней сопке появился розовый гоблин, радостно
вздрогнул и, хрустально зазвенев, зацепился мохнатым ухом за ковш
Большой Медведицы. Отмахнувшись от мятущихся сполохов, он хихикнул и
прокричал мне сверху: "Опять ты наелся грибов!" Его слова, покрытые
инеем и черникой, еще долго щекотали мне шею. "А я съел на завтрак
кусочек дейтерия, теперь невыносимо чешется живот", - гоблин был в
отличном настроении, он беззаботно хохотал и отчаянно веселил меня,
выкидывая немыслимые коленца и раскачиваясь вместе с ковшом.
"Осторожнее, ты расшибешь небо!"
"Можешь не беспокоиться, мы отольем другое, ведь у меня такая невеста,
ты даже не можешь представить, как я люблю ее".
"Как ее зовут?"
"Имандра."
Гоблин сделал пируэт и, засунув в карман разноцветные сполохи,
умчался по звездам в сторону Аллакурти, роняя на город капли
радужной надежды.

"Вот болван", - пробурчал кто-то за моей спиной. Обернувшись, я
увдел пушистого оленя лет пятидесяти. Он курил папиросу, ронял пепел
на снег и меланхолично разглядывал мои варежки.
"Простите, с кем имею честь?" - поинтересовался я.
"Да не ты, гоблин болван. Вчера он сожрал всю пикшу в трюме
траулера. Старпом поседел и ушел обратно в море."
Олень глубоко затянулся, выпустил зеленое колечко и провалился в
теплый сугроб.

Я вздохнул и осмотрелся - море огней, запах неона и белая громада
гостиницы. И елка - волшебная елка меж ПЯТИ УГЛОВ; и сотни улиц,
похожих на гирлянды, и высокие башни на фоне черного неба,
оппоясанного стаями нейтрино.
Мимо промчался конькобежец в оранжевой куртке, но, внезапно
затормозив, приблизился и заговорил со мной по-норвежски. Я кивнул,
и мы ринулись в город. Из дома красного кирпича с петушком на
воротах повеяло ожиданием, и Антуанетта, выйдя на балкон, сказала,
что чай готов и вечером мы будем гадать со свечой. Нас сдержаннно
приветствовали суровые челюскинцы, но мы остановились около старого
зеленого замка. На третьем этаже горел свет и из огромных окон на
меня смотрели Ландау и Нильс Бор. Я отвесил им поклон и поцеловал
руку ЖЕНЩИНЕ, кормившей голубей. Мы попрощались с конькобежцем около
памятника, и он уехал в посольство, подарив мне кулек конфет.

"Здравствуй!" - Мария была иронична, впрочем, как и всегда.
"Привет!"
"Ты не рад меня видеть?"
"Отчего же, вечером я иду к Антаунетте."
"Я тоже приду..."
"С праздником!"
"Ты слишком любезен..."

Меж ПЯТИ УГЛОВ я пил шампанское и весело смеялся, потому что
Мария-Антуанетта сказала, что любит. Лишь княгиня Ольга высокомерно
ждала принца, узнав о телефонной интриге моего ДРУГА. И мы были
счастливы, мы были беззаботны, мы просто и незатейливо были. Иногда над нами
пробегал ополоумевший гоблин и, содрогаясь от хохота, дарил всем
флоксы и кусочки дейтерия. Ведь мы жили в электрическом раю, где так
редко светит солнце, где так много тайн и недосказанностей. И весь
огромный ПОЛУОСТРОВ трепетал он наших светлых чувств.

... И кричали чайки, и пели альбатросы, и тысячи флюоресцентных
снежинок танцевали полярное танго. Море огней, о это море огней -
холодное и чувственное, далекое и незабываемое. По бесконечной
лестнице вниз, к заливу и запаху океана...

ЗЫ. Идите ф пизду... Я не читал Ричарда Баха... Я воопще не знаю,
что это за высерок...