Владимир Ильич Ленин был человеком необыкновенной интеллектуальной потенции, воли и работоспособности. Каждое утро его ссылки в сибирском селе Шушенское начиналось с изнурительных физических упражнений, очистительного дыхания и медитации. Для большего медитативного эффекта Ленин окуривал воздух в рабочем кабинете дымом от возжигаемых цветов найденных им в дебрях енисейской тайги растений. В состоянии транса Ленин зачастую бывал осеняем новыми идеями относительно переустройства российской государственности. Многие из них Ильич, как правило, тут же фиксировал на листах бумаги заранее наточенным карандашом. Выходя из транса, Ленин позволял себе немного расслабиться. Расслабление обычно начиналось с плотного завтрака, уже сооруженного стараниями перманентно в течение многих лет присутствовавшей рядом Надежды Константиновны Крупской. Поглотив необходимое для дальнейшей революционной активности количество калорий, Ленин приступал к чтению имперской прессы, с двухнедельным опозданием доставляемой в Шушенское. Всякая газета, согласно свидетельству Крупской, была тщательно обрабатываема ленинским взором, на полях фиксировались наполненные едкой ленинской желчью комментарии вроде «ПИДАРАСЫ» и «ПРАСТИТУТКИ». Как прав был Ленин в данной оценке действий царского правительства, позже убедительно докажут советские историки.

   Завершив изучение прессы, Ленин согласно утвержденному им же для себя графику бытия, отправлялся для дальнейшей гармонизации духа и плоти, в близлежащий таежный лес, по пути туда созерцая процесс классовой борьбы в селе и вникая в непростые хозяйственные проблемы царскороссийского крестьянина в предвоенный период. Краткий очерк проблем крестьянства в непритязательного вида блокноте позже обнаружат местные пионеры-краеведы, осуществляя раскопки на задворках дома, где пребывал в те предгрозовые годы Ильич. Иногда Ленин пытался вступить в вербальный контакт с крестьянством, что, скажем прямо, так и не было выполнено в силу того, что крестьянство всякий раз внутренне робело перед простым, вкрадчивым, но в то же время строгим взглядом будущего вождя Советского государства, подозревая в нем инспектора из губернского города. Врожденную закомплексованность русского крестьянина в общении с властями позже ликвидируют активисты Советов на местах, отправив этого самого крестьянина на освоение бескрайних просторов Туруханского и Нарымского краев.

   Пройдя по селу, Ленин всякий раз мысленно констатировал ущемленность прав сибирского мужика, эксплуатируемого дворянством и духовенством. Внешне эта констатация выливалась в соответствующее выражение лица, сжатый кулак Ильича и покраснение его широкого лба. При этом он шептал себе под нос нечто невнятное и нервно тряс головой. Посмотреть на это зрелище прибегали многие местные жители. Позже многих из них расстреляют за воспоминания о том славном времени.

   Далее Ленин уходил в лес. Там он мог проводить многие часы, созерцая таежный пейзаж, вдыхая чистый, не оскверненный еще выхлопами автотранспортных средств и промышленных предприятий воздух, приобщаясь к природе всеми подручными средствами. В качестве подручного средства иногда выступали мухоморы, в изобилии представленные в тайге ранней осенью. Сидя на сопке и флегматично жуя мухомор, Ленин углублял свое зрение на процесс течения могучего Енисея, сосредотачиваясь на факте вечного, несмущаемого ничем движения вод. Иногда Ильича осеняло, и он чертил в полевом блокноте различные геометрические фигуры. Вряд ли случайный наблюдатель мог бы понять, в чем их значение, но, как позже объяснили историки, то был схематично оформленный план ГОЭЛРО, долженствующий охватить все новое государство рабочих и крестьян сетью электростанций. В центре плана постоянно находилась существовавшая пока только в воображении вождя Саяно-Шушенская ГЭС. Через некоторое время взгляд Ленина мутнел и он начинал смотреть в небо. Мухоморожевательные движения прекращались, и изо рта вождя на траву начинала течь слюна и иные выделения. Должен сказать, что длилось это недолго, и уже через десять минут крепко стоящий на ногах Ильич шествовал в село, попутно не забывая записывать очередные, поступившие в его сознание одновременно с поступлением мухоморов в желудок, соображения относительно классовой борьбы в Европе.

   Вернувшись домой, Владимир Ильич не сидел без дела. В это время суток ему приходила в голову мысль о работе физической. Как правило, Ильич колол дрова или таскал воду. Иногда его заносило в огород. Там он проводил химическую обработку овощных насаждений, или вырывал с корнем и относил для просушки на чердак отдельные странного вида  сорняки, которые использовались им для дальнейшего употребления в самых разных видах. Позже очевидцы расскажут прибывшим в Шушенское краеведам в штатском об этой привычке вождя, однако ж очевидцев тех во избежание слухов и сплетен отправят на строительство города Комсомольск-на-Амуре.

   Проделав большой объем работы, Ленин смотрел на часы и бодро восклицал «Ибать мой хуй! Сдайоцца мне, што пришло время фкусно жрать, беспесды», после чего, будучи вполне доволен собой, отправлялся на обеденный перерыв. Отношение к потреблению пищи у Ленина было всецело утилитарным. И даже в тот момент, когда в его организм поступали рябчики с черной икрой, заливаемые сверху бургундским урожая 1857 года, мозг его не покидала мысль о неотвратимости исторического возмездия российского пролетариата, от чего Ленин мрачнел, и иногда совершенно терял аппетит. Также во время обеда Ильич непрерывно имел возможность созерцать сидящую напротив Надежду Константиновну, в ссылке непомерно расширившуюся в очертаниях и приобретшую все больше свойств деревенской рабочей бабы и оттого традиционно наводившая видом своим начитанного Ильича на мысль о верности и универсальности диалектического принципа качественно-количественных переходов. Иногда Ленин нервно ронял нож или вилку и шептал: «…йобаные эмпириокритицисты…» Это выражение производило на Крупскую столь большое впечатление, что она всякий раз, приостановив жевательный процесс, с интересом прислушивалась, в надежде узнать-таки продолжение этой несомненно важной реплики. Но такового все ж не следовало. Позже все невысказанное и замолчанное было запечатлено вождем российского пролетариата в его основном философском труде «Материализм и эмпириокритицизм».

   После обеда Ильич был не прочь вздремнуть. В том он видел составляющую здорового образа жизни. Тайком от остоибеневшей ему жены, он наливал из графина сто грамм настойки на неизвестных, присылаемых ему от европейских товарищей по борьбе, часто бывающих на Ближнем Востоке, травах, залпом выпивал оную, за этим следовал отход ко сну. Во сне Ленин реализовывал многие из элементов собственной философско-эзотерической практики. Позже в Зимнем Ильич имел неосторожность рассказать о собственном опыте отдельным левым эсерам. Один из них, оказавшись потом в Париже в эмиграции, опубликовал разговоры с Ильичом в виде брошюры, достоинства которой впрочем не были оценены даже падкой до сенсаций буржуазной желтой прессой.

   Проснувшись, Ленин бывал бодр и весел, так как ощущал прилив новых сил. Обычно это выражалось в активизации собственного либидо. Ленин не признавал сублимации, даже наоборот – он считал ее вредным и оппортунистическим порождением капиталистической системы. Таким образом, потом следовало непродолжительное соитие с Надеждой Константиновной, близкой уже к тому времени к климактерическому состоянию, и оттого малоинтересной в плане новых ощущений. Но, Ильич был непритязателен. Даже в юности он всегда предпочитал обычный рабоче-крестьянский онанизм, считая вредным и лишним растрачивать революционную пылкость на закостеневших в своей буржуазной сути симбирских и петербургских барышень.

   После реализации своих сугубо физических желаний (психическо-эмоциональная сторона процесса была малоизвестна вождю), Ленин шел на свое частное предприятие. Таковым была лесопилка на окраине села, на которой работало пять местных крестьян за миску похлебки и три копейки медных денег в день. Там Ленин вдумчиво наблюдал за тем, как превращаются корявые стволы сосен в ценный пиломатериал, а иногда давал крестьянам ценные указания по поводу оптимизации производственного процесса. Крестьяне согласно кивали и одобрительно ржали. После этого Ленин, как правило, чувствовал себя польщенным, и отбывал на беседу с управляющим лесопилкой. Иногда он бил его по морде за нерадивое отношение к производству, но несильно, так как ощущал их классовое различие, и полагал в управляющем человека все ж умного и небезнадежного, хотя и приобретшего черты мелкого буржуа в силу своего нахождения на преимущественно умственной работе.

   Закончив это действо, Ильич вскоре вновь отправлялся домой. По пути он фиксировал своим взором, как проходит досуг крестьянства. К тому времени крестьянство начинало собираться у кабака, содержателем которого был буржуазного вида иудей Шмуль Абрамзон. Ленин неодобрительно смотрел на крестьян, посвящающих свой досуг личностному разложению, и иногда внушал им свои мысли по данному поводу. Мужики теребили бороды, ломали шапки, кивали, но от заданной цели никогда не отступались. Позже советская власть научит их гнать самогон из кедровых шишек, и проблема посещения кабака будет решена.

   Ближе к закату, после нехитрого дворянского ужина, Ленин сидел в рабочем кабинете и глядел в окно на вечер трудовых будней. Пьянство, драки, нестройные звуки гармони – все это отражалось в его сознании одной тяжелой и неприятной мыслью о необходимости всемирной социалистической революции, которая окончательно изменит объективную социальную реальность.

   Когда становилось темно, Ленин вновь вспоминал про идею плана ГОЭЛРО, и мысленно ругая царское правительство, возжигал лампаду, под свет которой продолжал работать до глубокой ночи. Перед сном Ильич тихо пел «Интернационал», не рискуя будить для совместного хорового пения Надежду Константиновну, далее возлагал свои мощи на кровать и предавался беспокойной ночной дреме. Во сне он видел покойного брата Александра, семью, Платона, Карла Маркса, Георга Гегеля и Николая Кибальчича. Завтра будет новый день, который еще более приблизит Великий Октябрь….