Предварение: При чтении слов автора необходимо представлять, что их произносит
                         А.Б. Джигарханян с присущей ему дикцией и интервалами.

Рано утром 30 июля 1921 года Володя подошел к зданию губернской ЧК, что на Приморском бульваре в городе Одесса, прошел через пост, на котором дежуривший милиционер узнал его и, откозыряв, пропустил во внутрь. Патрикеев был одет как обычно – серые штаны, которые верно служили ему еще с далеких гимназических времен, белая футболка команды «Черноморец» с загадочной цифрой 7 на спине и некогда светлая фуражка, которая досталась ему от Вени Ципермана, что учился в кадетском училище и, в свою очередь, проиграл ее Володе на спор. Какой спор и в чем была причина его возникновения уже никто не помнил. Да и в водовороте последних политических событий, которые произошли в России за последние 3 года, это было не так уж и важно.
Володя поднялся на второй этаж и подошел к деревянной массивной двери, за которой, если верить табличке, прикрепленной на эту самую дверь, располагался рабочий кабинет Начальника оперативной роты Чрезвычайной комиссии по Одесской губернии РСФСР товарища Вяземского, а попросту говоря, товарища начоперота.
Патрикеев постучал в дверь, поправил на голове фуражку и, не дожидаясь приглашения, вошел в кабинет, стараясь стучать штиблетами как можно громче по паркету, тем самым, имитируя строевой шаг.    
Начоперот стоял возле окна. Он по своему обыкновению был облачен в серые давно не стиранные брюки-галифе, кожаную потертую куртку, которую он, казалось, не снимал никогда, и не менее ветхую и затасканную фуражку.
- Товарищ начоперот, начальник уездного отделения милиции Патрикеев по Вашему приказанию явился, - отрапортовал Володя, стараясь чеканить слова, каждое из которых казалось ему суровыми и зловещими. За исключением собственной фамилии.  
- А, Патрикеев, явился? Здорово, - начоперот подошел к вытянувшемуся Володе и крепко пожал протянутую ему руку, вызвав на лице Патрикеева гримасу боли. Но тот час же отчего-то к чувству боли в руке примешалось приятное чувство, где-то внизу, ниже живота. По крайней, мере, так показалось Володе.
- Здравия желаю, товарищ начоперот, - Володе завсегда приятно было произносить мудреные большевистские сокращения. От них отдавало загадочностью, а оттого и солидностью.
- Ну, рассказывай, как там и тебя, в Севериновке, - начоперот сел за стол, закурил папиросу и, через несколько секунд, вовсе утонул в клубах табачного дыма, словно иллюзионист, на представление которого отец водил маленького Володю еще в 1914 году в Гурзуфе.
- С самогоноварением, товарищ начоперот, практически покончено, - начал рапортовать Патрикеев, стоя напротив сидящего за столом начоперота, - поначалу было сложно. Одурманенное царизмом население демонстрировало несознательность и классовое непонимание. («Ишь ты», - коротко и негромко произнес начоперот, качнув головой). Но затем благодаря нашим усилиям, а именно товарища Шестакова и младшего милиционера Грищенко и принятым мерам согласно законам военного времени с самогоноварением было практически покончено, - продолжал свой доклад Патрикеев молодым ломающимся голосом, -  Ну, в смысле, изъяли весь сахар, сахарную свеклу и пшеницу в пользу голодающих Поволжья. Поэтому, собственно, варить стало не из чего. Некоторых, особо непонятливых, пришлось даже заключить под стражу, а именно известного вора общественного имущества Федора Быка, - заключил Володя. Как известно, Патрикеев считал началом всех начал криминалистики правильное и каллиграфическое составление протоколов и четкие и по сути доклады начальству.
- Ну, не торопи, Патрикеев, что ты словно пулемет, честное слово, - произнес начоперот, - То, что с самогоноварением покончили – за это хвалю и напишу лично товарищу Менжинскому о твоих успехах. А насчет Федьки Быка…. собственно из-за этого Быка тебя и вызвал.
- А что с ним, с Быком-то? – удивился слегка Володя.
- Да с ним как раз вроде бы все нормально, - начоперот опустил глаза и теперь смотрел на стол, на лежащие на нем документы, - Но, как меня соответствующим образом информируют мои товарищи, ты, Патрикеев, завел там… с этим Быком…. отношения какие-то…. Черт… не знаю, как и сказать, - начоперот снова качнул головой и провел правой рукой по свой бороде.
Патрикеев похолодел. Откуда начоперот смог узнать? Он же всего ходил в Быку, когда в Севериновке была абсолютная тишина, все спали и на улицах никого не было видно.
- Опять же, вещдоками пользуетесь без соответствующих санкций, - продолжал распекать его старший.
- Никак нет, товарищ начоперот, с этой порочной практикой младшего милиционера Грищенко покончено навсегда, - раскрасневшийся Володя с растрепанными белыми волосами, выбивающимися из-под фуражки был в настоящее время похож больше на нашкодившую и пойманную на горячем институтку, чем на грозного начальника уездного отделения милиции, которого так боялись все жители Севериновки.
- Ну, Патрикеев, не знаю, может с Грищенко и покончено, да только дело все в том, что это ты вещдоками пользуешься. Вот ведь в чем дело-то, - уже глядя на Патрикеева, начоперот грустно качал головой. Затем, после недолгой паузы, он продолжил:
«Цепи-то, что с ними Быка взяли, этими цепями ты, когда к этому самому Быку по ночам идешь, их и берешь с собой. Связываете себя там ними, бьете, тьфу, даже говорить неприятно, Патрикеев, честное слово (начоперот теперь смотрел в окно, словно углядел за ним приближение победы пролетариата над классовыми угнетателями). В такое положение меня ставишь…. Ты хоть понимаешь, какой пример ты, представитель советской власти, подаешь местному населению, - начоперот ударил кулаком об стол, - Они теперь будут думать, что все представители советской власти как один это…сношаются с мужиками только, цепями друг друга вяжут, бутылки… это…пустые… засовывают…тьфу… Нехорошо это, Патрикеев, ох нехорошо….
- Я, товарищ начоперот, не буду больше,  - говорил Патрикеев деревянными губами, потупив голову. Ему было стыдно. Володе было очень стыдно. Казалось, сейчас он вот-вот расплачется.  
- Да не в этом дело, Патрикеев, будешь ты больше или не будешь больше. Это твое личное... Дело все том, что ты с идейным врагом…ну, в общем, ты меня поминаешь… С врагом…. С анархистом… Эти ваши…отношения, словом, он сможет тебя, сам понимаешь, обработать соответствующее, - говорил начоперот, - они это умеют, эти прихвостни Антанты, гидры мирового империализма. А посему, Патрикеев, крути не верти, а придется или завязывать с этими делами своими амурными или…(начоперот крепко затянулся папиросой, снова глянул в окно, задумался на несколько секунд)…или с коммунистом сделать это дело. Что бы ты вроде бы во всем есть наш пролетарский товарищ и соратник. Ясно? А с анархистами…это… уж ежели невтерпеж, то можно. Сечешь, Патрикеев? - снова потер бороду начоперот, заплевывая папиросу.
- Товарищ начоперот, а как же мне узнать, с какими коммунистом можно? – спросил шокированный Володя. Он даже и подозревать не мог, что марксистская теория учла даже такие аспекты взаимоотношений между пролетариями.
- А и узнавать тебе, Патрикеев, ничего не надо. Я буду тем коммунистом, - решительно сказал начоперот и резко встал из-за стола, - Давай, стягивай штаны.
Володя оторопел. Такого поворота событий он никак не ожидал. Он и товарищ начоперот….
Начоперот был для него чем-то вроде наставника по жизни, человеком, олицетворявшим светлые идеи социализма и мудрые мысли старшего поколения, поколения, свергнувшего царизм. Мысль о том, что можно прелюбодействовать с начоперотом казалось ему дикой и невероятной вовсе. Да что там прелюбодействовать, он не мог даже представить себе, что бы начоперот ходил в уборную.
Однако во время сиих раздумий Володи, начоперот, наоборот, не раздумывал. Он подошел к столу, расстегнул галифе и спустил их вниз, куда-то к сапогам пыльным своим, остался стоять в кожанке, кальсонах и фуражке. Даже портупею с планшеткой не снял.
- Ну, Патрикеев, чего оробел? Да ты пойми, если не я сейчас тебе…это…того…то, пойдешь под статью за левые настроения…давай, не тушуйся.
Володя выдохнул, наклонился и снял с себя кеды. Затем он подошел к товарищу начопероту, спустил штаны вместе с трусами и лег на стол, лег на правый бок, поджав под себя ноги. Развязывая веревку на своих кальсонах, начоперот руками своими сумбурно дотрагивался к теплому телу Володи…
Именно в это время в Севериновке, младший милиционер Грищенко, вытянув из камеры конфискатов литровую бутыль самогона и кусок сала, налил себе полстакана этой жидкости, распрямил указательным пальцем правой руки свои усы и медленно, с большой любовью и почтением выпил. Затем Грищенко отрезал сала, положил его в рот и начал жевать, хитровато и искоса глядя на светло-голубое прибрежное украинской небо. Закончив жевать и проглотив сало, он произнес: «Ох и харашо ж!»  
- А теперь слушай новое задание, Патрикеев. Ответственное задание, - говорил начоперот, застегивая галифе и стоя спиной к Володе, который завязывал шнурки на кедах, - По некоторым данным в Севериновке может снова объявиться известный конокрад Красавчик. Приказываю: Принять все меры к задержанию, - говоря этот строгий приказ, начоперот по-прежнему стоял спиной к Патрикееву.
- Есть принять все меры к задержанию Красавчика, товарищ начоперот, - звонко произнес Володя.
-  Выполняй, - устало сказал начоперот.
Когда за Патрикеевым захлопнулась дверь, начоперот сел за стол, достал из его ящика фотографическую карточку, на которой был запечатлен известный одесский убийца Червень, и долго всматривался в его умное, симпатичное лицо с правильными чертами и линиями, в гонкие и изящные губы, аккуратную бородку-«эспаньолку» и в проницательные карие глаза.
- Все равно ведь, поймаю, - пригрозил фотокарточке начоперот.
После этого он, взяв в кулак бороду, крепко задумался.