Настанет день
И ты придешь
В свой Каменный Лес

Я где-то читал, что свинья не может увидеть неба из-за особенностей строения черепа. Если всю жизнь ковыряешь рылом землю, никогда не видишь звезд. Мне часто снится один и тот же сон. Что я живу в пыльной выжженной солнцем квартирке, на самом последнем этаже старинного дома. И что я давным-давно забыл про дверь в стене за шкафом, заклеенную несколькими слоями выгоревших обоев. За которой находится что-то, что всегда принадлежало только мне одному.

Иногда оно врывается в открытое окно моей машины в виде запаха ночных трав, когда я возвращаюсь с работы по лесной дороге. Иногда с размаху бьет поддых в виде безумного пурпурно-алого заката во весь горизонт, когда я, шляясь по набережной, случайно смотрю в сторону моря. Иногда оно обрушивается на меня в виде бездонного звездного неба, когда я иду со стоянки домой и озабоченно задираю голову, пытаясь угадать погоду на завтра.

Важные решения всегда приходят внезапно. Я сижу дома, пью кофе и листаю телефонную книжку. Думаю, как убить целый месяц отпуска. С кем и куда пойти. Кабаки и кинотеатры? Отмокание в общественном грязеотстойнике пригородного пляжа? Пожирание шашлыков на даче с друзьями? Или корпоративная поездка на острова в компании таких же очумелых девелоперов, обвешанных сотовыми телефонами и цифровыми фотоаппаратами? Внезапно взгляд останавливается на левой руке с закатанным рукавом. Между локтем и запястьем располагаются в ряд четыре одинаковых круглых шрама размером с монету. Чтобы свинья увидела небо, ее нужно опрокинуть на спину.

На сборы уходит до смешного мало времени. Из еды две бутылки уксуса и мешочек соли. Из посуды две безымянные нержавеющие емкости. Одна поменьше, другая побольше. Связка ключей, наручники, зажигалка, компас, головной фонарик “третий глаз”. Антибиотики, обезболивающие, бинты, жгут. Пара походных ножей. Покопавшись в захламленном ящике письменного стола, извлекаю револьвер и три пачки патронов.

Складываю все в рюкзак, запираю квартиру и ухожу в сгущающуюся ночь. Возникает ощущение дежавю. Ноги в старых китайских тапочках по-кошачьи мягко пружинят на заплеванном асфальте. Близорукие глаза зорко сканируют округу. Губы бескомпромиссно сжимаются. Мне становится смешно.

Внезапно навстречу из темноты материализуется патруль. Незаметно смыться в подворотню уже не успеть. Торопливо цепляю на нос очки. В них я выгляжу довольно интеллигентно. Проходя мимо, открыто и честно смотрю в глаза. Доброжелательно и немного заискивающе улыбаюсь. В безразличных взглядах загораются и тут же гаснут недобрые искорки профессионального интереса. Ботан и есть ботан.

Город остается позади. Впереди чернеет неподвижная громада леса. Федеральная трасса пуста. Слева доносится далекий лай собак. Цепляю на лоб фонарик-“тфилин”. Достаю горсть патронов. Откидываю барабан и аккуратно заполняю каморы. Заряженный револьвер прячу сзади за ремень. Ощутив величие момента, понимаю необходимость какого-то высокого жеста. Повернувшись к горящим вдали огням, торжественно и смачно харкаю в сторону города. И высокие ветви смыкаются за моей спиной.

Иду по усыпанной гравием тропе, протоптанной несколькими поколениями научных работников. Тропа связывает автобусную остановку на выезде из города и академический городок. Чтобы попасть туда, где нет людей, машин, академиков, тропинок, остановок, мусора в траве и бензиновой вони в воздухе, мне придется идти всю ночь и весь день. Но сначала нужно выбрать Попутчика.

Быстро нахожу то, что искал. Небольшая загаженная поляна с закопченными валунами, сложенными наподобие мангала. Мусор и осколки стекла втоптаны в землю, пустые бутылки и банки разбросаны вокруг. Изрезанные ножами бревна в качестве топчанов. Кривое дерево с ободранной корой и обожженным стволом. Нормальные люди стараются даже днем держаться от этого места подальше.

Они сидят вокруг костра и что-то по очереди пьют из бутылки. Сегодня их четверо. Чужие, но странно знакомые лица с печатью навеки незаконченного среднего образования. С удивлением смотрят на меня. Одинокий прохожий в такое время в таком месте? Молча иду мимо. Слышу сначала неуверенное, потом все более резкое и наглое “слышь-ты, ... стаять-иди-суда-сцука-нах-каму-мля-сказал-ёбт”. Не оборачиваясь, ускоряю шаг. Физически ощущаю щелчок рубильника в их мозгах. Срабатывание древнего инстинкта “жертва-преследование”. Перехожу на бег. Они несутся следом, с хрипом в прокуренных легких и матами проламываясь сквозь кусты.

Я увожу их все дальше и дальше от трассы, тропы и горящих окон гостинок. Наконец, прыгаю в овраг и поворачиваюсь к ним лицом. Над оврагом нет деревьев, поэтому в свете луны отчетливо вижу, как все четверо неуклюже скатываются по раскисшему склону. Грязные, потные, злые, исхлестанные ветками и распаленные погоней. Их четверо, но мне нужен только один Попутчик. Остальные статисты лишние. Я чувствую неловкость, словно совершаю что-то постыдное. Хочу поскорее закончить неприятную процедуру. Поэтому выдергиваю из-за спины револьвер и разряжаю его в три ближайшие фигуры.

В наступившей тишине слышно тихое журчание ручья по дну оврага и судорожный всхлип. Мы стоим друг напротив друга по щиколотку в вязкой холодной глине. Ободряюще улыбаясь, достаю наручники и подхожу к нему. Уткнув ствол в живот, сковываю руки за спиной. Он не сопротивляется.

Отойдя в сторону, перезаряжаю барабан. Не спеша обхожу три лежащих в грязи тела и проверяю, что все они мертвы. Искоса наблюдаю за Попутчиком. Он сидит на корточках, сильно наклонившись вперед, и смотрит прямо перед собой. По его телу волнами побегает крупная дрожь. Он все еще в шоке, поэтому молчит.

Подхожу к нему и трогаю за плечо. Кивком головы показываю, куда идти. Вздрогнув, он встает и послушно идет, вжав голову в плечи. Я иду чуть левее и сзади, освещая дорогу. Мы выбираемся из оврага и углубляемся в лес. Все дальше и дальше.

<спустя 24 дня>

Возвращение. Ночь на исходе. Мы быстро и без остановки идем уже десять часов. Лес то исчезает, то появляется вновь. За последние шесть часов мы проходим несколько спящих поселков, одну безмолвную воинскую часть, две-три закрытых на все запоры оптовых базы и несколько железнодорожных переездов. Нас встречает и провожает только собачий лай. До города остается совсем немного.

Проходя мимо оврага, мы замедляем шаги и смотрим вниз. Три гниющих трупа на дне отсюда совершенно не видны. Лишь легкие порывы ветра иногда доносят специфический запах.
– Сину какуго-сае ареба, – тихо говорю я.
– Декинай кото-ва най, – задумчиво отзывается Попутчик.

Мы молча стоим на знакомой поляне с кострищем и изуродованным деревом. Я достаю и протягиваю ему револьвер и полупустую коробку патронов. Он прячет револьвер за ремень, патроны пересыпает в карман. Подумав немного, отдаю ему тощий рюкзак. Он закидывает его на плечо. Чуть помедлив, киваю головой. Отступив на шаг и церемонно поклонившись, он разворачивается и бесшумно уходит прочь. Мимо свалки, в сторону гостинок.

Некоторое время я в одиночестве стою и заворожено слушаю шорохи ночного леса. И близкие звуки города. Затем достаю связку ключей и зажигалку. Выбрав на связке массивный металлический брелок-печатку, нагреваю его над пламенем. Раскалив как следует, с силой прижимаю к левой руке пониже локтевого сгиба. Слышу шипение кожи и запах паленого мяса. Убираю зажигалку и ключи. Осматриваю руку. Рядом с четырьмя старыми шрамами алеет и пульсирует свежий круглый ожог.

Я иду по тропе параллельно трассе. Шум редких машин звучит для меня ангельской музыкой. Как аромат цветов вдыхаю запах гари. С любовью гляжу на редкие квадраты окон и огни фонарей, горящие мне навстречу сквозь черную листву. Еще немного, и по моим грязным небритым щекам потекут слезы умиления.

Я вижу свой дом, ванну, чистое белье, глаженные брюки и рубашку. Мысленно уже держу в руках бритву, зубную щетку и расческу. Стеллаж с новыми DVD возле домашнего кинотеатра. Свежие газеты и журналы. Джин-тоник в баре, пиво в холодильнике. Я представляю, как проведу оставшиеся четыре дня отпуска. Решаю, кому позвоню, куда и с кем схожу.

С нетерпением думаю о выходе на любимую работу. О своем уютном офисе, интересном проекте и приветливых лицах коллег. В моей душе мир и гармония.

Отпуск удался.