1.

Останется точно – все, что теперь во мне
каким-то образом накопилось за
отрезок времени, вытащенный извне.
Пожалуй, этого хватит – не за глаза,

конечно, но, безусловно хватит – и мне,
и тем – другим, остановленным на черте.
Я серой тенью пройду по серой стене –
серее серого – даже серей, чем те –

не то, чтоб черти, но что-то есть от чертей
в кромешных сумерках, влившихся в образа,
в усталых девочках, умерших в нищете,
в усатых мальчиках, перешагнувших за

предел безверия – там, где не хватит мне
обычных привкусов, чтобы понять, куда
я серой тенью пройду по серой стене –
туда, обратно – и все-таки не туда.

2.

Однажды скажется, если сейчас смолчу –
но неизбежно, как наизнанку все –
от глупой Танечки, плачущей по мячу,
который катится – страшное колесо.

Одно неверие больше, чем тысяча вер.
Я отрекаюсь слепо глядеть в себя
и слышать музыку потусторонних сфер,
когда вот-вот застынет моя земля.

Я – корпорация, мумия, человек,
сгусток энергии, сгусток распутий, сон,
длящийся дольше, чем человеческий век,
навзничь упавший в стон эрогенных зон.

Трогайте, гладьте, щупайте – это я –
дно отделения выпуклостей мечты.
…каменным слепком вывернута Земля,
и не понять умом, где я, а где – ты.

3.

Может, и стоит высказать все вот так,
а не кривляться, словно в помине нет.
Стрелки, как стрелки – вечно тик-так, тик-так –
лишь бы не видеть и не слышать планет,

лишь бы забыть, заштопать наверняка,
замуровать поглубже и насовсем –
через пространство, которому жить века,
и сквозь которое ковылять нам всем –

как замутненным. Такое со мной кино –
красный кирпич, уложенный в зиккурат.
Я бы мог сказать и понятнее, но
станет оно немыслимым – во сто крат –

каждое слово, каждая капля тьмы,
каждая буковка – будь то нелепый аз,
или еще нелепее, если мы
сможем увидеть сухие остатки нас.

4.

Я распадусь на атомы после сна –
мне бы только выспаться перед тем.
Слишком давят со всех сторон небеса
наших электрифицированных систем

собственных страхов, безличных глаголов – жить
даже порой не хочется – даже так.
…спящее тело тихо себе дрожит.
Стрелки, как стрелки – вечно тик-так, тик-так –

лишь бы не видеть и не слышать планет.
Одно неверие больше тысячи вер.
Мир существует в мире, которого нет
в сфере влияния солнцезащитных сфер.

Это – такое правило – вот и все
однажды скажется, если сейчас смолчу.
…катится, катится страшное колесо
от глупой Танечки, плачущей по мячу.

5.

Значит, когда-нибудь я упаду плашмя –
после того, как врежусь в пустую высь –
стану таким же – такой же точно пошляк,
если все же удастся вынырнуть из

этого тиканья, пульса, календаря,
туже наручников вгрызающегося в дым
однообразия суток – благодаря
именно этому я не умру молодым –

буду ползти, цепляться – уже прополз,
можно сказать, за болевой порог
обворожительных, сексуальных поз –
на простынях отмеренных мне дорог.

Буду расхлебывать долгую кутерьму,
краешком глаза цепляя материки,
и оставаться – именно потому,
что испугался линий своей руки.

6.

Как-то уж слишком прессуют меня огни
воспоминаний – вот ты стоишь у окна,
вот мы с тобой в огромном мире одни,
выт ты останешься после меня одна.

Я подожду тебя. Главное – не спеши.
Это еще нескоро и не всерьез.
Можешь спросить сама у своей души,
вооружившись зрением узких ос.

Можешь и вовсе лишь уголками рта
расшевелить предобморочную мглу,
и, оттолкнувшись, камнем упасть с борта.
Я, к сожалению, так никогда не смогу,

конечно, но, безусловно, хватит и мне,
и тем – другим, остановленным на черте.
…я серой тенью пройду по серой стене,
не отличая ангелов от чертей.

7.

Когда устанешь прятаться по углам
и незаметно скорчишься на полу –
поймешь, поверишь и раскопаешь хлам –
все эти книги мертвых, всю кабалу

пустопорожних наших с тобой забав
лет эдак двадцать или тридцать туда –
то попытаешься, все это раскопав,
вылечить жизнь от совести и стыда –

так и застрянешь памятником в глуши
инопланетных обручей и земных
переживаний выскользнувшей души.
Так и застрянешь памятником среди них –

гордых, огромных или наоборот.
Ты понимаешь? Чувствуешь? Это – я,
а не какой-то – хоть и родной – народ.
…так уж устроена наша с тобой Земля.

8.

Мне значительно чаще, чем прежде, свет
режет глаза – будто он режет меня
и оставляет на теле след
глубже и глубже – день ото дня.

Ночь за ночью я прихожу в себя –
хочу очухаться, но безрезультатно – увы.
Так и живу – попеременно скрипя
то сердцем, то извилинами головы,

через которую тоже проходит рубец –
выжженный, обугленный, на куски
делящий разум – без вариантов, без
права на повод до гробовой доски

думать о чем-нибудь, кроме себя и тех,
кто остается вкопанным на черте
кладбищ, музеев и прочих библиотек
наших сомнений, ангелов и чертей.

9.

В мире прелюдий люди похожи на
остроконечные выступы черных скал.
Если задуматься – это и есть война –
та, которую я для себя искал,

но почему-то, казалось, не находил.
Просто – не видел или не так смотрел.
Странно, как я вообще сюда угодил –
в сжатое измерение наших тел –

вечно голодных, дышащих в седину
очередных философов пустоты.
Я полюбил тебя – только тебя одну.
Я бы не жил, наверно, если б не ты.

Мне бы хотелось – очень, наверняка
не распадаться на атомы после сна.
Время – это болото, а не река.
…слишком давят со всех сторон небеса.

10.

Надо же – вышел очередной манифест.
Жаль, что мало кто дочитается до
смыслов понятий, имеющих рост и вес
на промежуточных стадиях, но зато –

будет повод умолкнуть – еще один
крохотный шанс объять перемену мест
суммы слагаемых антарктических льдин
смыслов понятий, имеющих рост и вес

на промежуточных стадиях. Как же так
это выходит – всегда или навсегда?
Стрелки, как стрелки – вечно тик-так, тик-так –
так отзвучала очередная среда,

так прекращусь однажды и я, и мой
странный язык, который нельзя сберечь,
чтобы однажды вернуться к себе домой –
полупрозрачной буквой в родную речь.

11.

Можно было бы долго еще горевать
и призывать эгрегоров по ночам
на одиноко расстеленную кровать,
можно было бы даже молиться мощам,

но одно неверие больше тысячи вер.
…как-то уж слишком прессуют меня огни,
и не понять умом, где низ, а где верх,
и почему мы с тобой на Земле одни?

Перетекая из кувшина в кувшин
бледных созвездий и переменных фаз,
я чувствую, как Большой и Малый Ковши
переполняются ритмами рваных фраз.

На этом – точка. Все, что есть до того –
нелепый миф – еще нелепей, чем я.
…ты полюбила меня – меня одного –
когда совсем застыла моя Земля.