(Продолжение. Начало в http://udaff.com/creo/33988.html)

Василий разулся в прихожей "генкане" и прошествовал внутрь дома в белоснежных носочках "таби". Как обычно, дом был пуст и чист - слуги закончили работу и уже ушли. Василий вытащил из-за пояса оба меча и бережно положил их на двухъярусную деревянную подставку "катанакаке". Затем направился в ванну.

Согласно его распоряжению, слуги вычистили ванну "о-фуро" и заполнили ее на 2/3 прохладной чистой водой из источника. С остервенением содрав с себя пропитанную потом церемониальную одежду и бросив ее комом на полу, Василий погрузился в воду. Несколько минут он лежал неподвижно. Затем развернул и перечитал еще раз письмо. Перегнувшись через край ванны и пошарив в груде одежды, он достал сотовый телефон и посмотрел на часы - до крайнего срока оставалось еще 3 часа.

Закончив омовение, шлепая по татами босыми ногам и роняя капли воды, Василий вернулся в комнату и достал гражданскую одежду - носки, трусы (до чего же надоели эти подгузники "фундоси"!), синие джинсы и футболку с портретом Че Гевара. Быстро оделся. После долгого перерыва ощущать европейскую одежду было немного странно, а футболка никак не хотела заправляться в джинсы - все время норовила выскочить спереди. "Все-таки я поправился на рисовой диете" - с грустью подумал Василий, и решил оставить ее навыпуск. Блин скомканных купюр и горсть мелочи в кармане тянули рублей на 60-70 - этого вполне должно было хватить, чтобы добрать до места встречи.

Отсалютовав копьями, самураи Хаттори пропустили его через Восточные Ворота, и Василий зашагал прочь по утоптанной грунтовой дороге сквозь поля гаоляна. Над его головой, на безоблачном с утра небе теперь с бешеной скоростью неслись редкие облака.

Разбитый УАЗик отходил от затерянной в бамбуковых зарослях остановки каждые 2 часа. Как обычно, Василий был единственным пассажиром. Трясясь по ухабам в кабине вместе с молчаливым водителем, он думал о предстоящей встрече. Почему-то он не чувствовал особого волнения и радости, и еще - он совершенно не мог вспомнить, когда последний раз видел братьев.

УАЗик высадил его в центре родного города, напротив главпочтамта и памятника Ленину, и, щедро обдав сиреневым перегаром выхлопа, покатил назад. Нужный Василию рейсовый автобус отходил отсюда же, с небольшого пятачка перед ж-д вокзалом. За сорок минут в обществе мрачных бабушек дачниц Василий добрался до места встречи. Как и было обещано в письме, братья ждали его на другой стороне трассы, рядом с постом ГАИ.

Обменялись короткими приветствиями. Обнялись. И, не сговариваясь, зашагали вниз по проселочной дороге к даче. Эту дорогу все трое знали с детства. Сколько раз они исходили ее вдоль и поперек, сначала держась за руку родителей и деда, потом - с пионерским азартом и гружеными сумками бегом в гору, боясь опоздать на рейсовый автобус (в советскую доавтомобильную эру), изъездили на велосипедах, а намного позже - на своих машинах. Именно здесь была их малая родина - дача, где они втроем проводили чуть ли не каждое лето своего детства.

Но сейчас что-то было не так. Небо как таковое отсутствовало - вместо него висела низкая свинцовая хмарь. Черные голые деревья стояли как скелеты, и в их воздетых к небу тысячепалых руках вязли клочья тумана, сползая тяжелыми каплями по стволам. Ветра не было. Птиц, судя по всему, тоже. На братьях были толстовки и теплые куртки, а Василия грел только портрет товарища Че на груди. "Почему здесь так холодно?" - стуча зубами, подумал он. "Ведь там, у нас, всегда хорошая погода; иногда даже думаешь, хоть бы для разнообразия дождь пошел, что ли. С тех пор, как я начал служить в … " - в этот момент мысль Василия запнулась. Он с удивлением понял, что не может вспомнить названия того места, откуда только что приехал, и где он служил все это время. Более того, он не мог вспомнить, СКОЛЬКО это - "все это время".

Братья выглядели странно возбужденными, хотя старались это скрыть. Они болтали о какой-то ерунде, Василий механически им отвечал. Без привычных мечей на поясе он начал ощущать нарастающее беспокойство. Наконец, младший Сергей нарушил сгущающуюся неловкость:

- почему ты не спрашиваешь, зачем мы тебя выдернули с работы? А ведь дело-то у нас необычайно важное и интересное. Наш любимый дед, как ты знаешь, был снайпером. Под конец войны его перебросили на дальневосточный фронт, и здесь ему удалось подстрелить японского офицера. Как полагается, дедушка прихватил его документы, ну и для себя кое-какие сувениры - часы там, личное оружие и самурайский меч! Все сдал, а меч-то припрятал. Сначала держал дома, на квартире, а потом привез на дачу, да и забыл о нем. Сказал только бабуле перед смертью, типа, "меч-то дорогой наверно, поскольку офицер оказался из генштаба, вот, дескать, пускай внучата пошуруют на втором этаже, я его в мешковину зашил и бросил за кровать". Вот мы тебя и высвистали - кто ж как не ты специалист по мечам? Ежели он и на самом деле окажется такой дорогой - загоним коллекционерам, деньги - на троих, идет?

"Бред какой-то. Всюду мечи! Какие к черту мечи? Мало я их на службе вижу, что ли? Да и где это видано, чтобы у нас на даче полвека лежало что-то ценное, а я бы это не нашел?" - с вялым раздражением подумал Василий, но вслух ничего не сказал.

Тем временем дорога привела их к ручью, за которым уже виднелся зеленый двухэтажный дом с шиферной крышей. Сейчас от ручья осталось только русло, но в прежние времена на нем можно было делать запруды и ловить дафний, похожих на маленьких креветок, искать полупрозрачные "алмазы", царапающие оконное стекло, да и вообще, делать массу интересных вещей. А когда приходили тайфуны, ручей превращался в бурлящий поток, сносящий мостки, перейти который было просто невозможно. Василий помнил свой ужас, когда на его глазах разбушевавшийся ручей вымывал с корнем и с диким скрежетом уносил корпуса от холодильников и стиральных машин, врытые дачниками для укрепления берегов. Он помнил, как оказался отрезанным от дома этим безжалостным бурным потоком, как он, потеряв шлепанцы, бежал босиком, маленький, мокрый, всхлипывающий, вверх по течению, чтобы обойти озеро и попасть на другую, "свою" сторону.

Это было в прошлом. Ручей пересох. Сейчас осталось только каменистое русло, присыпанное опавшей листвой. Василий занес ногу и … опустил ее. Он не мог перешагнуть ручей. Ступив немного влево, он попробовал еще раз - все тело как будто натыкалось на невидимую преграду, которая не пускала на ту сторону. Братья стояли на другой стороне ручья и молча, без тени удивления, наблюдали за его попытками.

- Я не могу перейти ручей. Я поднимусь вверх до озера, обойду его и присоединюсь к вам, - почему-то Василий знал, что перешагнуть ручей в любом другом месте он также не сможет. Точно как тогда, в детстве.

- Мы видим. Хорошо, мы пойдем с тобой.

Они шли молча вдоль русла, похрустывая камешками и обходя кучи мокрого мусора из пустых банок и рваного полиэтилена, он - по правой стороне, они - по левой. Они уже не старались создать видимость светской беседы, они просто шли. Василий чувствовал, что все происходящее приближает его к какой-то неотвратимой развязке, и протестовать или пытаться что-то изменить бесполезно и бессмысленно. Вот и озеро, в котором они когда-то ловили раков и бычков, а иногда и купались. Сейчас от него осталась только заполненная илом яма, в которой уже во всю колосилась отвратительно жирная осока. В одном месте грязь была вычерпана ведрами - когда озеро пересохло, дачники решили, что ил бесценен в качестве удобрения и начали таскать его на свои огороды, но потом, когда все живое на грядках стало гибнуть, прекратили. Василий обошел гниющий котлован и присоединился к братьям. Теперь они также молча шагали вниз.

Пустой дом встретил их скрипом половиц, запахом пыли, сушеных трав и застарелого жира на кухне. Знакомые с детства и потерявшие от старости цвет обои, смешные и трогательные разноцветные кошки, сшитые прабабушкой из цветных кусочков синтетического меха, выгоревшие шторы, пожелтевшие садоводческие журналы и книги, лоскутные одеяла на широких кроватях, разномастные стулья (вон тот, трехногий с бархатной спинкой - мой любимый), старые керосиновые лампы, мотыльки, запутавшиеся в паутине на окне, засохшие цветы в вазе, и много многое другое. Все это как будто говорило ему с бесконечной любовью и нежностью - "Вот ты и дома, родной".

Братья начали бестолково толкаться по комнатам, отодвигать кровати и заглядывать за шкафы, изображая поиски меча. Василий знал, что никакого меча нет, и еще он знал, что братья тоже это знают. Сказать им это в лицо было как-то неделикатно, но участвовать в этом глупом спектакле он тоже не хотел. Василий еще раз прошелся по комнатам, впитывая знакомую с детства ауру, и вышел на крыльцо. Крыльцо находилось на втором этаже, снизу к нему вела деревянная лесенка, перила и ступеньки которой были покрашены разноцветной масляной краской. Их дом не случайно славится как самый красивый в дачном поселке.

Внизу лестницы молча стояли двое - дед и давно умерший дачный сосед, Георгий Иванович - и смотрели на Василия снизу вверх.

(окончание следует)