Мы сидели за облезлым прямоугольным столом, и пили пиво.
Или водку?
Нет, мы пили пиво.
И я точно помню какое - светлое, Старый мельник.
Уже выпили по две бутылки и отхлёбывали из третей. Имеется ввиду у каждого была своя порция. Нас было двое. Я и мой кореш Новиков. Я тогда ещё был безработный, он уже давно служил в военной прокуратуре. Следователь-криминалист. Ему не плохо платили, и он копил на автомобиль, ещё у него были льготы. Мог бесплатно летать в отпуска - раз в год. Я ему не завидовал - работа его конячья, не творческая и напряжная. Но он больше нихера делать не умел.
Я же был безработным.
У меня дома на полке валялось два синих диплома. Последний - об окончании Академии искусств. Режиссёр - ебать, театр, ТВ и всё такое. Но вот уже как год я был тунеядец, и продолжал проматывать сокровища своей покойной бабушки.
Старушка вовсе не была маркизой или баронессой. Она принадлежала к роду кубанских казаков, и при жизни имела крепчайшее здоровье и вздорный характер. Я любил бабку.
Она меня растила - из-за проблем с головой, в детский сад я не ходил.
На самом деле я искал работу, но работать грузчиком или сторожем обламывался.
Торговать я тоже не хотел. Потому что не умел. В связи с тем я проматывал наследство своей бабушки, пил, ебался и мучался депрессиями.
Женщины меня, почему-то любили. Некоторым было меня жаль, некоторым просто нравилось, как я всовываю в них свой хуй.
Но сердце моё принадлежало лишь одной.
Юли Соломоновой - моей не состоявшейся жене, жестоко предавшей меня на пятый год нашего совместного проживания.
Променяла на рыжего, толстозадого еврея - Антона Шепшелевича.
Поперву я прикидывал, как их проучить, но потом раздумал. Для этого я был слишком горд и велик собой.
Я любил Юлю, любил Буча, нашего пса, забранного у меня Юлей, а впоследствии брошенного в деревне, пил, ебался и проматывал наследство своей бабушки.

Сегодня я сидел в компании Новикова в "Чайна-тауне", пил светлое пиво, ковырял ногтем зелёную облезлую скатерть, и отрыгивал в манжет.
Акромя нас, в душном помещении Чайника, ютилось несколько подростков бухающих водяру, и какой то мужик, лет пятидесяти, в сером каракулевом полушубке. Мужик ел оливье и пил фанту.

Жить хотелось слабо.
К тому же на дворе была зима, сырая приморская сука, воскресенье подходило к концу. Мне то, вообщем то, было насрать, в понедельник на работу не идти, но общая атмосфера последнего законного выходного дня, сама по себе предполагала к унынию.
Кроме того, что мы пили пиво, отрыгивали в манжет и ковыряли скатерть, мы увлечённо наблюдали за румяной продавщицей, обладающей круглой аппетитной жопой.
Наблюдали молча, лишь изредка комментируя:
"Вот проблядь, а? глянь на её, трусы вишь, просвечивают, чёрные бля, такие, трусы… Надо бы её пригласить… настроение вот будет".

И снова отхлёбывали из бутылок светлое пиво Старый мельник. Допив по третьей - вышли курить на улицу. В Чайнике курить воспрещалось и в этом крылось главное неудобство. В подобных заведения, администрация обычно всегда запрещала курить.
Им казалось, что таким образом их задроченный гадюшник станет Версалем, и всяческие там ханыги будут обходить его стороной. Залупу. В Чайнике собирались только ханыги.
И пропойцы. Нет, конечно, вонючих бомжей туда не впускали, однако ханыг и алкашей хватало. К числу таковых я себя причислял едва ли. Но мало ли что я мог думать о себе - важно каким меня видели люди.
То есть другие ханыги и пропойцы. А шёл мне тогда 26 год. Я бездельничал, бухал, ебался и проёбывал наследство своей покойной бабушки. Каждый день я надеялся, что "Завтра" для меня не наступит. Но новый день приходил заново, и поделать с этим я ничего не мог.
У крыльца было зябко, мерзко и скучно, ещё скучнее, чем внутри. Дым Винстона-лайтс не успокаивал, а напротив - нервировал, но курить приходилось - это малость развлекало.
И тут появился ОН - подозрительный незнакомец.

Мужик в каракулевом полушубке, не так давно кушавший оливье, вышел из Чайника вслед за нами, и, подойдя вплотную, тихо сказал:
- Ребята, хотите заработать деньжат?
- В смысле, - поинтересовался я, - деньжат?
- Ну денег, денег, баксов, типа, много… плачу. Работа есть. Зовут меня Леонид Маркович.
- Работа? Чё, за работа? - спрашивает Новиков.
- Надо выебать вон ту красотку… - без лишнего выебона переходит к делу мужик, и тычет пальцем в витрину Чайника, - вона ту. Видите?
- Ту блондинку с круглой жопой? - обрадовались мы дружно.
- Да нет, бля. Ту бабку в грязном халате, - занервничал дядя Лёня, и снова сунул палец в стекло.
- Чё за гон, нахуя её ебать, да ещё за деньги, - говорит Новиков.
- Я плачу, смотрю и дрочу, а вы ебёте. Ну, чего тут не понятного?
Мы насторожились.
- Сколько денег? - интересуюсь я.
- Сто баксов.
- Ты, чё, сдурел? За сто баксов я сам на это посмотрю.
- Ладно, двести.
- Нет.
- Ну и идите в пизду, тогда… я других найму, - и он возвратился в Чайник.

Сквозь заблёванную витрину мы видели, как Леонид Маркович, вальсирующей походкой, подошёл к столику, за которым ютились три уценённых оборванца, распивающих остатки "Кожемяки".
Через две минуты, к ним подрулила бабка в грязном халате, которая до этого грациозно тёрла пол шваброй. "Красотка" ловко подсела к заговорщикам.
Склонились над столом, они принялись шептаться. Очевидно обсуждали хитроумные условия будущей чудо-ёбли.
Как было заметно по лицам - условия устраивали всех.
Спустя ещё пять минут, вся компания, под руководством профессионального онаниста дяди Лёни, вышла на улицу, упаковалась в припаркованный недалече микроавтобус оранжевого колора, и поехала ебать поломойку.

Мы докурили Винстон, побросали окурки друг другу под ноги… и отправились по домам.
Над Эгершельдом сгущались сумерки.

02.03.2004