Пыльная грунтовка, по которой уже второй час шагал, придерживая правой рукй длинную рясу, отец Никодим, вела к полузаброшенной деревушке под названием Козья нора. В левой руке протоиерей нёс пустой фельдшерский саквояж, который благодарные за отпевание родственники покойной Гальперии Парамоновны должны были наполнить свежими пожертвованиями. Вот уже три года скоро, как вспомнил владыка о забытом богом приходе, где до ближайшего райнного городка, в объезд Ржавых болот, было километров 50… Не напейся семинарист Николай Дмитрич Махнач в день рукоположения, не устрой он тогда групповую молитву с сестрами, гнусавил бы сейчас в кафедральном соборе "Благослови душа моя господа и вся внутренняя моя имя святое его…" Было, конечно, в эпитимьи отцу Никодиму и что-то хорошее: не расстрига всё же, да и чиновники в рясах, забывшие даже первые строчки "Отче наш", не желали менять лимузины с панагиями на радиаторах на вездеходы для лицезрения невзрачной церквушки из подгнивших, неструганных досок, которые были добыты священнослужителем Махначём при демонтаже старой свинофермы.


Гальперия Парамоновна, отдавшая лучшие годы жизни делу взращивания, вскакрмливания и отправки на бойню разнокалиберного рогатого скота, умерла во сне, будучи 85 лет от роду и практически поставила знак равенства между количеством честно заработанных зарплат и таковым пенсионных пособий от родной страны. По обеим сторонам простецкого гробика сидели, скорбно потягивая закрашенный бураком до цвета кагора самогон, два сухих старичка, три благообразных старушки и совхозный тракторист Грыга - постоянный участник всех похоронных торжеств. Никто не голосил, скорее радовались очередному поводу для посиделок в тесном кругу. В незапертую дверь протиснулся отец Никодим, скорбно перекрестил присутствующих и скороговоркой начал перечитывать положенные по такому случаю молитвы, прерываемые периодическим "Господи помилуй, господи помилуй…" в исполнении местного трио старушек. По прошествии получаса прозвучало последнее "аминь" и священник помог Грыге взгромоздить гроб и тощее тельце на тракторный прицеп.


- Спасибо, отец Никодим, не забудет господь доброты вашей! Чтоб мы без вас? И помереть нельзя было бы… - сиплым голосом напомнил о себе дед Казимир, - откушайте, что бог послал!


- Не побрезгую, Казимир, Ангела тебе хранителя! - глядя на практически опустошённый до его прихода стол, ответил Никодим, - подай мне стаканчик и сальца, да яичек пару возьму освятить во храме!


Самогон, не рази он кормовыми бураками, был крепок и приятно растекался по пищеварительной системе. Сельский батюшка после второго стакана мысленно простил богу свою ссылку, перекрестил присутствующих стариков и шагныл в сени. Часы показывали половину шестого вечера, жара начала спадать и обратная дорога, скрашенная алкогольным автопилотом, не оставила у священника воспоминаний об усталости.


Нестерпимая жажда и горячий воздух июльской ночи заставили отца Никодима совершить крестный ход к колодцу, накинув старый, служивший пижамой, подрясник. Блаженно опустив бородатый лик в бездну чёрного неба, Махнач пил. Дважды выпрямившись, чтобы отдышаться, он вновь припадал к ведру с водой, а вернувшись в хату присел за стол и задумался. По куску пожелтевшего сала ползало несколько здоровых мух и поп соблазнился лишь сваренным вкрутую яичком. Небо на западе светлело, и, поблагодарив господа за насущный хлеб, протоиерей одев повседневную рясу побрёл в свой храм.


Алтарь, купель, шесть икон… Большой крест на длинной цепи, отличавший Никодима от диакона, - вот и всё хозяйство. Прихожане предпочитали дела хозяйственные утренней молитве и отец Никодим, не напрягая особенно разбитое вчерашним самогоном тело, минуту размеренно колотил ржавой арматуриной по куску рельса, затем с молитвословом в руке принялся замаливать стандартные грехи местных жителей. Оторвав взгляд от замусоленных страниц, поп заметил маленького, сухонького мужчинку в мятом сером костюмчике, приобретённом, судя по фасону годах в 60-х двадцатого века. Мужичок не отвешивал поклонов и не крестился. Он слушал, внимательно, напряжённо, изредка покачивая головой. Сумашедший? Провека из патриархии? Никодим громче стал читать молитву, не вдумываясь в смысл, а просто выговаривая более чётко знакомые словосочетания. Мужик тихонько приблизился и исчез за убогим подобием алтаря. Николой Дмитриевич, взяв в руку тяжёлый крест, приготовился отчитать странному прихожанину правила поведения во храме, но за алтарём было пусто…


Уборка во храме ограничилась удалением пыли с образов, далее, по неизменному третий год расписанию у отца Никодима был обед и здоровый крепкий сон до 17-00. Жилище священника на замок практически не закрывалось: после его смерти несчасный корабль пустыни не должен будет протискиваться сквозь игольное ушко… Из ценных вещей от мирской жизни в кармане рясы остался лишь пальмик - маленький чёрно-белый наладонник, 64 мега памяти которого вмещали десяток фотографий разбитой семьи и любимые, перечитываемые под настроение книги… Прежде чем войти в дом, Никодим прихватил так и стоявшие с ночи у колодца пол-ведра воды, открыл дверь и сотолбенел. За его столом сидел сегодняшний, склонный к спонтанным исчезновениям "проверяющий"! Листая какую-то толстую книгу, он ел тонко нарезанное сало и пил вино из маленького серебряного стаканчика. Сельский поп не видел у себя этой посуды раньше, и, почему-то был уверен, что там не сельхознапиток.


- Садитесь, Николай! - приветливо, голосом оперного тенора пригласил мужичёк, - причаститесь салом, это плоть моя!


- Изыди! - осеняя себя крестным знамением, прохрипел Никодим, - изыди лукавая нечисть!


- Я, вот, крест тебе новый принёс в подарок, иконы дорогие… А ты со своим "изыди"! Садись Николай, сало - плоть свиная есть, не моя. Шутки у меня такие… Да и нечисти ты не видел! - мужик ловко положил ломтик сала на хлеб, накрыл это роизведение половиной яйца и веточкой петрушки, придвинул бутерброд белому от страха священнику.


Прожевав остатки хитрого бутерброда, Никодим с удовлетворением опустошил большую аллюминиевую миску горохового супа с выжаренными до коричневого цвета скварками. Отношение к новому знакомому несколько изменилось. Во время поглощения пищи отец Никодим слушал невесёлое повествование о тяжёлой жизни монахов в обители за полярным кругом, о замёрзнувшем подростке-послушнике, о сложных вариантах загробного существования души. В довершение рассказа, новый знакомый, котрого звали странным именем Партибиунт, извлёк из карманчика рясы пальмик и соединил его странным шнуром с розеткой 220В… вместо искр и дыма на экране появилось цветное изображение.


Фильм был явно документальный. Главный герой был богат, счастлив в браке и уважаем в обществе. Смысл фильма воспринимался с большим трудом, так как шёл он наоборот: главный герой на кладбище под арт-салют встал из гроба в окружении толпы родственников, многочисленных почитателей таланта… К середине фильма Никодиму показалось, что герой странно ему знаком и близок. Только вот, к 35 годам был он подполковником медслужбы МЧС, доктором мед. наук, доцентом кафедры дерматологии черезвычайных ситуаций военного факультета медуниверситета…