Он увидел свет 13 февраля 1992 года, будучи вытеснен из понятного и дружелюбного внутриутробного пространства родовыми схватками. Так как он не очень-то хотел покидать свой маленький мирок, его пришлось доставать насильно - ногами вперед. Руки в теплых зеленоватых перчатках легонько подхватили его, приподняли в воздух, и легонько встряхнули. Одна из рук отвесила легкий шлепок по сморщенной попке, и он, задохнувшись от возмущения, закричал. Новый мир был холоден, ярок и неинтересен. И бил по заднице. Шевелящиеся и шумящие бесформенные пятна передвигались вокруг, в голове шумели приливы и ветер. Пятна издавали резкие неестественные звуки. - Всё в порядке, живой. - Дайте его мне! Дайте моего сына мне! У ти мой маленький. Ооох, вот и все, щас нас в палатку повезут, ути-ути, повезут нас с тобой в палаточку, там мы поспим, да? Маленький мой, поспим мы там, ага? Ну-ну-ну… Очередное глупое чудовище схватило его, пристроило поудобнее, и он провалился из этого кошмара в свой мир. Уснул.
(Из анамнеза: Больной В. Дата рождения:13.02.92. Беременность и роды протекали с осложнениями. Неправильное положение плода. Черепно-мозговая родовая травма. До года отставал в развитии, сидеть и говорить начал поздно. Мать отмечает, что ребенок "много спал и мало плакал".)
Он уже знал, что такое "холодно" , если холодно, то укутывают сильно. В принципе, жить тут было можно. Вне дома, лежа в колясочке, он смотрел на небо, на белые облака и зеленую листву. На воздух и солнце, на окна, на пролетавших высоко птиц. Всё это фиксировалось им, но не вызывало никаких эмоций. Облака пролетали над ним, пролетали, пролетали, пролетали… И он незаметно для самого себя засыпал.
Иногда его очень радовали вещи, появляющиеся вокруг. Они были им самим, но физически отделены. Все эти птицы, проезжающие машины, кошки, шнырявшие вдоль домов. Они были им. Это почему-то вызывало у него восторг и радость, которую он не смог бы внятно выразить, если бы умел говорить. Это чувство, как щекотка, поднималось у него от живота вверх, в грудь, в сердце, пробегало по плечам. Он начинал угукать и хлопать в ладошки. Начинал подскакивать, сидя в колясочке. - Гули-гули, смотри, Ванечка, гули-гули. Птичка, это птичка, а это дядя идет, видишь, какой дядя? Сейчас дядя сядет в машинку и поедет, в машинку сядет.
(Из анамнеза: Наследственность отягощена психическими заболеваниями. Дед по линии отца страдал шизофренией, был неоднократно госпитализирован, умер в психлечебнице. Бабка по материнской линии отличалась "странным поведением", но госпитализацию не проходила. Отец алкоголезависимый. Характер вспыльчивый. В данное время отбывает наказание в колонии за хулиганство и избиение. Мать работает в торговле. Нервозна, вспыльчива, на приеме вела себя грубо, заносчиво. В то же время просила помочь, волновалась за больного. В раннем детском возрасте больной был спокоен, но подвержен редким приступам напускной радости, излишнего возбужденного поведения.)
Мама радовалась вместе с ним. Он уже знал, что такое мама - это часть мира и часть его самого, которая дает попить и поесть, да и угукает почти также, как он сам. Из груди, живота и головы у неё вытекал мягкий рассеянный свет. Он то краснел, то желтел, иногда в нем проскальзывали какие-то сгустки слов, желаний, эмоций. На прогулках он замечал, что и от других людей исходил свет. Хотя иногда мимо колясочки проходили люди без свечения. Они были обнажены, входили в стены и головы других людей. Но, вобщем-то, не были неприятны, так как не замечали колясочку с молча смотревшим на них ребенком.
Повзрослев, он начал ходить в детский садик. Сладковатое яблочное пюре. Липкость в уголках рта, жесткость тканевой салфетки, которой воспитательница обтирала его заляпанное лицо. Обязательный ритуал сидения на холодных горшках, синие стены, легкий запах хлорки. Волк и лиса двухметрового роста, нарисованные на стене спальни. Размытые тени, пролетающие над кроватками во время сончаса; возюканье, полувсхлип-полукрик, ничего не понимающее выражение на лице проснувшегося ребенка. И вот он уже успокаивается, переворачивается на другой бок и засыпает.
Ваня с удивлением узнал, что другие дети любят катать по полу машинки, одевать кукол, драться из-за игрушек. И они не умели летать. То есть, конечно, они летали, но не по своему желанию, и не каждый сон. Ему иногда были непонятны их поступки, они делали всё так, как будто забывали, что они - часть Вани. Смеялись над ним, когда он подолгу смотрел себе на руки, вытягивая их так, что они становились длинными-длинными, он касался ими деревьев. Ему нравилось ощущение шероховатости коры.
(Из анамнеза: Еще в детском саду были отмечены нарушения общения. Сложно шел на контакт с другими детьми. Не участвовал в общих играх, на прогулках подолгу застывал на одном месте с отсутствующим выражением лица. Объяснял это тем, что играет с деревьями. Отмечались нарушения схемы тела.)
Однажды зимой, когда ему уже исполнилось шесть лет, мама повела его к бабушке. Своей маме. Он был у неё всего два раза, но запомнил квартиру, пахнувшую так странно: травы, лекарства, затхлость одежды и всевозможных тряпок, скопившихся в шкафах и антресолях за многие года. Бабушка была полноватой энергичной женщиной, пучок седых волос на затылке, пухлые руки, вязаная шаль, накинутая небрежно на плечи. В этот раз, зайдя с мороза в полутемный коридор её крошечной двухкомнатной квартирки, Ваня удивился двум вещам: дверь открыл незнакомый пожилой человек, и в квартире очень сильно пахло лекарствами. - Ну как она? - Спит, отдыхает. Ночью опять прихватило. - Человек был высок, сутул, кисти рук были опутаны синевой четко проступавших вен. Его редкие волосы цвета рыболовной лески были зачесаны набок, но не скрывали лысины. Весь его вид был какой-то неряшливый, как-будто человек мало спал, и давно не переодевался. Мама сняла с Вани верхнюю одежду, валеночки, и повела его в комнату.
На диване в комнате-зале, молчаливо сидели люди. Они одновременно посмотрели на мальчика, но ничего не сказали. Просто проводили его взглядом. - Иди, Ваня, посиди с бабушкой, она там. - Мама показала на дверь в маленькую комнатку. Сама она села в кресло, закинула ногу на ногу и достала из сумочки пачку сигарет. Седой человек присел рядом на стул, и тоже закурил.
Ваня подошел к белой двери, взялся за пластмассовую неудобную ручку, и оглянулся на маму. - Иди, иди. Посиди там. Только тихо.
Он вздохнул, и зашел. Бабушка лежала на кровати, по горло закрытая одеялом. Глаза её были открыты. - Ну, здравствуй, внучек. Что они там, отпевают уже небось? - Ваня тихо присел на краешек табуретки, стоявшей рядом с кроватью. - Собрались уже все, знаю. Ну да чорт с ними. Дай-ка мне на тебя посмотреть. - Она выпростала из-под одеяла свою руку и сжала Ванино плечо.
Ваня стоял на огромной ладони. Второй его прихлопнули.
В голове страшно пульсировало осознание шара бесконечного диаметра. Шар раз в секунду сжимался до точки, у которой отсутствовали размеры вообще. Бесконечноогромное-вничто-бесконечноогромное-вничто-бесконечноогромное-вничто… Эта пульсация не поддавалась контролю, она была внешне, она была переходом, она же была странным словом - "смерть". Ваня понял это как-то сразу. Просто. Это - смерть. Вот так она выглядит. Если не сдержать пульсацию в голове - улетишь навсегда. Может в знакомый мир, где можно летать. Может, еще куда.
Пульс.
Пульс.
Пульсация сместилась вниз. Серый шар кружился одновременно везде. Перед глазами, и в то же время - в голове. Вот уже и руки: то тончайшие, как волос, то тяжеленные и огромные, как руки чужого взрослого дядьки.
Тут Ваня испугался. Страх был такой силы, что от него свело живот, подкосились ноги, его начало рвать от этого страха… Но биение сердца бесконечности помаленьку отступило.
Мама вбежала в комнату, Ваня крича, бился на полу в конвульсиях, а бабушка лежала на кровати. Её глаза смотрели в потолок: открытые.
(Из анамнеза: Больной В. Поступил в состоянии нервного возбуждения, сменяющегося оглушенностью. <…> По словам матери, "упал в конвульсиях" у постели умершей бабушки. Неконтактен. <…> Рассказывает, глядя прямо перед собой, что видит, как "души людей выходят из головы, свет из груди бьет и переливается". Бессвязно рассказывает про какой-то серый шар. Речь спутана, невнятна. Где находится не осознает. Говорит, что бабушку провожало много людей, хотя мать уверяет, что при инценденте присутствовала лишь она и брат умершей. На вопрос, куда провожали, и кто эти люди ответа не дает. Рассказывает, что понял смерть, что к нему стали приходить люди, и рассказывать страшные, пугающие его истории про смерть. <…>
Диагноз: бедность эмоциональной сферы, видное в анамнезе отсутствие стремления к общению онейроидно-бредовые приступы, конструкция бреда, позволяет предположить злокачественную (ядерную) шизофрению нетипичного течения ).