Василий Сахаров — щуплый и приземистый человечек с серыми волосами и рябоватым лицом — жил в частном доме недалеко от центра города. Дом был старым, и, как все дома в округе, по самые ставни проваленным в землю, так что лиц прохожих Василий обычно не видел, а больше видел разнокалиберные ботинки, топчущие тротуар перед окнами.

Солнце, пробившись сквозь замызганное снаружи окно, вырисовало на линолеуме волнистый и шершавый желтый квадрат. Василий проснулся давно, но не открывал глаз и вообще никак не проявлял факта своего бодрствования, обреченно надеясь ухватить превращающийся в труху и уже забывающий приятный сон, где он, Василий, будто на каком-то стадионе, ремонтирует машину, а может быть велосипед, а вокруг визжат толпы болельщиков, и какая-то радость, какое-то упоение, что-то...

Василий заскулил, откинул одеяло, соскочил с кровати и как можно быстрее облачил свое стынущее тело в широкие синие трико и майку с надписью «Rock around a cock», сунул ноги в тяжелые тапки. Часы показывали семь с четвертью. Повесив полотенце на шею, Василий подошел к умывальнику и стал задумчиво чистить зубы, силясь собрать в памяти рассыпавшийся сон.

В окно постучали. Василий увидел наклонившуюся девочку, удивительно угрюмую, с прямыми и тяжелыми каштановыми волосами, собранными сзади. Сплюнув в тазик, он прополоскал рот кипяченой водой из стакана, вытер губы полотенцем. Нервно кивнул в окно. Девочка заметила и убежала.

На работе день начался скучным, время убивалось за кроссвордом.

— Или вот, слушай, знаток: низшая сельская административно-территориальная единица в старой Польше, первая Г, последняя А?

— Громада.

— Меньше букв. Пять.

— Тогда гмина.

— Как?

— Гмина.

— Хм, сечешь... Гми-на. Парусно-моторный бот с задранным носом и расплющенной кормой, вторая А, четвертая... хм... тоже А, восемь букв.

— Фиг его знает. Кажется, это такая штука... Это по-моему, на дальневосточном флоте, что-то там японское, не помню. Название типа Нагасаки... Памасаки... Короче, в конце «саки», ты еще буквы давай...

Впрочем, когда в кабинет вошла сонная Ключковская, держа в руках тоненькую красную папочку, атмосфера мгновенно сменилась с искренней ленивой скуки на не менее искренний здравый энтузиазм: Патин вместо столбцов кроссворда стал водить кончиком пера под строчками какого-то документа, а Сахаров принялся терроризировать телефоны Нижнеудинского филиала. Наконец, когда Ключковская расположилась в своем углу и стала многозначительно листать папочку, один из телефонов сдался и попросил пощады испуганным голосом, видимо, только что нанятой работницы:

— Алло?

— Здравствуйте, это «Полет»? Я могу поговорить с Семеном Анатольевичем?

— Э-э... Квашниным?

— Именно. Это центральный офис.

— Минутку...

Минутку, а потом еще несколько в ухо жужжала противная мелодия, затем раздались короткие гудки. Сахаров хрюкнул носом и втянул шею:

— Нормально...

На дальнейшие звонки по всем трем телефонам никто так и не откликнулся до конца дня. За это время пришел оформить заказ единственный клиент, и с ним моментально расправился Патин. Полпятого Сахаров, который в перерывах между звонками успел насидеться в чате, поиграть в шахматы и прочитать с монитора несколько рассказов О'Генри, обратился к начальнице:

— Полина Николаевна, с нижнеудинскими что-то... не то — молчат третий день. Сегодня единожды отозвалась какая-то девушка, попросила подождать, и снова всё омертвело, а у нас, между прочим, солидный заказ — на восемь лицензий — горит. Квашнин сказал, что всё будет готово вчера, а сегодня уже завтра, тьфу, то есть рабочий день...

— Вот, Костя, езжай завтра и проверь. Работы так и так нет. Оформи на три дня у Нины.

Жара трансформировалась в вечернюю духоту, ветра не было. Сахаров с пиджаком наперевес дошагал до автобусной остановки, подумал немного и зашел в павильон, откуда вынес две открытые запотевшие бутылки пива. Одну выпил быстро, не отрывая губ, и поставил в урну (из которой её тут же извлекла хищная бабулька-бутылочница), вторую стал пить неторопливо и вдумчиво. За его спиной к остановившемуся такси промчалась суетливая загруженная пара; женщина ткнула Костю баулом в поясницу, отчего тот выронил бутылку. Ударившись о бордюр, бутылка взорвалась и забрызгала стоявших вокруг. Люди насупились, отвернулись, разошлись от Василия. Он извинился перед пустотой.

На следующий день был самолет и жара. Потом стал автобус, позже — безлюдная остановка. Василий испуганно осмотрелся. Одет он был в мешковатого вида костюм, галстука на шее не было, зато из кармана торчал угол скомканного кое-как необъятного носового платка.

Перейдя через дорогу и двинувшись вдоль скверика в сторону жилых домов, Василий включил в кармане брюк радиоприемник и вставил пуговичку наушника в левое ухо. От этого он весь как-то передернулся и продвигался дальше странно: правой половиной тела проламывался вперед, будто открывая знакомую дверь, левая едва поспевала. Голова же при каждом шаге делала движение футболиста, отбивающего мяч, пришедший навесом спереди справа. В наушнике звучали новости станции «Эхо Москвы».

Выйдя за скверик, человек оказался перед дорогой с бетонным забором по левую сторону и пятиэтажной хрущевкой по правую. Двинувшись по ней (всюду была тишина, не менее плотная, чем жара), он услышал негромкие голоса, а дойдя до угла забора, обнаружил прятавшийся в его тени небольшой столик, за которым в обшарпанных бочках с водой сидели трое старичков. Двое вдумчиво играли в нарды, третий хлебал минералку из бутылки с косой и надорванной наклейкой. Этот третий, вдруг пристально посмотрел на Василия и уверенным тоном позвал его:

— Иди-ка сюда, братец. Вот сюда присаживайся, — старик указал на двухместную скамейку невдалеке от столика.

Сахаров дрыгнулся, но все же подошел к скамейке и сев на нее, принялся платком утирать вспотевшее лицо.

— Мне компьютер, да, это... Уф... — сказал он запыхано.

— Ну, чего? Рассказывай, как да что, — невпопад сказал один из игравших, не отрываясь от доски.

— Всё хорошо у меня. В Новосибирске вот, говорят, крупная автокатастрофа, погибло много, много погибло, у них там прямой репортаж, где вот есть... Автобус столкнулся с цистерной, в смысле не с цистерной, а вот с этой, как её, есть... Ну, машина такая, вот она, загорелась там, пожар был, много погибло. Много, не сосчитать, компьютер надо.

— А чего тебе Новосибирск? — вкрадчиво поинтересовался любитель минералки.

— Да, ой, да ведь!.. — Сахаров задергался и завизжал, а потом затараторил. — Ииии! Ииии! Нее! Надо компьютер, надо скорей, сосчитать, там много, дети, вы видите, там так вот дети, они в автобусе, там, ну, костры там горят, лагерь вот детский там, они туда, а тут тоже костер, пламя, оно горит — вуууух! — тоже, дети, они ехали там! Доски хрустят, мы, помню, шифер кидали, чтобы стреляло, тут кости трещат! А я тут, я тут по делу у вас. Мне считать, считать, куда там без компьютера! Компьютерра! Командировка!

— Зря ты кричишь, — сказал второй игравший, бросая кубики. — Если проснется Коровиха, она может тут нам всем устроить. А тебе особенно устроить, она чужих у нас не любит. Злая Коровиха у нас.

Где-то из-за дома раздался звук, словно кто-то закрыл в пустой консервной банке камушек, а теперь нарочно банкой этой дергает в воздухе.

— Злая Коровиха у нас, — повторил старик, расстроено булькнув локтем по воде.

Василий насторожился и вперился в угол дома, не прекращая, впрочем, слушать свой наушник. Через некоторое время из-за угла дома показалась белесая коровья морда с рожками. Мотнувшись по сторонам, она остановилась и стала исподлобья вглядываться в заерзавшего на скамейке Сахарова, видимо, свирепея. Потом морда двинулась прямо и из-за угла показалось худощавое коровье тело с черными пятнами по бокам. Корова смотрела своими карими глазами зло и жестоко, потом разбежалась и ударила сидящего и лишь едва отвернувшегося Сахарова лбом в висок, от чего тот немедленно умер.