- Валя сказала, что ты и мне тоже можешь показать.
Покажешь, Серёж? - быстро шептала Маша, густо краснея пятнами.
- Ладно, только и ты потом тоже. Пошли, в туалете покажу.
Сережа Новиков был самым рослым из дошколят, самым сильным и понятливым мальчиком в подготовительной группе. С пацанчиками из группы ему уже было неинтересно, он несколько лениво и как бы шутя бил их и по привычке отнимал машынки и индейцев. Ему совсем было бы тоскливо, если бы в последние две недели он полностью не переключил всё свое внимание на девочек. По началу он с кривой ухмылкой ежеминутно дёргал их за косички, девочки визжали "Больно же, дурак!", а Серега испытывал какое то новое и пока непонятное для себя чувство легкой возбуждённости, пока нянечка после трёх предупреждений "Серёжа, девочек за волосы дёргать нельзя!", "Я кому сказала, Новиков!" и "Ты, скотина, чтоли русского языка не понимаешь!?" чуть не оторвала ему ухо, швырнув в угол, где он насупившысь простоял до полдника, разглядывая самую красивую девочку Валю, пока не увидел буквально на миг неловко показавшыеся из под горошкового платьица розовые трусики с шырокой резинкой и тут же решыл совершенно для себя внезапно, во что бы то ни стало увидеть их еще раз.
Валю, по всей видимости, уже не меньше его интересовала сексуальность противополжного пола, иначе как объяснить тот факт, что она не только задрала перед ним платье, лишь только поняла, чего он хочет, но даже позволила ему залезть неловкой и шаловливой рученкой к себе в трусики и потрогать ТАМ. В замен он, как настоящий мужчина, смело показал ей свою письку, о чем через полчаса знали почти все девочки в подготовительной группе.
Сейчас, стоя со спущенными штанами перед Машей, Серёжка приятно млел от того, что уже ставшее знакомым чувство возбуждённости навалило на него с такой мощью, что казалось, будто прямо сейчас что-то тёплое и приятное там, внизу, переполнитса до краёв и может быть даже разорвет ему жывот. Маша, широко выпучив глаза, протянула руку и потрогала его за отросток, который стал пульсировать и подёргиватса, отчего сладкие тягучие волны поплыли по Серёжкиному телу.
- Это что такое, Акатова? Чем вы тут занимаетесь, Новиков? Да как же тебе не стыдно, Маша, ты же девочка! А с тобой, Новиков, я больше не буду. Всё матери скажу, пусть она выдерет, как сидорову козу!
ЖОПУ ОТОРВАТЬ тебе за это надо, сволочь такая! Ну-ка, марш бегом в зал!, - Серёжа понял, что нянечка еле сдерживала себя, чтобы его оне ударить.
Маша, вдруг испугано зарыдав, убежала, громко хлопая сандалями по плиточному полу, а Серёжа, поспешно натягивая трусы со штанами, неприятно для себя отметил, как отросток печально дёрнувшысь, трусливо скукожился, а вместо томных волн по телу побежали колючие мурашки.

***

Для Серёжи неделя длилась, как год. Он изнывал от неизвестности: рассказала матери или нет, эта сука жырная? Мать себя вела с ним по прежнему и он немного успокоился. Мешал лишь ком тяжести и какого-то неловкого стыда, возникавшый всегда при виде нянечки. Его постоянное ожидание, что вот сегодня или непременно завтра она всётаки всё расскажет матери, доводило его до исступления и муторной паранои.
К концу недели он настолько возненавидел её, что уже не мог и думать ни о чем, кроме как мечтать, чтобы её переехала машина или пусть даже она умрёт от гриппа, но только чтобы не смотрела она на него так хитро и так осуждающе, как будто видом всем своим давая ему понять, что стоит лишь ему учудить какую-либо пусть даже самую мелкую пакость, как всё сразу тут же станет известно матери.
И он ненавидел её и боялся её, и совсем перестал испытывать своё приятное чувство, чувствуя вместо него лишь постоянный липкий страх и ненависть к этой большой и неприятной женщине, как вдруг совсем внезапно наступило лето и он с лёгкой душой покинул садик, чтобы уже осенью пойти наконец-то в школу и больше никогда в своей жизни не встречатса с ней.

К тридцати годам Сергей Александрович мог уже многое себе позволить.
Денег было так много, что он давно перестал их считать, просто округляя до миллионов. Это был успешный, симпатичный молодой человек, из тех, что пользуютса несомненны бешенным успехом у женщин любого возраста. О том, что он до сих пор был девственником знал лишь его терьер Стафф, часто слизывавший горьковато соленые слёзы с литца хозяина.
Ро вечерам пёс слышал, как хозяин в ванной рыдал и кричал на кого-то:
- Да вставай же ты, ну давай, ну хоть раз-то, ну же!!! Блядь, сука жырная, ты же мне всю жизнь, тварь, поломала! - и дальше что-то уж совсем неразборчивое перемежающееся с рыданием и всхлипами.
Эх, женилса бы ты, хозяин, - вздыхал Стафф, поднимая брови домиком.

***

Кондиционер приятно обдувал прохладой, шевеля волоски на руках.
Сергей Александрович, закрыв глаза, пытался в который уже раз вспомнить то замечательнейшее чувство, которое он не испытывал так давно, с самого децкого сада, которое, однажды посетив его, не давало всё это время себя позабыть, хотя и прошло уже так много времени с тех пор, целая четверть века. Чувство это было той единственной целью, достич которую он стремился все последние годы, хотя бы ещё раз испытать его, снова вспомнить, ощутить прелесть и теплоту тех волн, почувствовать хоть на миг сладкую пульсацию члена... Не помогало ничего. На душе было жухло и погано, но ещё оставалась память о чувстве и его бледное послевкусие.
Резко постучавшысь, в дверь кабинета вошла уборщица Нина Ивановна.
- Извините, Сергей Александрович, не хотела Вам конешно говорить, но терпения больше ведь нет уже никакого. Ну сколько можно, ничего же не понимают, им всё как об стенку горох. Может они Вас послушают, - резким визгливым голосом затараторила она.
Сергей Александрович неприятно поёжился. Нина Ивановна кого-то смутно ему напоминала. Он давно уже отметил для себя, что эта женщина ему чем-то не нравится, хотя и не мог объяснить себе чем же именно, но неприязнь была знакомой и порождала в душе его смутные и неприятные воспоминания. Уволить чтоли мне её?, - с тоской подумал он.
- Вы, Нина Ивановна, успокойтесь. И объясните толком что случилось, - Сергей Александрович откинулся на кресле и раздвинув ноги вдруг ощутил, как подёргивается его член. Вмиг позабыв о посетительнице, он на кресле откатился от стола и посмотрел вниз - на брюках увеличиваясь шевелился бугорок. Вместе с этим нахлынуло то самое чувство, причем настолько сильное, как будто Маша снова взяла его рукой.
- ...и когда я им снова делаю замечание, они, паразиты такие, только усмехаютса, я зайду - опять мимо нассано. Скоро срать мимо начнут. ЖОПУ им, гадам, ОТОРВАТЬ!, - вдруг долетели до него слова уборщицы.
Член распрямился и рвался наружу с такой нечеловечьей силой, что казалось вполне может порвать и ткань трусов и штаны и даже крышку стола пробить запросто.
Сергей Александрович поднял мутные глаза и увидел перед собой нянечку, жырную и ужасную, такую ненавистную и такую желанную.
Одним рывком он схватил онемевшую уборщицу за плечо, с силой перегнул её, кинув обшырными грудями на стол и сорвав с неё, разорвав смешного фасона трусы с размаху вогнал свой вздыбленный член в её от страха пересохшее и сморщенное лоно.
- На! Получи! Получи, сука! Это тебе за всё! За всё-о-о-о-о-о!, - совсем как в децтве рыдал Серёжа, переполненный чувством всепоглащающего счастья и бесконечного отвращения.

(с) НевозможнаЯ
Litprom.ru