До Миусского кладбища было пять минут ленивой ходьбы, на улице была затяжная оттепель, и мы выдвинулись в чём были, — в лабораторных халатах, ношение которых входило в неизбывную привычку сотрудников ниже уровня доцентов, да и те вместе с профессурой и редкими академиками предпочитали этот демократичный дресс-код не только из институтских традиций, — попробуйте хотя бы одну пару почертить мелом на доске.
— Через центральный, — Ирма резко дёрнула меня за руку.
— Там же баба Катя на посту, объясняться придётся.
— Не придётся. Она не заметит. Я сделаю.
Так и вышло. Комендантша, встрепенувшаяся было при нашем приближении, попала под взгляд Неудахиной и принялась обеими руками закидывать себе в рот подношения из коробки. Холодная рука стиснула моё запястье ещё сильнее, и я физически ощутил, чего это стоило нашему поводырю, — на улице она совсем ослабела на подкашивающихся ногах.
Мне ничего иного не оставалось, как подхватить её на руки и припуститься рысью по Вадковскому переулку к углу с Тихвинской. Там сотня метров, переход через Сущёвский, и мы у цели, что там мне эти сорок килограмм, уцепившихся мне за шею, — Герцу было сложнее, — сомлевшая Воронцова хоть и обладала модельной фигурой, но весила в полтора раза больше, будучи на голову выше.
На наше счастье, улицы города были практически пусты, — шёл небольшой дождь со снегом, народ сидел по домам за столами, в ожидании очередного новогоднего фильма.

Миусское я знал как свои пять пальцев ещё с самого детства, как и все дыры в заборе, поэтому слегка удивился, когда Ирма сказала (или показала) идти с левой стороны, вдоль самого крепкого забора с больницей, там и место открытое, и забор из бетонных высоких панелей, — вид на кладбище не должен смущать пошедших на поправку пациентов 11-й городской травматологической, где смертность и так зашкаливала, ибо туда по Скорой свозили тяжёлых из ДТП со всей Москвы, а также выпаданцев из окон, суицидников и прочих жертв несчастных случаев. Боги в белых халатах творили чудеса, — моему институтскому другу после ущемления между двумя трамваями за пятнадцать минут вернули на место выбитую в плече руку, переместившуюся на спину, загипсовали и успели надавать бзипулей, чтобы не слонялся бухим где не положено, — конечность не только прижилась, а ещё и исцелилась от врождённого подвывиха, который мешал ему драться в полную силу ещё с детских пригоршечных лет, но общая статистика удручала, это факт.
Буквально через сотню метров мы оказались перед завалившейся секцией забора, которую днём снёс машиной погрязший в перманентном праздновании Нового года водитель мусоровоза, и беспрепятственно зашли на территорию погоста, совсем рядом с могилой Мани и её бабушки, погибшей в снежной ловушке рядом с домом меньше чем за год до страшного убийства Маши родителями в Альметьевске, — чуйка Ирмы уже нас не удивила.
Герц вытащил из кармана лабораторного халата брелокового зайку и протянул мне, — похоже, тебе туго сейчас будет. 
Это я и без него знал, — Ирма по дороге мне всё в мозг залила. Я не был на похоронах и ни разу не приходил на могилу, — как будто кто-то заблокировал этот контакт, и сейчас предстояло всё восполнить. Трудно описать словами то что я чувствовал в этот момент, — в голове до мельчайших деталей прокручивался неполный год нашей с Машкой жизни, от её безрассудного пьянства до превращения в совершенно идеальную молодую женщину, — умную, невероятно работоспособную, ласковую и покладистую, которую без всяких преувеличений боготворили не только в нашей семье, но и на всём районе, начиная со всякой животинки и заканчивая монументальными приподъездными бабками, тайком крестящими ей в спину и профилактически дружелюбно поддающие мне палками и авоськами, — вот только посмей нашу Машеньку обидеть!
Стена, отделяющая моё сознание от Альметьевского кошмара рухнула и чудовищной тяжестью навались образы сопричастных, — растерянного капитана милиции Гули, не перенёсшего гибели своей подопечной профессора Аркадия Борисовича, моего деда, схватившего инфаркт за рулём на работе, бабушки, надолго слёгшей в больницу, в которой главврач Татьяна Татьяновна, принявшая, обогревшая и выходившая Машку, когда в той уже не оставалось ничего человеческого, Воронцова, упавшая в обморок и Яша, стоящий в морге над разрубленной на куски, ещё два дня назад бывшей очаровательной, любящей всех и всеми любимой Маши Филатовой...
Как, как я, самонадеянный болван, уверовавший в то, что всё плохое уже позади, мог позволить Мане поехать к этим спившимся упырям, давным-давно лишённым родительских прав?
— Не кори себя, это было неизбежно, так надо было. Сейчас всё закончится, я приму это, только не бросай меня хоть какое-то время, мне нужна твоя помощь, очень нужна, — чуть слышно прошептала Ирма, — вот мы и в сборе, потерпи ещё пару минут...

* * *
Так, за разговорами, мы пересекли Оку через Солотчинский мост.

Мы с Венькой удивились тому, что мост находится так высоко над водой и имеет очень длинные заезд и съезд. Егор Егорович охотно рассказал:
— Рязанщина плоская, как тарелка, а Ока у нас как раз кренделя выписывает, каждый год в половодье метров на пять поднимается.

Четыре года назад и вовсе рекорд, — аж на 7.5 метров. Обычно юг города подтапливает, Луковский лес, Борки, автовокзал, а тут всем досталось.

Потоп потопом, а работу и учёбу никто не отменял:

Случай был тогда интересный, — с Речвокзала теплоход в Борки отправили с провиантом и всем, что ещё надо. Не Титаник, и не ледокол Ленин, — такая калоша тридцатиметровая с осадкой больше метра:

По Трубежу километр до Оки поднялись и всё, — лёд идёт, против течения никак. Вернулись в порт, а борковские вопят пуще прежнего. Главный диспетчер выматерился в эфире, сам за штурвал встал и по заливным лугам попёр. Ночью, в дождь, без прожектора (он слепил, отражаясь от капель). Ориентировался по светящимся окнам домов. И ничего, — медленно, но туда-сюда сходил, груз доставил и больше сотни человеко-зайцев обратно привёз. Русских разве чем остановишь?
И вообще, граждане столичные пионеры, — самая главная русская река, это Ока, а никакая не Волга. Начнём с того, что Волга на самом деле впадает в Каму, а не наоборот, как вам в неокрепшие тыковки вдалбливают, достаточно на карту посмотреть, — там как худая кошка в канаву писиит под прямым углом.

— А это я знаю, дядя Егор, мне деда рассказывал. Вопрос-то не географический, а политический, Кама к нам с востока, с чужих земель приходит, а значит и ниже по течению охотников обставиться много может быть. До Ивана Грозного Волга для нас в Нижнем заканчивалась, дальше татарская вотчина. И про Оку знаю, из больших рек до Урала только она с запада на северо-восток течёт, вся средняя Русь от Орла до Нижнего на ней стоит издревле.
-Верно. Молодцы вы, поменял бы тебя на Вениииамиина этого бесполезного, да только дед твой наверно против будет. Ладно, ладно, внучок, ты хоть маленький да вяленький, но свой, Иероновский, — Егор Егорович то ли ласково потрепал Веньку по макушке, то ли дал подзатыльник, ориентируясь по зеркалу заднего вида, на ходу толком не разберёшь.
— Никакой я не маленький, это просто рядом с Андрюхой таким кажусь. Спортом занимаюсь, в секцию хожу, тебе же папа по телефону рассказывал.
— Как же, как же, помню конечно. Спортивное вышивание гладью, — так что ли?
— Фехтованием на саблях, если что. Летом первый юношеский получил, между прочим.
— Извини, не расслышал тогда. Нужное дело, ага. Случись война — всех врагов в капусту изрубишь. Вам там казённых коней выдают, или со своими кобылами приходить надо?
— Да ну тебя, с подколками этими. А почему Иероновский-то? Мы же Мироновы вроде. И вообще, мы куда едем? Вон же леса какие вокруг, красота какая и грибы в них есть небось?

— Грибов здесь только если в реке нет, да и то никто не проверял, — это ж сапоги снимать надо. А едем мы в Бельское, на родину наших предков, про Иероновых там ещё в Сотной грамоте XV века упоминание есть. Первым Мироновым мой отец, твой прадед стал, когда в Красную армию пошёл, — писарь никак с фамилией справиться не мог, так и прижилось.
Если бы не речки с болотами, то напрямки всего сорок вёрст, за час бы доехали, а так кружалить придётся, вдвое выйдет. Зато на родной земле побываем, когда ещё доведётся тебе, Венька, туда попасть. Дорога через места мещерские идёт, по Руси древней, скучно не будет.
Мы трюхали по мере сил Лукерьи (разгонять её больше 50-60 км\ч было трудно, да и особенно негде) и грели уши совершенно чудесными древнерусскими названиями рек и населённых пунктов. Несколько раз Егор Егорович срезал по бездорожью, но это скорее не для экономии времени, а чтобы показать возможности маленькой амфибии и доставить нам, детям асфальтово-бетонной Москвы, несказанное удовольствие от приключений. Надо отдать должное чуду советского военного автопрома, -

Лушка пёрла по болотам и буеракам, как маленький упрямый танк, даже не повышая голоса своего тридцатисильного мотора.
— Парни, а вы в курсе, что в нашей области 900 рек? Вот только послушайте навскидку: Пра, Плетёнка, Гусь, Мостья, Вожа, Истья, Ранова, Проня, Цна, Мокша, Мокрая Табола, Мошка, Коровка...
— Родиться, прожить и умереть в Коровке на реке Коровке Сапожниковского района, — весело тут у вас, — съехидничал Венька, намереваясь отомстить деду за секцию фехтования.

— И в кого ты только таким дурнем уродился? Так бздюлю себе в нос выпустить не каждому дано. Ты же сам по прапрабабке коровкинский, да и отец твой, и я. Коровке скоро 350 лет исполнится, да и раньше там люди на реке жили. Название это не от лошади с сиськами, а от атамана лихих людей Коровки.

При Петре-антихристе сюда староверы прибежали прятаться, а потом прижились и размножились. С разбойниками согласно жили, хотя и не одобряли некоторые нюансы их ремесла. Те к раскольникам тоже с уважением, -народ-то правильный, не пьют, не курят, баб в строгости держат. Ушкуйники им денег и провиант, а беспоповцы им готовили, стирали и проче обихаживали, но в село ходу не давали особо, — уклад блюли.
Предок наш знатным плотником был, в артели большой главенствовал, умом и статью тоже вышел. За отхожий промысел не брался, -на своей земле молодцы нарасхват, топор только успевай острить.
Прибыл из Коровки должный человек по весне ранней, — просим вас, уважаемый Егорий, подряд заключить. Зело мы людьми прибыли, а жить негде. Так-то мы работе горазды и усердны, да оралом избы не срубить, тут без мастерства вашего никак не обойтись. Если задаток у кого взяли, — так мы откупим с лишком. Помощников дадим, на кошт поставим, пару изб на отшибе на первое время, -тут уж не обессудь, — вам провизию на телеге привозить будут, и пустое забирать, в Храме свой час на молитву будет, Божья благодать на всех снисходит, хоть ты пяткой со спины крестись, прости Господь,

а вот томление в телах жён и дочерей наших пробуждать, — того не можно. Держи задаток немалый, и по рукам ударим.
— А не боишься, что с такими деньгами я в бега подамся?
— Чего ж бояться? Чай знаем, к кому на поклон пришли, и в топях мещерских места всем хватит если что, — был Егорка, да весь и вышел...
— Разумно говоришь, берёмся за подряд.
* * *
Последней покупкой в западном приграничье были два сборных альбома группы ELO, слепленные то ли южками то ли мадьярами без всякого намёка на лицензию. Диски были упакованы в двойные конверты из чуть ли не обёрточной бумаги и промаркированы чем-то вроде почтового штемпеля с нумератором.
Мы с подозрением уставились на приобретение и на Ленку с Вовкой, — вы рехнулись, тридцатку за этих двух котов в мешке отдать?
— Не бойтесь, панове, всё проверено.
— Где же вы там проверяли в чистом поле?
— Не такое уж оно и чистое. Кафешек несколько убогих с виду, а внутри и примерочные есть, и аппаратура с наушниками, за рублишко диск проверят, за полтинник -кассету, и не на пилораме, а на Грюндике, — не хухры-мухры.

Надо сказать, что к началу 80-х технологии звукозаписи продвинулись значительно и неизвестно где, кем и как отшлёпанные диски звучали ничуть не хуже всяких Полидоров и Рэкордсов.

Любой относительно половозрелый слушатель прекрасно знает, что ELO это, собственно, Джефф Линн. Сам. Без ансамбля. Один, да.
1970 год. Линн рядом с Роем Вудом, сооснователем ELO.

Джефф сам с собой. 2018. В криокамере живёт? Он 1947 года рождения и на сцене с 1963 (!) года.

Я сразу понял, что Джеффа в одну часть никак не втиснуть, — не могу урезать этого монстра и выделить две-три песни, — уж слишком много настоящих хитов, поэтому начну с концептуального, первого альбома, кстати, единственного в котором принял участие Рой Вуд. 

Аранжировка и введение скрипок, клавишных, виолончелей, духовых инструментов с полноценными партиями и разнообразные акустические примочки, — всё это просто великолепно, как и качество звучания, — над этим Линн всегда работал очень много и большинство студийных альбомов записывал сам, будучи выдающимся мультиинструменталистом. Погнали!

«Look At Me Now» 
Толстенная эстафетная палочка от «Eleanor Rigby» Маккартни:

«Whisper in the night».

Рекомендуется к прослушиванию совместно с барышнями, попутно нашёптывая в ушко перевод:

Шёпот в темноте,
В тихом вечернем воздухе.
Одеяние ангела сияет белизной,
Ты так рад, она пришла.
Дочь своей мечты,
Яви мне путеводный свет.
Я буду здесь до зари,
Шёпотом в ночи,
Пока она не простила меня.

Слушая прекрасную музыку и созерцая перед собой романтичного, интеллигентного вида молодого человека, девушки неизбежно начинают трепетно эрегировать.

 

«Mr. Radio»

Послушали классику? Теперь и подвигаться энергично можно, благо на рок-н-ролл Джефф со товарищи горазд весьма. Его перепевка «Roll over Beethoven» Чака Берри 1956 года (это песня не Битлов и не Роллингов, как думают многие) считается лучшей:

Под классный рок-н-ролл любую шняжку зарядить можно:

Радует ещё и то, что тексты Линна вполне осмысленны. На конец первой части про ELO вот вам ещё годной лирики: