Нет,  сам-то я летать не боюсь, но лучше бы я тогда отправился на отдых  ЭрЖеДой. Да хоть на  собаках…
  Как-то я летел в отпуск на море и в самолете  был  некий мальчик лет пяти, шести.  Я его даже не видел, только слышал, но именно эти три часа полёта запомнились мне из всего двухнедельного, насыщенного  зарубежного  отдыха.
    Но поначалу ничто не предвещало, как говорится. Все шло  обыденно: пара часов задержки, дьютик, загрузились в аэроплан, сидим, преем, «когда уже взлетим?!», наконец, инструктаж от стюардесс и, тронулись.
  Взлет и посадка – самые ответственные моменты, особенно когда под тобой отживший свое Ту-154  в состоянии  плацкарты.  Тужатся двигатели, самолет содрогается, помогает себе крыльями,  но старичок упорно карабкается ввысь.  Наконец, заняли эшелон. 
  Едва прозвучало: «Можно отстегнуть ремни. Приятного полета!» и все вздохнули, как этот мальчик громко,  без предупреждения и  слез заплакал: «Ааа!». Тошно завыл на одной громкой заунывной ноте. У меня нет музыкального  слуха, но сдается,  так  воет  волк в полнолуние, прежде  чем  отгрызть себе ногу  в капкане, не иначе.
  Но люди летели на долгожданное море и были в отличном настроении, миролюбивы, потому слышались шуточки типа «Дайте же ему грудь!».  Через полчаса, и в шутку и всерьез уже предлагали  дать  пацану снотворного. Спустя час стало не до шуток. 
  Мальчик выл как  залипший Витас: «Уаа!» и смолкать даже не думал. На мгновенье прервется, хапнет воздуха и опять за старое. Глотка луженая.
  Из середины  салона, семью с  «запевалой» пересадили подальше, – в самое начало, – к перегородке за которой хозяйство стюардесс. Напрасно – пластиковая панель отлично отражала и усиливала звук, вой был слышен даже в туалете. Все оправившиеся, неизменно отмечали этот неприятный факт.
Стюардессы же с ног сбились: то плед им тащат, то минералку, пятое, десятое. А главное, – нихуя же не понятно, какие его террористические требования?! Немедля освободить Василису Прекрасную? Отмена в саду тихого часа? Вотум недоверия супу, импичмент манке?  Дать порулить? Псикаблябля, может? Что?! Ваши условия?  Молчит! В смысле – воет и воет.
  Даже кликнули по самолету врача. Вдруг что-то серьезное? – перитонит, или зуб режется. Нашелся один, осмотрел и красноречиво  развел руками, – маленький путешественник был здоров как семенной бык на пике формы! 
  А стюардесса всех успокоила: –  Уважаемые пассажиры, не волнуйтесь!  Ребенок просто устал... – говорит она.
Чего-чего,  бля?!  Можно поближе, и по буквам?  Устал он… Не похоже!!
  Не снеся несмолкаемого психотропного  воя, ожидаемо сломалась пара-тройка детишек помладше, – заплакали навзрыд и наперегонки. А тогда уже запретили алкоголь  на борту и унять нервы было нечем.  Обстановка откровенно накалялась.
  Кто-то уже требовал валерьянки, кто корвалолу, а кто вовсе посадить  самолет в гористые, безжизненные ебеня внизу –  нервы дороже лазурного моря и всё включено.  Уже слышались призывы  применить кляп  к  волчонку, а кто-то возопил: «Да окропите же его святой водой! Я заплачу три штуки! Окропите!» – до такой степени он всех достал.  Поспрашивали – воды не нашлось.  Ээ, не знаю, но  возможно, святая вода штатно, не помешает на борту, а, «Аэрофлот» и  др.,?
  Тут настало время кормежки. Едва из-за шторки посунулась  тележка со съестным, пацан резко смолк. Клянусь, я видел это!  – многие истово крестились и  без сил растекались в утлых  креслах. Что это? –  выдохся наконец-то, кушает? Чу! – по салону пронеслось разочарованное коммюнике:  «Кушает, кушает...».  Подкрепившись, он тут же сделал попытку взяться за старое с новыми силами.
  А оставался ещё целый час лету. Если он продолжит, то после приземления, следовало смело пиздовать не в спа резорт, а в советский неврологический санаторий, лечиться доступным электричеством, простоквашей и вечерними танцами под Кобзона.
  Но тут, мы угодили  в длинную полосу сильнейшей турбулентности. Такой, что теперь  сто раз подумаю, прежде  чем лезть в самолёт или даже пересмотреть старенький боевик «Турбулентность»...
  Наш сто пятьдесят четвертый буквально заходил ходуном, затрещал. Страшно затряслись, заскрипели кресла. Запрыгали столики, пассажиры, кладь в ногах. Застонала обшивка. Я сидел на самом крыле и закрыл форточку и глаза, чтобы не видеть, как оно вот-вот в пизду отвалится! Я горячо и истово  задумался над своим поведением и жизненными ценностями, а главное, – нахуя  мне море, если дома есть ванна?
  Откровенно перебздевшие, пассажиры молчали и молились. К счастью, молчал и наш мучитель. Иначе, некоторые повредились бы рассудком от столь  яркой прелюдии отдыха. Я, – наверняка.
  Спустя пятнадцать-двадцать бесконечных страшных  минут, все закончилось. Пацан молчал. Минута, три, десять. «Укачало, укачало… Спит…  – несмело пронеслось по салону. – Тише, тише вы, блядь! Шш!». Остаток полета и  посадка  прошли  по-человечьи. Никогда еще так искренне не аплодировал пилотам…