Кварталы района на окраине, выстроенные в годы застоя, постепенно были окружены с флангов городом, как римские легионы в битве при Каннах. Население тысяч двадцать, две школы, рядом ипподром. Никто из нас не помнил, чтобы ипподром когда-нибудь работал. В народе район так и называли - Ипподром.

  Подростки из других частей города не рисковали приезжать сюда. Это на Бродвее на три вопроса русского интеллигента: “А ты чо за хуй? ”; “Кого знаешь?”; и “Чо, блатной что-ли?”, - можно было сослаться на знакомство с местным авторитетным хулиганом и избежать драки. На Ипподроме все знали всех, были знакомы через третие руки, или знали о друг друге хотя бы понаслышке. Чужаков разоблачали на втором вопросе и били, в том числе ногами, в том числе комсомольцы и члены совета дружины.

  Молодое поколение района условно было поделено на “Старший ипподром” и “Младший ипподром”.
  Старший. Неповзрослевшие хулиганы, уже закончившие школу, года на три - пять старше нас, некоторые успели вернуться из армии или откинуться с зоны. Яркие его представители в основном вели антисоциальный образ жизни, смотрели на Младший снисходительно, как старшие братья, хотя были исключения.

  Младший. Ну, собственно, мы. Когда поколение на два года старше нас закончило школу и вступило в ряды Старшего ипподрома, а затем ушло в армию, мы, чувствуя демографический провал между поколениями, уверенно стали считать себя Средним и сами закончили школу. Начинались святые 90-е.

  В тот день я был в гостях у своего друга, хотя, скорее, не “в гостях”, а как дома. Это была одна из нескольких квартир, в которой мы могли относительно свободно выпивать и курить в комнате.
  Глеб был прирождённым лидером. В восьмом классе, так и не вступив в комсомол, он бросил волейбольную команду, школу, устроился на завод токарем, доучиваясь в вечерней школе. Он первый начал зарабатывать деньги, которые мог потратить на портвейн, в то время, когда мы только лишились алкогольной девственности. Купил подержанный чезет без документов и разъебал его в аварии, получив травму и, в перспективе, белый билет. Работу он тоже бросил, и мать махнула на него рукой. По выходным, целыми днями пропадал на барахолке, впитывая там воздух свободного предпринимательства и криминальные понятия. Был знаком с двумя бригадирами, которые позволяли ему сшибать мелочь с лохов и китайцев. О Старшем ипподроме отзывался, что они - никто, добавляя :“Есть Люди” и “Они могут сказать”. Это в корне ломало наши представления о стремительно меняющемся обществе, и он как солнце притягивал к себе окружающих сверстников. Мы стали посещать качалку, секцию вышедшего из подполья карате, а по выходным барахолку.

  Поотжимав штангу, выпивая и куря при этом, нам, молодым, тогда не мешало такое сочетание упражнений, мы решили выйти на улицу, посмотреть что делается в нашем районном мире, встретить кого-то из наших.
  Выйдя первым, я чуть не был сбит с ног Мурзилкой.
  Мурзилка. Малолетний пацан, тусовался с нами. Большое сердце Глеба притягивало даже таких, казалось бы, бесполезных персонажей.
  “Глеб, помоги, за мной гонятся старшаки!”, - услышал я его запыхавшийся голос и звук хлопнувшей за спиной двери.
  Пройдя уверенной походкой один лестничный пролёт вниз со второго этажа, я столкнулся с бежавшим снизу Чижом. Чиж был с Старшего ипподрома. На мой вопрос в чём дело и почему вы гоняетесь за малолеткой, Чиж, будучи не в себе, прорычал что-то, вынул из-за пазухи Собониса Московской и попытался изобразить Штирлица. Но в этот раз молодость и реакция Холтоффа победила, и бутылка разбилась у меня за спиной о стену пошлого колора. Казалось, в воздухе, сдобренным Московской, повисла неловкая пауза. Чтобы не разочаровывать оппонента, я дал ему для разогрева с левой, боковым. На этом разогрев закончился. Чиж никогда не отличался ростом и телосложением, а тут и вовсе сник, лёжа на полу с розочкой в руке.
  В этот момент в подъезд ворвался второй участник погони, Гам. С ним было сложнее, его весовая категория превышала мой организм, еще не получивший в то тяжелое для страны время витамины. Увидев своего друга на заплёванном бетонном полу, он сделал единственный вывод и бросился на меня. Мы сцепились и вылетели из подъезда. На улице Гам попробовал изобразить кунг-фу, но моё карате-до было сильнее. В итоге он, забрав своего ожившего друга в охапку, ушел, обещая, что мы ещё встретимся.
  Вторую часть марлезонского балета уже со стороны наблюдал Глеб, но по закону жанра дуэльных поединков он не вмешался. Когда агрессоры скрылись из виду, я спросил:
- Что будем делать теперь?
- Иди домой, приложи лёд, а то будет фингал, - невозмутимо ответил он.
  В пылу адреналина, я и не почувствовал, что пропустил один удар под глаз. Видимо, еще в подъезде. Я согласился, что на сегодня хватит, и ушел.

  Утро следующего дня ознаменовалось хорошей погодой и фингалом на моей, ещё не обработанной тогда, физиономии. Но моя юношеская красота на тот момент волновала меня меньше всего. В обед тишину квартиры разорвал тревожный звонок телефона. Звонила мать Глеба, видимо, она пришла домой на обеденный перерыв:
- Что ты наделал? Там старшаки поймали Глеба, а он один. Это всё из-за тебя! Беги выручай его, слышишь!
- Хорошо, сейчас буду, - сказал я, и, положив трубку, тут же поднял, набрал другой номер.
  В то время телефоны были не у всех, и я, позвонив тем из нас, у кого они были, и кого мог застать дома, вышел, не забыв солнцезащитные очки, а-ля Депеш Мод, которые недавно отобрал у китаянки на барахолке.
  Хотя я не торопился, но к своему удивлению пришел на место первый. Глеб сидел на лавочке возле подъезда и и вдумчиво курил. Вокруг никого.
- ?
- Приходили со Старшего, требовали выдать твои координаты или привести тебя к ним. Я добазарился на стрелку. Вечером, в восемь. Они назначили её на иподроме. Если что, отвечаю я.
  Что такое стрелка, я понимал смутно, в общих чертах, как студент о предмете накануне экзамена. А уже сегодня этот экзамент мне предстояло сдать. Я представил, как Старший ипподром, окружив Глеба, разговаривают с ним, а он забивает им стрелку за меня. Один. Просто на словах вывезя базар. Не будь он лидером, такое было бы невозможно.
- Кто?
- Гам, Чиж и Рогаль.

  Рогаля я не знал лично, даже не представлял как он выглядит. Олег Рогалев, известный как Рогаль, на несколько лет выпал из информационного пространства Ипподрома, поскольку отбывал срок сначало на малолетке, а затем на взрослой, по статье за изнасилование малолетний. Его дело прогремело по обеим школам, классные руковолители были вынуждены провести целый урок на эту тему, чтобы слухи не создали неправильной картины в наших подрастающих умах. Но СССР рухнул, как и социалистическая мораль, и никто уже не помнил того случая. Примерно неделю назад он откинулся, что, собственно, и празновал Старший ипподром. Между собой они называли его Олежка.

  Тем временем подтянулись еще несколько наших. Мы обсудили перспективы. Перспективы были хуёвыми.
  Если за обиженных мною впрягутся все со Старшего, то, казалось, лучше бы мне было уйти в армию досрочно, добровольцем. Но поскольку за стрелку теперь отвечал мой друг, я уже не мог дать заднюю, и не подал виду, что подумал об этом.
  Старший ипподром уже тогда мог себе позволить перемещаться по району на двух волгах-такси по вечерам. Там были такие легенды нашего детства, как Панама - король Ипподрома, мужик, отслуживший уже в армии, килограмм 100 живого веса. Петруха, добрый весельчак, с фигурой борца сумо, передвигающийся неожиданно быстро для своей комплекции. Бэда, лось тот еще. Бойцы: Чапай, Гоча, да и другие тоже не выглядят как мальчики для битья. Опять же, состоявшийся уголовник Рогаль. 
  Последним из наших прибежал Зорыч.
Зорыч. Истинный отморозок. В свои семнадцать лет он раскачал себя до пропорций Боло Янга. И хотя недавно переехал в наш район, он был наш отморозок. Однажды, гуляя по центру с корешом, после того как они накурились, Зорыч забежал в главное управление КГБ и, хохоча, держал дверь с той стороны, не давая зайти сначала другу, потом служащим. Вымутив где-то деньги, он купил заделанную под бмв с картинки из журнала яву-350, и на встречной полосе, обгоняя автобус в гору, на правом повороте, врезался в жигуль в лобовую, сделал несколько сальто и сломал только ногу. Когда уже после описываемых событий он взломал здание СМУ, с целью кражи, то сжёг всю контору, чтобы не оставлять отпечатков пальцев. Позже, уже не знаю за что точно, был объявлен во всесоюзный розыск и ушел в бега.
 
  Зорыч пришёл в майке десантника, с собой у него был нож, реплика ножа из фильма “Командо”, этакий тесак, с рукояткой в виде кастета. Узнав исходные данные, он спросил Глеба:
- Что еще они сказали?
- Они сказали: “это наш район и вам - пизда”, - спокойно ответил ему он.
- Да они чо, охуели, что ли! Я лично беру на себя Панаму или Петруху!,- при этом он размахивал ножом и напрягал бицепс, как будто уже душил кого-то.

  Его появление развеселило и вздохнуло оптимизма в наше, казалось бы, безнадёдное дело. Договорились, что сообщим тем, кого не нашли сейчас из наших, и встретимся здесь в половину восьмого.

  В половину восьмого собрались все. Все, кроме Зорыча. Была еще надежда, что он подтянется на ипподром сам. Мы выдвинулись. Нас было тринадцать. Я и мои двенадцать апостолов. Я был благодарен им за то, что они со мной, хотя сам на их месте поступил бы точно так же. Казалось, в воздухе повисла тишина, как будто выключили звук на земле, да и мы не особо разговаривали.
  В это время на ипподроме мог появиться лишь только случайный школьник на велосипеде или ханыга, прячущийся от дождя, но погода была без осадков.
  На ипподроме было тихо и безлюдно. Мы уселись на разрушевшейся стихией трибуне, в первых рядах. Лёха, брат-близнец Димыча, снял очки и положил в футляр. Димыч разминался. Зорыча не наблюдадось.
  Прошло двадцать минут томительного ожидания. Никого. Глеб посмотрел на часы и объявил, что по всем понятиям стрелка противной стороной проёбана и мы правы полюбому, никто не сможет нам кинуть предьяву. Я предложил еще подождать, чтобы убедиться в результате на 146%, но требования понятий не позволяли рассиживаться на проёбанной стрелке.

  Немного расслабившись, мы перебрались к подъезду Глеба, на наше место сбора. В квартире первого этажа располагалась станция скорой помощи, с сотрудниками которой мы всегда здоровались, ибо уже не раз обращались к ним, а они, видя в нас своих потенциальных пациентов, тоже спокойно к нам относились. Видимо, сказывалась профдеформация.
  Увидев нас, подошли пацаны из Младшего и доложили, что еще в 5 часов видели, как бухого Рогаля, главного двигателя разборки, вели чуть ли не под руки с площади возле гастронома. Но этот факт только упрочил наше положение, ибо только тюрьма и больничка могут быть оправданием за проёб стрелки, как пояснил Глеб.
  Рядом подъехало такси, волга салатно-желтого цвета. Из нее вылез Зорыч и бегом подбежал к нам. За ним неспешно прошагал Базар. У Базара было уголовное прошлое, включая отсидку, золотые зубы и рамсы со Старшим ипподромом. Он был хороший боец, и не признавал никаких авторитетов. Зорыч не дал нам сказать ни слова:
- Извините, пацаны, был занят, что пиздец, сразу, как вырвался, подъехал к ипподрому, а там никого, вот, даже тачку пришлось взять.
- Да ладно, всё нормально.
  Без моего участия он узнал о событиях. Пожалел, что не успел, и раздосадовано хотел порвать на себе майку десантника, в подтверждение своих слов.
  Базар сдержанно поздравил меня, и добавил, что так и надо, пиздить их, как собак.
  Пребывая уже в состоянии некой эйфории, мы скинулись и отправили Мурзилку с поддержкой на дорогу, взять водки у таксистов. Гастроном был закрыт.

  Прийдя домой, я, не зажигая свет, чтобы никого не разбудить, зашёл в свою комнату и лёг спать. Утром, проснувшись, первое что я обнаружил на письменном столе была повестка из военкомата. На этом детство кончилось.