Утратив любовь и возможность ночлега,
Себе в утешенье на скорую руку,
Слепил я из грязного, ссаного снега
Не снежную бабу, а рыжую суку.
С глазами раскосыми, блядской улыбкой,
С лобком из пропахшего рвотой мочала,
С глазами, в которых качается зыбко
Весь ёбаный мир без конца и начала.
И губы мои прошептали невольно:
Ты так омерзительна, так безобразна…
Она ж хохотнула, и ранила больно:
Художников много, хороших и разных!
Да как ты посмела! Презренная шлюха!
Я – гений, а ты лишь отход неприличный!
И я, зарыдав, ей влепил оплеуху.
И рот её тут же оскалился хищно:
О, да, мой любимый! Мой грозный, мой грешный!
Ударь же сильнее! Яви свою силу!
Из всех, кто пинал меня, ты самый нежный!
Из всех ненавидевших ты самый милый.
И я продолжал. Возле детской площадки
Столпился народ, пребывающий в шоке.
А я, опрокинув её на лопатки,
Размазал по грязному снегу ошмётки.
Я рухнул на снег, сотрясаясь в рыданьях,
И только почудился шёпот неясный:
Смотри, это препод наш по рисованью.
Ведь я говорила тебе, что он классный!