Нет границ женскому коварству. Когда дама положила глаз на приглянувшегося ей мужчину, все хитрющие рептилоиды, жидо-массоны и прочие блядские комитеты, кажутся детским садиком в каканных штанишках, такие многоходовочки она проворачивает, что диву даёшься и завидки берут.

Силу женского стратегического мышления пришлось испытать на себе и мне, на то время ученику 10 «А» класса, повесе и распиздяю, Гагачу Алексею. Рассказываю по порядку.

В ноябре месяце девяносто восьмого года накосячил я так, что дело дошло до ГорОНО. Разгневанная школьная общественность жаждала моей крови и исключения из школы, но не тут-то было - в ГорОНО, которое должно было утвердить состав комиссии, у меня имелись связи. Начальник учреждения, Михаил Викторович, был моим соседом и ходячей катастрофой. Педагог каждый раз забывал вовремя доставать из жены хуй, наплодив армию ребятишек-погодок.

На самом деле многодетные семьи я уважаю, не подумайте чего лишнего. Просто этот кекс реально забывал вынимать, отвечаю. Уж такой он. Жучит жену и думает: «Не пропустить бы момент. А то такую котлу детишек нарожали, на зарплату учителя хуй прокормишь. За Зюганова пойду голосовать на выборы или за Жириновского, во жизнь настанет…» Хуяк! Ещё один спиногрыз готов.

И жена, такая, разводя руками: «Ну ёб твою мать, Михаил Викторович… В честь какого политика на этот раз ребёнка назовём?»

Также он частенько бывал отпизжен «втёмную» старшеклассниками за домогательства до вдувабельных ранеток, пойманных на курении и распитии алкоголя. Насколько я знаю, сиськи просил показывать. Тут я действия старшеклассников вполне поддерживал, ибо среди пубертатной котлы конкуренция на сиськи начинающих блядей была невротебическая. Но соседей не выбирают. Что имеем, то имеем…

Как я накосячил? Не виноват, поверьте! Бежал по школьному коридору, и нога за ногу зацепилась. Полетел вперёд как ядро, выпущенное из пушки. А впереди «титчер» по английскому шла. Бабка своим бытием ещё время царя батюшки зацепила. Я боднул её головой прямо под сраку и, придав бабке таким образом ускорение, в падении стянул с неё широкую юбку вместе с трусняком до уровня пола.

Бабка с криками побежала от меня без юбки, но не скажу, что без трусов. Трусняк был зацеплен каблуком и мельтешил по облезлой виниловой плитке вслед за училкой. Мимо толпы первоклашек, возвращавшихся с обеда, мимо остальных учеников разного возраста и пола прямиком в учительскую.

Я остался лежать на полу с юбкой. Когда истошные вопли училки затихли в школьных коридорах и откачали попадавших в обморок первоклашек, я решился поднять глаза и осмотреться. Тут-то я её и увидел…

На меня вожделенно смотрела она. Одним глазом. Второй глаз смотрел строго на нос. Брежневские брови вороньим крылом чернели над её похотливым взглядом, но всё равно казались ниточками на толстом и усатом лице девушки, тянувшей весом на полтора центнера. Она улыбнулась мне, обнажив крупные лошадиные зубы, и пошла, виляя внушительными окороками. У меня нехорошо засосало под ложечкой.

Девушку я узнал. Танька с одиннадцатого класса. В Доме Пионеров участвовала в коллективе «А ну-ка, девочки!». Стайка бегемотов выходила на сцену и топотала мимо кассы под различную музыку. Танька была там самой худенькой, самолично участвуя в отборе товарок. Откуда в нашем маленьком городке столько страшных толстух, я понятия не имел. Но эта фурия сделала всё, чтобы быть там самой красивой.

Этим же вечером пришёл ко мне «на чай» сосед - вышеупомянутый политический скорострел и начальник ГорОНО.

- Лёша, я обо всём договорился. Поступим так. Я убедил директрису, что тебе нужна социализация и полезные общественные нагрузки. Татьяна Кучмак из одиннадцатого «А» посоветовала, а я поддержал идею. – тут Михаил Викторович сочувственно на меня посмотрел и покачал головой. – Придётся тебе играть Дед Мороза в новогоднем спектакле в Доме Пионеров. Это тебе не школьная ёлка. Будут садики всего города и дети военных с подшефной части. Могу я на тебя рассчитывать?

- Да, Михаил Викторович, не подведу! – легкомысленно пообещал я, удивляясь такому активному участию жирной Таньки в решении моей участи.

Через три дня я был уже на репетиции спектакля. Роль оказалась несложной. На самом деле мне даже не нужно было гримироваться. Я играл роль меркантильного мудилы, который шабашит Дедом Морозом, исключительно чтобы нажиться на бедных детишках, предоставляя им хуёвые услуги. Занавес открывается, я типа сплю, припиздоливает Танька в роли настоящего Деда Мороза, будит меня и, методом словесного спора, а также вывалившейся из-под кафтана гранаты, пугает меня до усрачки так, что я должен был в ужасе съебать со сцены.

Ставил спектакль низенький такой мужичек с огромными очками в толстой оправе, кричащий нам с Танькой: "Вот! Верю! Настоящие таланты!". Альфред Альфредович его имя. Представление было дебютом на должности художественного руководителя Дома Пионеров, и он подходил к делу строго и ответственно.

Танька приносила мне на репетиции домашнюю хавку, смотрела одним глазом как удав на кролика, но своего полового влечения ничем не выдавала. Лишь исправно роняла учебную гранату, предоставленную подшефной военной частью как реквизит, и прогоняла меня со сцены строго по сценарию. Медленно, но верно настал день премьеры.

Я сидел в подсобке и мандражировал. Публики набился полный зал. Нарисовалась Танька, загримированная под Дед Мороза. Видок конечно у неё был максимально уебищный! Косорылая, толстая, в плешивом розовом кафтане, со сросшимися на переносице черными бровями, и желтыми накладными усами с бородой. Сложная экономическая ситуация в стране в полной мере отразилась на этом новогоднем костюме.

- Лешечка! А я забыла гранату! - подмигнула мне косым глазом Танька. - Будем импровизировать! А после концерта трахнем хереса! Я из дома принесла...

Кучмак еще раз мне подмигнула и скрылась из виду.

"Блять, блять, блять! - запаниковал я. - Какая нахуй импровизация? У меня зуб на зуб от страха не попадает! Дык вот как меня собираются трахнуть? Типа мы тут импровизируем, рвем в клочья публику, потом меня спаивают и ебут на волне успеха!? Так! Где херес?"

Я осознал, что мне срочно надо выпить этот сраный херес, чтобы расслабиться и не облажаться. Я забежал в театральный класс, по наитию открыл шкафчик со старым реквизитом. Вот они. Бутылка хереса, штопор, два стаканчика и четыре! четыре, ссука, презерватива! Упаковка три штуки и ещё один сверху. Трёх ей, блядь, показалось маловато. Меня собирались изнасиловать в Доме Пионеров четыре раза!

Дрожащими руками я открыл пузырь и лихорадочно припал к нему губами. Крепкий, терпкий херес валерианой полился на мои расшатанные нервы.

- Готовность номер один! По местам! - начал орать режиссер - Деды Морозы, где Вы?

Херес – опасная штука. Это не вино и даже не портвейн. Бутылка хереса на рыло, это значит, что будут приключения и безобразия. Тогда я об этом не знал, но откуда-то об этих побочных эффектах напитка знала Танька и явно хотела безобразий.

На момент сбора я осилил три четверти бутылки и уже не волновался. Шарахаясь от стены к стене, я выбрался на закрытую занавесом сцену, сел за стол и притворился спящим, как того требовал сценарий. С другой стороны занавеса, тем временем, выпиздила какая-то тётка из администрации и стала вещать публике об успехах прошедшего года. Под ее мерное гудение алкогольные вертолеты мягко унесли бухую душу в неведомые края...

Меня сильно хлопнули по плечу.

- Кто тут спит такой волшебной ночью!?

Я вскочил как ошпаренный.

- А-а-а-а! – какое-то уёбище напало на меня! - ... н-н-н-а!

Хлёсткий удар по еблищу образины прозвучал как щелчок кнутом по твердой земле! «Где я…?»

Я оглядел залитое светом пространство, медленно приходя в себя... Освещённая сцена… темнота зрительского зала… Танька в костюме Деда Мороза… шатается... Здоровый глаз смотрит на меня с уважением, типа: «Охуенные у тебя, Гагач, импровизации!», а зрачок подбитого мною косого глаза степенно переезжает от носа к уху. Пару секунд Танька балансирует в состоянии «грогги» и, не сдюжив удара, китовой тушей падает мне под ноги жопой кверху.

Сознание, покидая тело, как капитан на тонущем корабле, решило дать прощальный гудок. Долгий, протяжный пук, пройдя через примерно сорок сантиметров межбулочного пространства Татьяны, приобрёл неповторимые тёплые обертона и отзвуки.

Зал молчал. Люди за «святые» девяностые привыкли ко всему. Они заряжали воду у телевизора и смотрели Петросяна. Их пьяный президент дирижировал оркестром. Когда на детской ёлке дали пизды Деду Морозу, то никто и не предположил, что это была «импровизация». «Значит так и должно быть!» - думали родители.

- Папа, папа!!! – тишину в зале нарушил тоненький крик малыша. – Деда Молоза отхуялили, и он пёлнул!

- Так точно! - прозвучал чёткий ответ папы офицера, раздался звук смачной затрещины. Зал взорвался. Мощный хохот снёс меня со сцены. Я бежал, не разбирая дороги. Не помню каким образом оделся и очутился на улице. Холодные снежинки падали на моё лицо, а я старался привести мысли в порядок. «Ударил Деда Мороза, девушку, пусть и страшную. При всём городе! Это же не в моих правилах. Гагач, Гагач… Блядь, конечно нехуй гранату забывать! Что теперь делать?»

Тем временем в Доме Пионеров концерт катился дальше по пизде. Напуганный звукооператор врубил финальную фонограмму, а в это время режиссёр, потерявший ключевую фигуру представления, экстренно выгонял на сцену ребятишек – зверят, которые должны были читать новогодние стишки.

Слонихи из ансамбля «А ну-ка, девочки» в костюмах оленей, услышав музыку, под которую им нужно было танцевать финальный танец с Дедом Морозом, толпой ринулись на сцену, напугав до истерики бедных детей, которые с рёвом начали метаться между пляшущих туш. Режиссёр, потеряв управление спектаклем, безуспешно пытался оттащить бесчувственную Таньку со сцены, но не мог её сдвинуть ни на сантиметр. Та лишь дисциплинированно бздела, когда Альфред Альфредович дёргал её за ногу.

Всё это походило на циничное каббалистическое ритуальное убийство Деда Мороза шайкой новогодних лесных дикарей, которые начали хаотично праздновать свою победу на сцене Дома Пионеров. Отменный сюрреализм конца девяностых.

От асинхронного топота товарок и плача детей очнулась Танька. На пару мгновений придя в себя, Кучмак вскочила, капая слюной с накладной бороды, ярко сияя свежим синячищем, коротко, агрессивно пёрнула и накренилась на бок под углом в сорок пять градусов. Сместившийся центр тяжести повел её в сторону зрителей. Дробно топоча, Танька боком продефилировала по сцене и эффектно выбросилась на пол. Кто-то догадался запустить занавес…

Но финальную точку спектакля поставил Альфред Альфредович. Когда за Кучмак приехала скорая, в зале оставалась ещё добрая сотня сочувствующих. На сцене горел яркий свет; зрителей так и скрывала темень. Все активно обсуждали случившееся, когда вдруг у занавеса появился кристально синий как сапфир Альфред Альфредович, близоруко щурясь под запотевшими от спиртовых паров очками. Зрители смолки. Режиссёр оглянулся, наклонился вперёд и, забыв достать хуй, выссал на светлой штанине замечательную тёмную запятую. Пару раз подпрыгнул, помахал руками возле паха, не найдя хуя пожал плечами, развернулся и ушёл в легенды постсоветского авангардизма, правда местечкового масштаба.

Следующим днём Михаила Викторовича опять отпиздили старшеклассники. Поэтому разбираться со мной ему было некогда. Он наложил на мои документы простую резолюцию: «Спасите город. Дайте Гагачу спокойно свалить в институт!»