– С похмелья-то? Хым… Дайте-ка подумать, пацаны. Что ж, хватить рассолу из-под соленых бочковых огурцов, совсем недурно. Старая кадушка особый дух придает напитку – ядреный, но и засол непременно должен быть на ять: черносмородиновый лист щедро, зонтики укропа, хрен и чеснок. Тогда, – да.
А лучше огуречного, лишь рассол из-под квашеной капусты. Этот куда забористей будет.
Но есть тонкость – капуста должна, что называется созреть, скваситься окончательно, как старушка самогонщица к концу блестящей карьеры, ха-ха. И вот когда капуста заскрипит на зубах ( именно заскрипит) – значит рассол самый самолёт.
Цельный вытрезвитель валежника на ноги поставит и вправит им на место поехавшие гнилушки.
Пьёшь, и с каждым глотком попускает и в скворечнике твоём светлеет, и вот уже расправляют крылышки и чирикают, что пташки, мысли о жизни, а не малодушном самоубийстве.
Клянусь самогонным аппаратом, ежели прототип живой воды из всяческих сказок, не есть наш капустный рассол.
В нем же одупляющий витамин Цэ затасован под самую пробку. Не считая концентрации солей, что в слезах молодой вдовушки, обойденной в завещании старого мужа – грязного сластолюбца, но еще более грязного наёбщика, сведенного в могилу изощренными ласками.
Некоторые хозяюшки квасят капусту с яблоками и даже мёдом. Честь и хвала им, затейницам ножа и поварешки. Но энтот маринад пристал молодым дамочкам, когда те приземлятся щебечущей стайкой в баре и зальют в баки лишнего и удаляются поступью пингвина, высиживающего яйцо.
Мне же поядреней подавай. Весьма эффективно накрыть похмелье залпом зеленых, соленых помидор. Рукой из банки выуживать, и – ам-ам! Они чвыркают во все стороны, балки от кислоты корежит, глаза в точки, – знатно продирает.

– Нет, пацаны. С похмелья только горячее хлёбово. Ноги с койки спустил и пиздуй на кухню – ставь на огонь щи. Не борщ, – именно русские щи!
Но только они должны быть третьесуточные, не раньшие. И непременно на пожилой говядине и кислой капустке, да трижды уже вскипяченные. Тогда они родимые протомились, сомлели и настоялись – вошли в характерный вкус. В таких щах кайф и дух особенный – мягкий да сытный, – наш посконный.
К ним сметаны, а лучше майонезу. Сальцо соленое мороженое с прослоечкой, да бородинский свежий, влажный такой. М-м…! Забудешь, что накануне и квасил.

– Третьесуточные… Пф! Да полезней ухи с варку ничего не придумано! Только варить надо на рыбьей голове, удалив жабры – не то горчинку и муть дадут. Голова от ценной красной рыбы самая предпочтительная: форель, или семга, кета. В балде самый смак и навар.
Картошки чутка, морквы, стебель сельдерея порубать. Веточку укропа в конце добавить. Всё! – пожалуйте к полному отпущению грехов. Не уха – индульгенция алкаша!
В ней драйв – юшка, – она-то и оттягивает. Голову разобрать свой конечно торч, но для сытости нужно пирожков. К ушице, да горячие пирожки с зеленым луком и яйцом, как хрен к холодцу, ежели не сказать интимней... Кхым…
Из тонкого дрожжевого теста. Начинки, как можно щедро – точно на сносях он начинкой, пирожок-то. Жарить на заветной чугунной допотопной сковороде, а не в духовке. Это важно! На сковороде тесто корочкой схватится, а внутри наполнитель рассыпается – бабушкина благодать ёптать.
Вот послушай-ка, – дымящийся глаз сёмужке выковырял, картохи подцепил и сельдерея, и в рот. Пирожком закусил.
Глядь, и ты уже равноправный гражданин, а не временно пораженный в водительских правах и порицаемый за пьянство. Можешь с чистой совестью хоть лекции о вреде алкоголя синегалам задвигать.

– Я смеюсь над вами. Хохочу. Ха-ха! Окститесь! – с похмелья только солянка. Забыли?! Мясная, сборная, острая. Нет! – огненная. Дыхание перехватывать от перца должно, будто оглоблей по хребту атаковали, и двое суток в заду печь и гудеть так, что жена ночует в другой комнате, опасаясь ожога верхних дыхательный путей. Во как!
Божественный напалм, низвергающий Похмелье, – этого болезненного, уродливого пасынка благородного румяного Бахуса весельчака, – вот что есть грамотная солянка.
И чем больше в неё вбухано разного мяса, тем мощней и богаче она заиграет нотками живительного наслаждения. Да сметаны пожирней, чтобы сливочное ля, оттенило яростную кантату жгучего перца. Да рубленой зелени кинзы и петрушки для аранжировки. Захавал порцию такой смачной симфонии – всё как рукой снимет.
Даже, черт побери, тянет наебениться вновь, чтобы еще прослушать сей опус – такой победоносный эффект.
Да, на соленых огурцах разумеется, а то некоторые господа маринованные кладут. Позволю заметить, милостивые сдари, это преступление против устоев старой кухни-с, да-с.

– Ох-ох-ох…. Да пельмени же! Крупные. Крупные потому, что фаршу много. А фаршу много, потому что домашние – раз; и чтоб мясной бульон при варке образовался внутри – два.
В бульоне том, что за вкус! – не пролей и капли его. Десятка полтора зараз. Густо-густо их черным перцем. Укропчиком. Сливочным маслом. Уксусу по вкусу.
В миске дымятся пред тобой, а ждать мочи нет. Поддеваешь горячий, жуешь, фырчишь, что собака: аф-аф-аф. Проглотил, и он изнутри греть начинает. Уже и кровь по магистралям разгоняется. Оживаешь на глазах.

– Солянка, пельмени… Баба! Давеча проснулся – пробы ставить негде – не помню, как домой попал. А она уже стоит надо мною, точно тать – скалка в руке подрагивает. Лучшая защита нападение. Ты, говорю, смотрела «Секс в большом городе»?
«Чего?!» – спрашивает, и заносит надо мной безжалостную антиалкогольную компанию. Городок наш маленький, отвечаю, но ты слава богу не Сара Джессика Паркер, а русская красавицы из эротических снов Кустодиева. И прыгаю на эту бомбу, как паук. Повалил, и…
Короче, через десять минут я как огурчик, правда трудовым потом изошел, и мотор едва не стуканул на вираже, а она мне стол и полбанки – так бедняжку в долги вогнал…
– Да-а… А вот говорят еще хаш есть. Замечательное утверждают средство…

А. Болдырев.