На встречу мне вышел дагерротип, человек с размытым от постоянного пьянства лицом. Он ступал босыми ногами по осенней хляби и казалось не чувствовал холода и прочих неудобств.
- Тебя кого?,- спросил меня утробный голос босого верзилы.
- Я насчёт работы, к Ивану Михайловичу,- робко ответил я.
- Жди,- выдохнул через нос ядовитыми чесночно-водочными порами верзила.

И я остался ждать у ворот, а дагерротип развернулся и шлепая босыми ступнями по грязи ушёл вглубь двора. Через несколько минут калитку вновь открылась и меня молча впустили во двор. Двор оказался больше, чем это могло показаться снаружи. Аккуратно разбросанные по территории  домики  напоминали недоигранную шахматную партию. Часть домиков к тому же было свежепобелены, а часть закоптились. Босой мой провожатый ступал сзади как конвойный. Вёл куда-то вглубь территории. Я решил нарушить арестанское молчание и спросил:
- Не холодно босиком?
- Привык. Иван Михайлович говорит- это полезно, когда ноги босыми по земле ходят, все болезни сами уходят через пятки прямо в недра, а из недр- здоровье.
- А пить при этом тоже можно?
- Одно другому не мешает, это из разных сказок. Но Иван Михайлович дюжо не жалует. Поэтому ты лучше скажи, что не пьёшь.
- Так я и не пью. Совсем.
- Как и я,- и заржал нечеловеческим голосом.
- Пришли. Ты ноги оббей, Иван Михайлович грязь не любит.

Мы оказались пред парадным домом, такой новодел в лубочном стиле, не дом, а румяная дородная купчиха. Внутри дом был еще краше, фрески с китами, совами, добрыми молодцами. Фразы на латыни всё в том же лубочном сказительстве.  Как-будто этот дом был построен не для директора рынка, а для царя Скомороха.
В большой комнате была приемная, стоял весь офисный фарш по последнему слову техники. Фаршем управляла девица, с носом пяточком и веснушками. Она глазами показала мне чтобы я садился и ждал. Для ожидающих аудиенции был приспособлен массивный диван с львиными лапами вместо ножек. Впрочем диван оказался жёстким как железобетонная скамейка в парке. На такую только с ногами.

Не прошло и пяти минут, как в приёмной зазвонил телефон. Секретарша молча выслушала и сказала мне, что я могу войти к Ивану Михайловичу.
Иван Михайлович выглядел как типичный купец второй гильдии. Заматеревший, пренебрегающий здоровой пищей, он сидел развалившись в огромном кресле, больше напоминавшем трон императора. Люди были для него, что блохи, скачут себе, да скачут, иногда укусят. Но не больно. Все кровушки хотят, да только если укусит Иван Михайлович, то это уже всё, один раз и навсегда. Укус у него смертельный.

Да и сам кабинет начальника рынка был обставлен на широкую торгашескую ногу. Здесь также был лубок, но и супер современные технологии сразу бросались в глаза. От этого кабинет еще больше походил на анекдот.
- Так значит это ты ко мне на рынок дворником хочешь устроиться?,- басовито по-хозяйски спросил меня Иван Михайлович.
- Я.
- А ты с метлой умеешь обращаться? А то ваше поколение сейчас только в интернете шныряют, а руками максимум знают как пиццу в микроволновке разогреть.
- Я умею обращаться с метлой, и сломом если надо. И до интернета мне дела нет, у меня и телефон кнопочный.
И я вытащил из кармана старенькую nokia.
- А телефон что- дрянь. Или ты настолько криворукий, что и на телефон даже не накопил?
И Иван Михайлович заржал как сивый мерин.
- Нет, просто не вижу необходимости. Он жизнь забирает, отвлекает от сути.
- Хуйнуть суть, говоришь, значит. Ну-ну, ну-ну.

Но в этом ну-ну не было осуждения или издёвки. Скорее легкое недоверие, которое директор испытывал ко всему живому.
- Ну ладно, беру тебя с испытательным сроком на два месяца. А там видно будет. Пойдешь сейчас к Василисе в отдел кадров и она тебя оформит. Приступишь завтра в семь утра. Рынок со сранья начинает шевелиться. Понимаешь, что значит сосранья- это значит, что человек проснулся, посрал и на рынок за продуктами. А мы человеку каждому рады, конечно кто с деньгами. А бесам всяким или побирушкам, цыгане опять-таки- эти сразу нахуй. Увидишь- гони их поганой метлой.
-  Я всё понял.
- Ну, раз понял, иди. Инструмент и фронт работы тебе этот босоногий бродяга Герасим покажет и расскажет. Видел, что он босой и не мёрзнет?
- Видел. Он сказал, что его земля лечит, а он в землю хвори все отдаёт.
- Ага. Он башкой тронутый просто. Местный Порфирий Иванов, блядь. Только из рода алконавтов. Но мужик работящий. Живет у меня прямо здесь рядом с псарней. Жалко его. Я вообще всех жалею. Но если увижу, что пьешь на работе- выгоню без выходного пособия.
- Я не пью. Совсем.
- Ага, прям как мой бОсый.

Я промолчал, наперед понимая, что у директора на всё была своя точка зрения.
Я вышел из кабинета и спросил у секретарши где здесь отдел кадров. Оказалось, что она и есть та самая «сказочная» Василиса, два в одном так сказать - шампунь для директорских седых волос и бальзам ополаскиватель  для его подчиненных. Василиса сделала копии моих документов, дала трудовой договор, в котором я неглядя расписался.
На выходе из административного лубка меня ждал бОсый, как его назвал директор. БОсый был одновременно и босым и боссом этой дворовой территории. Поэтому можно было склонять на любой лад.

- Ну что, поговорил?,- спросил он меня сочувственно глядя в глаза. Так глядит хилая коровёнка в глаза крестьянину, когда её ведут на убой.
- Да. Завтра приступаю. Сказал, чтобы у тебя всё расспросил. И метлу взял.
-Эх, ты, прямо так и сказал,- прозубоскалился босс.
- Прямо так.
- Тогда я тебе дам черенок и сибирьковые прутья, свяжешь себе метлу. Проволоку тоже дам. А так здесь у каждого своя метла. Каждый под себя вяжет.
- Фирма веников не вяжет, - почему-то вспомнил я фразу.
- Ага. Крепостных туту нет.
- Тебя, кстати, как зовут?,- спросил я у босса.
- Гера.
- Герасим что ли?
- Нет, просто Гера.
- Ну а по паспорту полное имя?
- Нет у меня никакого паспорта, я туташний, меня каждая собака знает. Все знают, что я Гера, работаю у Ивана Михайловича.
- Ну ладно, Гера значит Гера. А я- Володя. Можно Вова.
- У меня был один кореш Вовка- в жопе морковка, напился, уснул мордой кверху и захлебнулся вчерашним куражом. Сколько раз ему говорил, не спи, Вовка-морковка, мордой кверху.
- Блевотиной что ли своей захлебнулся ?,- переспросил я.
- Я же и говорю. Покуражился и лёг как Ленин. Только Ленину что- он и так мёртвый, а Вовка-морковка тогда еще живой был.
- А нас к Ленину в Мавзолей в школе водили. Экскурсия. Но я там ничего такого не увидел. Лежит мужик в стеклянном гробу, желтый весь, как свечка оплывшая. У меня бабка в гробу и то краше была, хотя померла в восемьдесят лет.
- Я не видел Ленина. Я отсюда никуда не хожу. Да и зачем. У меня здесь всё, и постель, и еда. А водку принесут.
- Кто принесет то?
- Есть еще добрые люди. Я им угол переночевать, кому и поебацца бывает негде, а они мне водки. А я и не смотрю.
- Что, совсем не интересно ?
- А чо там интересного. У меня телевизор есть. Там вона сколько интересного. А тут только шоркаются как ежи да пищат. Потом еще дерутся порой, выясняют кто у кого чо спиздил. Я их тогда обоих за шиворот и навыворот. Мне таких не надо.
- Понятно.
- Ну идём, я тебе всё сейчас выдам. Там у меня есть черенки хорошие, хрен сломаешь.
Гера привёл меня к небольшой сараюшке-бытовке и разрешил по-хозяйски выбрать себе заготовки для будущего рабочего инструмента. Черенок он мне подал сам, ровный, как ноги балерины. А сибирьковый парик мне пришлось собирать по всему полу бытовки. Впрочем метла получилась ладная. Гера сам обжал её проволокой и без плоскогубцев закрутил намертво.

Распрощались до утра. Босый Гера-босс отпёр мне ворота, и я пошел домой, а он еще стоял какое-то время босиком в холодной осенней хляби. Настроение у меня была хорошее, и я решил всё-таки немного пригубить пивка. Да, я приврал, что не пью, от слова «совсем», но я же не уточнял, что именно не пью.

2.

Утро добрым не бывает. Если взять очень модную ныне игру Tanki и засунуть человеку в голову, то получишь именно те ощущения, которые были у меня. Не голова- а поле боя, с выстрелами, пульсирующими у виска. Каждый вздох, каждый шаг отдавался с такой болью, что хотелось поскорее уже умереть. Трясущимися руками я открыл кран на кухне и стал жадно,  как лев на водопое в сезон засухи пополнять запасы жидкости в организме. Казалось бы, что вода должна меня оживить, но на деле она лишь заново разбавила алкоголь в организме и снова окосел.

Ноги не выдержали даже моего кошачьего веса и подкосились. Я упал на пол как брошенный мешок с котятами, а на душе было пакостно и сумбурно.
Не знаю как долго я приходил в себя. Но комната кухни уже была озарена солнечным светом. Мои внезапно открывшиеся глаза отреагировали на свет как мог бы отреагировать любой уважающий себя вампир. Я практически ослеп. Я так по крайней мере подумал. Но потом проморгавшись, зрение пришло в норму. С возвратом зрения, начали возвращаться и другие чувства. А также память, так бесчувственно разбитая вчера вечером, как посуда, которую бьют иные жёны в порыве семейных ссор.

Ах, как же мне НЕ-ХО-РО-ШО. Но пить из крана я не стал, вспомнил, что было в первый раз. Еще одно опьянение, даже легкое, я сейчас не вынесу.
Я осознал, что проебал первый рабочий день в Лубке. Теперь моей карьере дворника, так и не начавшейся, трындец. Если пойду сейчас на рынок, то Иван Михайлович скажет бОсому Гере, чтобы тот насадил меня на черенок мною же связанной метлы, а потом выставит как пугало на обозрение цыган, бомжей и поберушек. Значит память ко мне вернулась. А что если повиниться, придумать какую-нибудь душещипательную историю, мол, попал под каток, потом отвезли в больницу и всю ночь поили спиртом, чтобы исключить болевой шок молодого растущего организма. Ну а чего, без работы мне никак нельзя. Жопа без работы. И я повёл себя в ванную. Выглядело это именно так, как-будто я взял себя зашиворот и повёл. Можно было бы еще повесить себя на гвоздь в коридоре, до лучших времен. Но я почувствовал в себе стержень и решил бороться за судьбу до конца. В конце концов уж не хуже я чем этот Гера. Большой босс, тоже мне.

Через пол часы водных процедур и процедур по омолаживанию еблища, я был готов идти с повинной в Лубок. Перед уходом я несколько раз отрепетировал  трагическую мимику. Станиславский бы сказал «не верю», но для рынка думаю сойдёт. На этот раз дорога заняла примерно в два раза времени, шаги давались с трудом. Я представил себя с метлой, размашисто выжигающего искры по асфальту и меня вырвало. Осенняя хлябь благосклонно приняла хлябь пропойную, и тьма поглотила свет…или наоборот. Я отряхнул блевотину с ботинок, рот вытер перчаткой и пошёл дальше, навстречу дню под названием «будь что будет».

Ворота. Я стучу, но стучу, как стучит нашкодивший мальчик-сосед, который пришел с малиновыми от заломов папы ушами, чтобы извиниться, мол, простите, это я не со зла поджёг, а после обоссал вашу дверь. Я ставил эксперимент. Я ведь хочу стать пожарным когда вырасту. И, конечно, надеялся, что добрая тётя его простит и даже пригласит в квартиру, где будет угощать вареньем из роз и рассказывать про своего покойного мужа, который тоже был пожарным, но сгорел на бабе, сердце не выдержало.

Ворота, как и ожидалось, открыл Гера. Он был по-прежнему бос. В руках он держал мою новенькую метлу, которая была уже изрядно засрана хлопьями грязи.
- Ты чо пришёл,- просипел с надрывом Гера.
- Нна работу,- слегка задвоил я .
- А тебе Иван Михайлович во сколько сказал приходить?
- В семь. Но я это, вчера от вас вышел и попал в аварию.
- Врёшь.
- Честно. У нас возле дома асфальт старый сорвали, как дёрн, а новый кладут. Вот всегда у нас так, как грязь или снег, начинают асфальт делать. Дураки и дороги- две наших беды.
- Ага и чо
- Ни чо (перековеркал я), там у них каток, здоровый такой. А у меня шнурок развязался, я присел, пока возился со шнурками, меня каток тюкнул.
- Да он бы из тебя блин сделал. Не свисти.
- Зря не веришь. Он меня тюкнул, так я от него как мяч отскочил, отфутболило меня прямо в машину дядьки какого-то, в приору. Дядька мне еще сказал, что жопу порвет за свою ласточку. Очень редкий цвэт- быча кроф. Так он сказал. И меня значит с ушибами и сотрясением, ну там еще болевой шок нашли потом, в больницу. А там медсестры, медврачи и еще какие-то медики меня всего осматривали, консилиум какой-то собрали, спиртом меня протирали и пить заставляли, говорят, чтобы не было внутреннего кровоизлияния. Я от них еле вырвался. Они меня не хотели отпускать. Говорят, надо все анализы сдать, еще спирта принесли, но я был твёрд, говорю, что мне такой большой человек доверил на рынке дворником работать, не могу никак его подвести.
- Прям так и было?
- Именно.
- Бедный ты. А я и гляжу, еле ноги волочишь. Но это ничего, я тебя потом поправлю. А Ивана Михайловича сегодня не было, он с вечера куда-то улетучился. Так что никто не знает, что ты не пришел. А я уже везде прибрал. Заходи.

Я и представить себе не мог, что проканает весь этот бред. Хотя с Герой то проканал, а вот если был бы на месте следователя Иван Михайловича - тому я горбатого уже бы не слепил.

Мы пошли с Герой вглубь территории, которую я так еще и не изучил, где и что. Он был по-прежнему бос. Мы зашли на территорию псарни, при которой жил Гера. Несколько псов взвизгнули при видя нового лица, но через несколько секунд  потеряли ко мне всяческий интерес.

Небольшая комната с двумя панцерными кроватями, с провисшими сетками, как-будто на них спали всё время животом вниз; стол, с облупленным шпоном, торчавшим как большие заусенцы и пару колченогих стульев. Вот и весь скарб Геры. Просто, но вполне уютно. Но столе плитка, с закопченной спиралью и облезлый чайник, с которого содрали кожу.
- Уютно тут у тебя,- сказал я.
- Домжеш,- ответил Гера одним словом.
- Ну да.
- Чай щас поставлю. Попьем. Потом мужик один придет с бабой одной и водку принесет.
- А чо все по одному?
- Так он себе бабу. А мне водку.
- Тогда понятно.

Пока пили крепкий до дегтярности сваренный чай услышали лай собаки, которая была привязана возле ворот. Гера ушел за гостями.
- Вот, это Вовка-морковка, он вчера под каток попал. А это Лёха и Тонька.,- так нас представил друг другу big boss.
На стол Гера водрузил две бутылки водки, потом почесал затылок и достал из за пазухи еще две. Стали мы пить, а Лёха все пальцы в Тоньку запускал, от чего та чирикала и скалилась беззубым ртом. Я захмелел на старые дрожжи и тоже захотел Тоньку. Хоть она была и не в моем вкусе, но это на трезвую голову, а сейчас я бы выпустил пар даже на такой самке орангутанга. Я отозвал Лёху в сторону и сказал:
- Братан, уступи мне бабу свою.
- Чо ?,- насупился Лёха.
- Ну не на всегда, а палки первенства. А потом я и смотреть в её сторону не буду. Понимаешь вчера день тяжелый был, пар надо выпустить.
- Да она мне практически жена. Ты чо, мою жену на кукан натянуть хочешь?
- Бля, но не усугубляй. Я могу потом еще за водкой сгонять.
- Да она же могла быть матерью моих детей…
- а чо у тебя всё в прошедшем несбыточном времени, как в сказке, блядь, чем дальше, тем страшнее.
- Чо…
А дальше я слушать уже не стал и дал Лёхе в челюсть, так что он прикусил язык. Гера повернулся к нам в пол оборота и сказал:
- Банки там. Банки там у меня трехлитровые не побейте. Накажу.

И снова повернулся к телевизору. А Тонька вообще мало была заинтересована окружающей действительностью.
Я еще немного попинал вялое тело Лёхи и пошёл к своему трофею. Тонька даже не обратила внимания, что за мужик на неё залез. Я разложил Тоньку столе, задрал подол её юбки, сдвинул трусы и вонзился в её чресла с животным азартом. Впрочем, содрогался я недолго. Я почуял лёгкость в теле и стал заваливаться на бок. Оказалось, что Лёха воскрес и переебал меня лопатой, таким образом восстановив социальную несправедливость. Лёха принялся долбить меня и в тот момент когда я упал на пол. Лопата была штыковая и он всё норовил отрубить мне голову, но промахивался. А Тонька повернула голову и сказала только:
- Меня ебать то сёдня будет хто?

Но все ебаря были заняты. Гера же впулился своим маленьким мозгом в телевизионную патоку, которая медом обволокла его разум. Ему было глубоко насрать на происходящее в комнате.
В этот момент Лёха изловчился и занес лопату над моим горлом, но упал, как скошенный пулеметной очередью. Это Тонька, которая не могла так долго ждать. А ведь «она могла быть моей женой» пронеслось у меня в голове. Тонька сказала, что надоело, что из-за неё постоянно мужики дерутся, а ебать не ебут. Я поблагодарил её за спасение и сказал, что вот сейчас только умоюсь, выпью стопку и продолжу её ебать.

Я спросил у Геры где тут можно умыться, на что он ответил, что возле двери есть бак с водой, там можно. Я как смог привел себя в порядок и вернулся к застолью. Лёха всё еще лежал на полу, но дышал. А Тонька уже налила себе, мне и Гере. Гера выпил даже не глядя на нас, как-будто рюмка сама поднялась со стола и вылила содержимое ему в рот, прямо как в фильме Вий. Я встал и сказал Тоньке, что готов к соитию, только меня нужно немного взбодрить. На что она сделала кислую мину, но всё-таки встала на колени. Я достал хуй, а Тонька принялась его реанимировать. От её ласк я прибалдел и зажмурившись прыснул ей в рот. Часть малафьи повисло на её выщербленных зубах, остальную она сплюнула мне на ботинок.
- Вот вы все мужики эгоисты, лишь бы ничо не делать, а самим всё получить.
- Да пошла ты,- с ухмылкой сказал, отошел от неё и вытер ботинок об Лёху.

Гера вышел из телевизионного транса и сказал, что всем надо идтить нахуй. Все в общем-то были не против, возможно, кроме Лёхи. Он всё еще был в бессознательном расположении духа. Но Гера сказал, что его сам поднимет и дотащит до ворот.
Мы распрощались и я поклялся бОсому боссу Гере, что завтра буду как штык в семь утра.

3.

Не знаю какими усилиями я добрался домой, один, целый и невредимый. Как отделался от Тоньки и полуживого Лёхи. Не всё в этой жизни поддается объяснению. Но я встал утром и прибыл на работу к семи. Не человек тире бесхребетная тварь, а человек тире робот, машина, терминатор, мужик!

Гера радостно отворил передо мной ворота в новую жизнь. И мы потопали по территории. За ночь изрядно похолодало, и небольшие лужицы схватило паутинкой льда. Но бОсому всё было не почём. Он ступал по паутинкам, разбивая их вдребезги своими ороговевшими ступнями. Метла ждала меня как любящая девушка ждет парня из армии. И я принялся за работу, хотя всё тело ломило и хотелось спать.

Гера показал мне вверенную территорию и уходя погрозил пальцем, мол, сам Иван Михайлович уже здесь, сегодня точно придет смотреть как я мету. А как я мету- да как жопа с метлой могла бы мести. Сикась-накось. Скорее я  держался за метлу, чтобы не упасть, чем мёл ею.

Около восьми пришел Иван Михайлович. Одежда на нём была богатая, важная, но это только на первый взгляд. Приглядевшись, можно было понять, что пошив китайский, полуподвальный, для тех у кого понты есть, а бабок нет, либо они их жмут. 

Иван Михайлович брезгливо осмотрел мою работу, да и меня самого. Достал небольшой блокнот из кармана и карандаш и сделала какие-то пометки. Потом вынес  свой вердикт:
-Ну и пиздобол же ты, паря.
И уже было собрался уйти, потому что выслушивать подчиненных ему было не нужно, за забор и нахуй. Но я всё-таки ответил:
- Иван Михайлович, да я же работаю, хотя мне больничный давали. Я же в аварию попал. Вам Гера не рассказал разве?
- Ты просто попал, дуралей. Ты мне тут соловьем пел, что ни капли в рот, ни сантиметра в жопу.
- Это уже слишком, Иван Михайлович. Я вам не пидорас какой-нибудь.
- Да все вокруг пидорасы, один я – благодетель. Чтобы я больше тебя здесь не видел.
- За пидораса ответите.
- Тебе что ли?! Ты себя в зеркало видел, Рэмбо, блядь. Нахуй пошел отсюда.
И только развернулся Иван Михайлович, чтобы никогда меня больше не увидеть, как помутнение в моей голове всколыхнулось, я достал нож-бабочку, который всегда носил с собой, но не всегда об этом помнил, и набросился на «благодетеля.

Не знаю сколько раз я нанес удары, но крови натекло столько, что можно было ставить «Лебединое озеро». Я сидел на трупе директора и втыкал в него нож, это было похоже на дворовую игру в «ножички», только круг смерти  был очерчен на спине Ивана Михайловича.

Возможно, я бы втыкал в мясо нож до бесконечности, но меня увидел Гера. Он подошел и ударом ноги сбил меня с тела кормильца. Больше Гера меня не стал бить. Он склонился над директором, засунул несколько пальцев в кровоточащие дырки, потом зачем-то лизнул с пальцев кровь. Мы молчали какое-то время. Потом Гера сказал, что мне надо идти и отмыть с себя всю кровь. Где бак с водой я уже знаю. А он пока скажет Василисе, чтобы вызывала ментов.

Убийство он возьмет на себя, потому что у него всё равно нет ни паспорта, ни ума, много не дадут. Побьют немного, а потом отвезут в дурдом, там он уже был. А мне надо уходить, молодой еще, засосет. И мы вот так негласно расстались. Я смыл с себя кровь директора Лубка, а Гера эту кровь на себя принял. Куда его увезли и сколько дали за убийство- этого я не узнавал, потому что струсил, много пил непонятно с кем, непонятно где, пока однажды в горемычной компании на встретился со своим молочным братом Лёхой,с тем, с которым мы из-за Тоньки порамсили. И Лёха мне ничего не сказал, не предъявил, да я его и не помнил. Он дождался пока я вырублюсь от выпитого и зарезал меня во сне, а я харкал кровью, хрипел и в глазах у меня плясали лубочные киты, черепахи и надпись над кабинетом директора рынка: MOMENTO MORI, блядь, MOMENTO MORI.