Детство – это первое, от чего я отрекся. Я сказал себе – эта нищебродская суета с войнушками, прятками, драками, карбидом в пузырьке с мочой, убитыми об стену лягушками и наскипидаренными кошачьими жопами, мастурбацией и Цоем на всю катушку, футболом двор на двор и прочим говном – меня не касается. Я, конечно, соучастник, но у меня свои беды.

И вот лет этак в четырнадцать, под родительским матрасом я обнаружил книжку какого-то Де Сада. Я прочитал её за пару часов. И понял, что мои родители в общем-то тоже люди. И ещё - я начал вести дневник. Но не от своего имени, а от имени крысы, живущей в полуразрушенной насосной станции, что стояла в окружении вязов, неподалёку от нашей школы. Я иногда захаживал туда после занятий. Там пахло нечистотами, что было неплохо. Мне нравился этот запах. Он нравился и крысе, живущей в куче хлама, покрывающего пол станции сантиметров на пятьдесят. Крыса день-деньской наблюдала из своего укрытия мужские и женские задницы. Тянущееся или падающее кусками говно. Струйки мочи, кряхтенье. Безудержные поебушки в испражнениях. Всю суть человечества. А ночью крыса записывала в блокнот свои мысли, носившие, по большей части, порнографический характер. Блокнот крыса прятала в надёжное место – под мой матрас.

Ну да, правильно – родители обнаружили дневник. Я это почуял, хотя родители не сказали ни слова. Они просто не знали, что говорят в таких случаях. Они даже не бросали на меня косые взгляды. Как и всякие вменяемые родители, они были совершенно беспомощны в педагогике и им ничего не оставалось, кроме как махнуть на меня рукой. Я не хотел их расстраивать и зарыл дневник на насосной станции, в мусорной куче.

Недавно я навестил её. Я зашёл туда отлить. Хлама стало ещё больше. Нестерпимо воняло. Стены были покрыты надписями вроде «Сосу с проглотом здесь по вторникам», «Рву жопы», «Хочу ебаться» и проч. Номера телефонов прилагались. Я поссал на стенку и ушёл оттуда. Даже не стряхнул.

Крыса умерла.

В прошлом году я познакомился с одной тёткой. Я монтировал подвесной потолок с нелепым названием «Армстронг» в одном пустующем помещении. Работа подходила к концу. Я закладывал обломки кирпичей на пластины, чтобы они плотнее прилегали к монтажным планкам. Эту хитрость не полагалось видеть непосвещённым. Это лишнее, секретное знание. Вроде процесса изготовления колбасы, или кулуарных терок политиков. Или интимной близости твоих престарелых родителей. Лишнее говно. Именно поэтому я и вышел на работу в воскресенье.

Я заложил последний обломок и решил отметить это дело. Спрыгнул со стремянки, переоделся, достал из сумки 0,1 медового лосьона, налил в стакан и разбавил водой из электрического чайника. Получился стакан медовухи. Я ухнул его. И зажевал карамелькой.

Я любил напиваться именно так – залпом, форсированно. Я представил как сейчас не торопясь пойду на остановку, постою там, выкурю сигаретку, пропущу просто так пару автобусов и сяду на третий. Устроюсь у окошка и стану думать о том, какой же я всё-таки крутой писака. Остроумный, оригинальный. Лучший сетевой литератор за последние пять лет. А те, кто были до меня давно уже сгинули. Дурачки, жующие одно и то же непотребство, не способные выдумать даже приличного псевдонима.

Стану думать о личном кабинете с окном, выходящим на кирпичную стену, о книге в твёрдом переплёте, о ежедневной дозе нюхательного кокаина, о женщинах, осаждающих мою крепость…

Меня недурно накрыло. Я уже досасывал карамельку, как тут вошла эта тётка. Грушевидная бабешка. Щеки. Жопа. Шея. Рождённая рожать рожениц. На них Россия держится. Я же держусь подальше.

Она заговорила, и оказалось, что у неё довольно милый и приятный голосок. Как у зайчика из «Ну, погоди».

- Здрасте, - сказала тётка.
Я поклонился.
- Вот - хочу пригласить вас на концерт.
- Ну-ну.
- К нам приезжает Тамерлан!
- Господи!
- Да!
- А он хорош, этот Тамерлан?
- Очень хорош. Высокий, зеленоглазый красавец-татарин. Он наш земляк. Родился здесь, учился. Потом уехал покорять Москву. Закончил там эстрадное. Теперь едет обратно, покорять Астрахань.

«Что за ебань?» - подумал я и сказал:
- Прелестно. Зеленоглазый красавчик. Это ж чудо.

Тётка достала из сумки билет и протянула мне.
- Вот - восемьсот рублей.
Я подумал, что это дороговато – за возможность поглазеть на московского педика. И отказался.

Но мы ещё немножко поболтали о всякой всячине. О том, как же это некоторым людям не совестно делать карьеру, заехав в Москву жопой вперёд. Попутно тётка выяснила, что я занимаюсь ремонтом и взяла мой телефонный номер.
- Завтра позвоню, - сказала она загадочно, подмигнула, хлопнула дверью и была такова.

Я слушал удаляющиеся шаги. Топ-топ, топ-топ, топ-топ. Я вытаращил глаза. И свёл их к переносице. Я оскалился. И сгорбился. Попытался изобразить губами негодование Хищника из одноименного фильма.
- ЫАРРРР! – прорычал я.


А потом достал из сумки 0,1 медового лосьона.


Звали её Розой и она позвонила через полгода. Я как раз сидел дома без работы.


- Послушай, Рахман, ты ведь мне не откажешь? - сказала она.
- Да, какой разговор. А что случилось?
- Муж купил ЛЮСТРУ. Он не может её подключить. И грозит выбросить её в окно. И меня тоже. И сам хочет спрыгнуть. Приезжай, Рахман – повесь её, повесь эту ДОЛБАНУЮ ЛЮСТРУ. Я тебе заплачу! Заплачу сколько скажешь...
- Ну раз так всё серьёзно, то конечно, конечно…
- И возьми с собой ИНДИКАТОРНУЮ ОТВЁРТКУ, Сева сказал без неё и делать тут нечего.
- Возьму, конечно. Если найду.
- Найди, Рахман, уж найди её!
- Ладно, - сказал я, - куда ехать?

Нашёл я эту отвёртку. Посидел, повертел её в руках. Полюбовался своими ступнями. Подумал немножко. Подумал о том, что Роза при знакомстве притворилась нормальной. А на самом деле, она сумасшедшая. И муж такой же. Семейка психов. Возможно, убийц. Возможно, они заманивают жертв таким образом. «Неплохо», - сказал я себе и свалил.

Я вошёл в дом Севы и Розы. Полуторка. И планировка такая же, как у моих родителей. Печальная, засраная квартирка - из последних тараканьих бастионов.


- Проходи в залу, - сказала Роза и ушла на кухню.

А в центре зала, подбоченясь, стоял мелкий мужичок. Это и был Сева. Очередной психопат. Настоящий боевой гном в камуфляжных штанах, в пиджаке, при галстуке и без правого глаза - глазница была затянута кожей. Но зато левый таращился, трудился за двоих. Неистовый поросячий глаз. На голове имелся здоровенный шрам. Чувствовалось, что Сева побывал в передряге. Чувствовалось, что он до сих пор пребывает в ней. И что это надолго. Резкий мужик, по всей видимости. Но, видать, свойский.

Мы пожал друг другу руки.
- Принёс ИНДИКАТОРНУЮ ОТВЕРТКУ? – спросил он.
- Да, вот.
Он взял её и опустил в карман пиджака. Больше я её не видел.

Но из другого кармана он вытащил чекушку.
- Давай за знакомство, - сказал он.
- А может потом?
- Потом - это само собой.
Я отпил грамм шестьдесят. Ну и он столько же.
- Слушай, братан, - сказал я, - ты извини, конечно, но где это тебя покорёжило?
- Взрывом задело, десять лет назад, на вещевом рынке.
- О, я помню эту жуть. Там куча народу полегло.
- А мне свезло.
- Мой брат тогда в СИЗО работал, возил бомбиста в больничку. Он электроды глотал.
- Да, я слышал про это. Где он только на киче электроды доставал?
- Адвокат передавал.
- Или мусора.
- А присяжные-то оправдали его.
- Присяжные тоже кушать хотят.
- И жить.
- Точно.
Так за разговором мы чекушку и добили.

- Ну-с, за работу! – сказал Сева, хлопнул в ладоши, встал на четвереньки и вытащил из-под дивана громадную люстру - квадратную, из золотой жести, с висюльками и шариками, с зеркальными ромбиками и со множеством вспомогательных лампочек. Страшное дело. Истинное воплощение пошлости и безвкусицы.

- Ну как? – спросил Сева.
- Богато, - ответил я.
- Ну, короче, план такой, - сказал Сева, - сейчас встанем на стол, ты подержишь люстру, я смотаю провода и прикручу её к планкам. А потом догонимся.
- Постой, друг – так вы меня просто подержать позвали?
- Ну да.
- А у тебя родни нет что ли? Братишки там или деверя какого-нибудь?
- Нету. Я со всеми разосрался.
- Прямо как я.
- Ну, полезли.

Мы взгромоздились на стол. С потолка свисали два оголённых провода. Я поднял к ним люстру. Она была тяжёлой, как стиральная машина. Висюльки лезли мне в рот. Но зато не было видно жуткой рожи Севы.
- Нет, спускай, - сказал Сева.
Я спустил.
- В чём дело?
- А вдруг провода под напряжением?
- Так выключи выключатель.
- Роза! – позвал Сева.
- Ну?
- Щёлкни выключатель.
Роза щёлкнула.
Я стал поднимать люстру.

- Постой-ка, - сказал Сева, - а вдруг ты его наоборот включила.
- Может и включила.
- Ты что не помнишь, как он выключается?
- А ты?
- Нет. А ты не знаешь, Рахман?
- Откуда же мне знать.
- Роза, - сказал Сева, - иди в подъезд и выключи пакетник. И стой там, слушай мои команды.
Я снова поднял люстру к потолку. Сева принялся скручивать провода.
- Красавица у меня жена, м? – спросил он.
- Приятная женщина.
- Я с ней на пляже познакомился. Запал на ступни. У неё педикюр был красивый и пальчики нежные, как сосиски. Любишь женские ступни?
- Нет, - сказал я.

Наконец мы прикрутили люстру болтами к планкам. У меня руки онемели.

- РОЗА, - крикнул Сева, - ВКЛЮЧАЙ!
- АГА, - крикнула Роза из подъезда.

И тут внутри люстры что-то затрещало и заискрило, показался черненький, вонючий дымок. Одна за другой стали лопаться лампочки. Я спрыгнул со стола, от греха подальше.
- ВЫКЛЮЧАЙ, ВЫКЛЮЧАЙ, РОЗА, ВЫКЛЮЧАЙ! - закричал Сева.

Треск прекратился. Сева стоял насупившись под дурацкой люстрой, как жених на венчании.
«Не заплатят мне», - подумал я.
А Сева, ни слова не говоря, слез со стола, повалился на диван, свернулся калачиком и уже через десять секунд мирно сопел. Явный безумец.
В комнату заглянула Роза и спросила:
- Выключать, что ли?

Ну да ладно. В смысле, живой и ладно. Бери, что дают и прикрой голову.

Бывает, нападёт тоска после поебушек с родным человеком. Таращишься в темноту и думаешь – какое же всё незначительное. И ты сам, и баба твои, и дети, и все твои мысли, и твоя протухшая душонка и вообще всё на свете. Но потом понюхаешь голову, что лежит на твоём плече, потом свои подмышки, и говоришь себе – «Да я и впрямь мужик.» И идёшь подмываться.

Итак, я снял бесовскую люстру, открутил планки, упаковал всё добро в коробку и сверху положил чек, который Роза нашла в штанах у Севы.
Я подвесил старый, советский , надежный плафон, замотал всё что нужно изолентой, укрыл Севу одеялом, передвинул стол в надлежащее место, подмёл пол и сходил за семьсот семьдесят седьмым. Ну не мужик ли я?

Мы с Розой расположились на кухне. Я разлил портвешок по стаканам. У меня не стоял на Розу, хоть ты тресни.
И я спросил от отчаянья:
– Роза, а ты кто по специальности?