В блоке оживление: несколько человек уезжают в тюрьму. Несмотря на бешеные сроки, от десяти до тридцати лет, они рады что лед тронулся, срок пошел. Так что те, кто уезжают, сейчас в центре внимания, им завидуют.
Зинк — финансист, сидит в униформе, сегодня у него важный день: встреча с ФБР и Секретной Службой, будут допрашивать. Ездил на Роллс Ройсе, дом две тыщи квадратных метров в ЛА, еще дом в Лас Вегасе, красавица жена, American Dream*.
А теперь в панике. Трясется от страха, федералы пугают длинным сроком. Отобрали недвижимость, автомобили, яхту, заморозили банковские счета... из князи в грязи.
Только в тюрьме можно сидеть с миллионерами за одним столом и хавать овсянку. Слева — Трент финансист, справа — Зинк, выигравший и потерявший миллионы, а сегодня утром пытающийся получить лишний пакетик молока.
Грустно было смотреть на отбывающих зэков. Они боятся. Тут они привыкли,
а туда ехать страшно. На двадцать лет. Грустно было видеть, как оставшиеся заключенные перебирали то, что осталось после отбывающих: словно коршуны над падалью разбирали хлам.
После многомесячного ожидания в неизвестности, люди рады уезжать
в настоящую тюрьму. Там — что-то другое, хоть не этот серый душный блок. Все надеются, что где-то там, будет лучше. Но и страшно. Десять... двадцать... тридцать лет! Целая жизнь за решеткой.
Уехал и Кенни – бодрый старичок. У него было подписано соглашение: от пяти
до десяти лет, но он чересчур оптимистично верил, что получит по минимуму (пять лет). Плюс, скосят за преклонный возраст и хорошее поведение, и выйдет он через полтора-два года. Так он говорил. А дали девять. Вначале он был в шоке, но потом повеселел. «Ничего — говорит — буду общаться с людьми, время пролетит, выйду в восемьдесят два, еще попутешествую с бабкой».
Брэдди — молодой веснушчатый канадец, уехал домой. Собрался в Америку попутешествовать без паспорта. Переплыл ночью Ниагару на каноэ, вышел
на американской стороне. Денег нету, документов тоже, свободный турист. Планировал на попутках добраться до Флориды, оттуда в Калифорнию, затем на север и в Аляску... фильмов насмотрелся.
Идет он себе по дороге, вдыхает свободный американский воздух... Вдруг, шелестя шинами, подъезжает полицай. «Куда путь держим?» Всегда подозрительно если кто пешком... Что-то не так. Все должны быть на машинах. Не для того хайвэи, заправки, автозаводы строили, чтобы пешком ходили.
— Куда идем? — спрашивает коп, разглядывая свободного (пока еще) канадского туриста.
Брэд улыбается полицаю и показывает весело на юг... — Florida is my destination*.
Коп оглядел его подозрительно.
— Пешком?
— На попутках! — отвечает Брэд, улыбаясь.
— Ну садись, подвезу до хайвэя, — предлагает коп.
— Ок! — Брэд влезает в машину.
Коп везет его в участок. Там просят документы. Нету. Кто таков? Террорист?
Снимают отпечатки пальцев, пробивают криминальные базы. Нима такого. Три дня просидел в тюрьме в Ниагаре, потом сюда притащили для депортации обратно в Канаду.
В соседней клетке появился вчера узник, которого я видел в предыдущем зале: низенький, коренастый, лысый, похож на итальянца. Он сидел в этом блоке недели две тому назад, но был посажен в карцер, за то что курил в клетке. Имел посещение (чрезвычайно сложно добиться, надо писать кучу прошений) и во время визита протащил через охрану пакетик табака. Как пронес, непонятно (в заднем проходе?), ведь заставляют раздеваться догола. В общем, ему удалось пронести и он закрутил себе на радостях сигаретку во время пересчета. В качестве зажигалки использовал три пальчиковые

батарейки с проволокой, они давали искру. Охранник, проходя мимо его клетки, унюхал запах дыма, вызвал остальных церберов и его уволокли в карцер. Вчера вернулся.
Сидит за ограбление банка... Что громко сказано. Украл только $2000. Подошел к окошку кассира и протянул записку с примерно таким содержанием: «Дай все деньги, а то пристрелю». Кассирша дала ему две тысячи и нажала на красную кнопочку под столом. Не успел воришка дойти до своей машины на парковке, как подъехал батальон полицейских. Десять лет!
А раньше, он уже отсидел десятку. И точно за такое же «ограбление». Сценарий в точности тот же. Только тогда в кассе было $4000. Двадцать лет за шесть тысяч долларов.
American Dream Американская мечта
Florida is my destination На Флориду путь держу
Сижу за столиком, пью чай. Зинк — южно африканец, сидит напротив, пишет письмо супруге. Приехал он в Америку из Южной Африки двадцать три года тому назад, ради американской мечты, и таки купался в деньгах до сентября этого года, пока ФБР
не постучалось в двери его особняка. Сидит сейчас грустный, пишет письма. Светит ему семь лет.
А вот и Ларри, доктор инженерных наук, приковылял на костылях, присел рядом. Три года здесь, обвиняют в педофилии, но он говорит, что не виноват, собирается судиться. Сотни тысяч ушли на адвокатов, стал калекой в тюрьме.
Норман сидит за столом, хавает спагетти с сыром. Он потолстел на сорок пять кг в этом зале за восемь месяцев. Говорит, в тюрьме будет заниматься и худеть. Завтра надеется уехать. Ждет перевода в тюрьму, будто ждет свободы. Вместе с этим сроком, у него будет стаж двадцать пять лет за решеткой. Но не жалуется. Вроде даже доволен жизнью.
Джимми Джонсон, сумасшедший негр, стоит перед теликом без звука. Задрав голову, он внимательно смотрит на кривляющихся соплеменников, размахивающих долларами, с золотыми цепями на шее и с подругами в блестящих машинах.
В зале пока тихо как в библиотеке. Это хорошо. Спят еще узники под воздействием пилюль. Просыпаются в два после обеда. Сейчас только Зинк вон нахмуренный
на телефоне, и Джимми Джонсон с натянутой униформой на голову, смотрит ящик, разговаривая с инопланетянами.
Тихое время до двух после обеда, поэтому посижу подольше в зале. Подкладываю сложенное одеяльце на железный стул, а то холодно. Из соседнего блока доносится шум даже через двойные двери. А тут спокойно, то что доктор прописал.
Подходил Малик, волнуется: какой срок получит... Юристы обещает не больше пяти лет. Оплата адвоката, говорит – сто тысяч. Конфисковали у него триста тыщ, две машины, драгоценности. Общая стоимость отобранного добра — полмиллиона. Эти деньги он заработал за два года, продавая синтетическую марихуану.
Рассказывал, как в пять утра взвод федералов ворвался в дом, отобрали все ценности, включая коробку из-под ботинок, в которой он любовно складывал доллары. Он

их регулярно менял в банке на новые купюры, любовался ими, пересчитывал, резиночками перематывал.
Обидно было Малику. Плакал. Под залог выйти — двадцать тысяч. Друзья приехали, оплатили. Через три дня звонят ему опять из полиции, говорят: приезжай
в участок за своим удостоверением, забыл тут. (У него изъяли права при аресте, а паспорт оставался на руках). Когда Малик приехал, ему надели браслеты и в тюрьму. Обманули. С тех пор и сидит. Жалеет что не свалил в течении тех трех дней, что был на свободе.
А жизнь была хороша. Полмиллиона намутил за два года. Так он говорит.
Один в клетке. Будда перебрался в другую каморку на втором этаже. Говорит, ему тут холодно было. Спал одетый, под двумя одеялами и мерз.
«Буддист», такой имидж себе замутил. Он рад быть в тюрьме. На свободе бомжевал, спал в машине, а тут всё есть: койка, жрачка, лечение. Довольный «Будда». Светит ему лет пятнадцать, а может и больше. Не говорит за что. Только педофилы
и насильники скрывают свои статьи.
Привели «чудо» одно прошлой ночью, ну женщина и всё. Но ведь мужчина
(по документам), если в этот зал поместили. Женские повадки, лицо, фигура, движения, взгляды... Женщина! Если встретить на улице, то ни за что ни скажешь что мужик, даже груди выделяются из-под униформы. Рядом с ней уже крутятся, заигрывают пару типов.
Зашел старший охранник, тот кто решает всю движуху в этом зале. Белый англосакс по фамилии Кантерс. Бейсбольная кепка, скользкие глаза, тату на шее. Сегодня у него приемный день. Сел за столик с тетрадкой, выслушивает, записывает жалобы
и пожелания. Выстроилась очередь, все что-то хотят.
Заискивающе согнувшись, перед ним стоит Зинк, бывший мультимиллионер. На воле этот охранник не добился бы аудиенции у Зинка, они пребывали в разных вибрационных сферах, их космические пути не пересекались... а тут роли поменялись: пролетарий — начальник; бывший миллионер — просящий. Зинк что-то втолковывает Кантерсу, тот снисходительно слушает.
Подходит следующий в очереди, мерзкий тип по кличке «Могавк». У него панковская стрижка, прикидывается индейцем. Стоит, сложив руки в молитве.
У всех просьбы имеются. Подошел и транссексуал. Ну женщина и всё... Что-то говорит Кантерсу, нагнувшись. Возможно, чтоб перевели в другую клетку, так как его привели ночью и поселили вместе с депрессивным негром в 114-ю, который двадцать лет получил. Ходит угрюмый всегда, злой, круги наматывает по залу. Посадили за наркоту, предложили сначала три года — он отказался, затем — пять, тоже отказался, затем — десять... Но кто выигрывает у федералов? Два-три процента, у которых супер дорогие

адвокаты. А у этого, похоже денег нет. В шестьдесят четыре года, двадцать лет
за решеткой, это — пожизненно. Загруженный ходит, многовековая грусть на лице.
Зэк из соседней клетки, номер 112, грабитель банка, ездил на приговор сегодня. Дали восемнадцать лет! Не десять, как он думал. «Преступник-карьерист», категория номер шесть, самая высокая, поэтому так много влупили. Грустный. Заходил одолжить ложечку кофе.
Дочитал, наконец, «Преступление и Наказание». Преступление Достоевского
в том, что написал эту книгу, а наказание – мне, за то что ее прочитал. Есть любители, и даже фанаты такой литературы, но это не для меня.
Главная идея «Преступления и Наказания» в том, что Раскольников сам себя наказал, страдая морально и очищаясь. Смотрю на некоторых преступников тут... Очищаются ли они? Делает ли их этот опыт лучше? Тех, что вернулись обратно в тюрьму, опыт похоже не исправил. Иные, как Пави например, сидят и мечтают вернуться на улицу и возобновить криминальную деятельность.
Зинк обворовал инвесторов на десятки миллионов, а светит ему лет пять. А Роб, горе-грабитель банка, стащил всего $2000, а получил восемнадцать лет. Зинк строит
из себя «хорошего парня», застенчивый и робкий. Бедные люди, которые доверили ему свои деньги. Некоторые, может быть инвестировали последнее, что у них было. Но это бизнес, сам виноват что вкладывал, извини, надо было читать мелкий шрифт, вы ведь знали на что идете... это биржа, это игра, это риск. Нет — это обман. Это ограбление, Зинк, невинная ты физиономия. А Малик? Тоже безобидным выглядит. Снабжал молодежь термоядерной синтетической марихуаной. Дешевая ароматизированная химия, которая жарит мозги и превращает в дебилов. А Трент? Улыбающийся англо-сакс. Миллионы присвоил, стащил у пенсионерок. «Хороший парень». Тоже застенчиво улыбается, сидит за столом, строчит апелляции.
25 декабря. Вот и Рождество. Светает за окном, парковка пустая. Праздник. Просыпаются дети по стране и разворачивают свои подарки. «Самое счастливое время года» — сезон самоубийств.
После обеда выводили на улицу. Пасмурно, облака серые, холодный пронизывающий ветер, но настолько целебно. Вернулся озябший, но в хорошем настроении, как в детстве, когда возвращаешься с холодной улицы в теплый дом, где тебя ждет горячий борщ с пирожками.
Тут ждал Рождественский ужин: четыре кусочка белого хлеба и две дольки склизкой колбасы. Все грустно стали есть, между тем как на теликах мелькала яркими

красками рождественская парафеналия. Тем не менее я чувствовал себя счастливым и благодарным. Я не думал о том, что «должно» быть. Никто мне ничем не обязан.
Подогрел остатки утреннего чая, съел сэндвич с колбасой (не надо было), влез на полку, обложился книжками. «Все хорошо... все хорошо... через неделю Новый Год и 2014-й прошел. А там, даст Бог, начну думать о Свободе. Все хорошо».
Некоторым может быть и радостно в Кристмас, а во мне эта дата не вызывает никаких супер приятных воспоминаний. Хочется, конечно, с родными поговорить, может напишу им письмо.
Многие сегодня на телефоне, поздравляют себя с Рождеством, ждут любви. Грустно, вдали от родных, с которыми привыкли в этот день быть вместе, обниматься и говорить, что любят.
Зинк плакал у телефона. Понимаю. Тут Зинк превратился в «Зек». От тридцати миллионов до нуля. От Роллс Ройса до китайской лапши.
Парковка за окном совершенно пустая, темнеет... небо фиолетовое. Рождественский вечер идет своим спокойным чередом. Народ звонит домой, смотрит ТВ, играет в карты. Я рад что праздник почти прошел... Для меня это всего лишь один день ближе к свободе.
26 декабря. За окном – солнце и ясное, голубое небо. Прям весна! Деревья голые стоят не шелохнувшись. Парковка пустая, праздничный уикенд. В зале легкий галдеж
и оживление: по субботам дают кусочек пирожного, посыпанного сахарной желтой пудрой с запахом корицы. Это единственный день, когда на завтрак дают пирожок.
На улице красивое утреннее небо, сине-фиолетовый туман. Паркинг безлюдный, деревья стоят в тишине. Этот кусочек неба, словно живая, меняющая краски картина... Сейчас облака темно-синие, тяжелые снизу, светло-молочные вверху, и вся эта облачная масса медленно плывет по канвасу неба... Когда смотрю в окно, вспоминаю начало лета, когда только перевели в клетку с этим видом, как я радовался этой «свободной» красоте. Так и время идет, как и эти облака плывут...
Решил все-таки написать письмо домой... раскрыл тетрадь... Пока не знаю что писать, смотрю в окно...
В самом низу, на горизонте, сквозь темные голые деревья, загорелась, словно лампа, яркая полоска света и солнышко, как блестящий глаз, выглянуло из-за туч... явилось и скрылось, сверкнув... Осталось лишь фиолетовое свечение, приплюснутое темными облаками.
Передо мной чистый лист бумаги... Тут можно написать все что угодно. Это плацдарм для творчества. А творчество — это то, что мы унаследовали от Бога. Он — творец номер один, а мы Его искорки и мы тоже жаждем творить. Листок бумаги и ручка (перо) — это атрибуты творчества. Перо — продолжение руки; рука — продолжение ума; ум — продолжение сердца; сердце — продолжение души; душа — продолжение Бога. Итак, Высшее бесконечное Творчество, без начала и конца, проникает через нас
на бумагу, на полотно, на музыкальные ноты, на архитектурный план или на, с любовью проделанную, работу...

А может и не стоит ничего писать? Все заняты на воле, супер заняты... помню
по себе... Все таращатся сутками напролет в экраны девайсов... И у них нет времени, они заняты. Заняты просмотром жизни других людей. Но разве это важно! Неважно, что происходит где-то там у кого-то другого... важно только то, что происходит у тебя,
в твоей собственной жизни. Только ты есть и твоя душа. Каждый незначительный момент в твоей жизни — только это существует и больше ничего нет. И ты в состоянии сделать этот каждый незначительный момент в своей жизни – счастливым и полноценным...
Надо перестать жить в ожидании жизни. Надо начать жить, а не готовиться
к жизни. Начни наполнять каждое мгновенье своего пребывания на этой земле беспричинной радостью прямо сейчас... От того, что дышишь воздухом... от того что видишь эту красоту в окне... Наполни каждый атом своего существа радостью
и благодарностью... Ожидать больше нечего... всё уже тут, с тобой. Ты носишь свой маленький рай внутри себя. Не жди больше, начни жить сейчас... прислушивайся к тому тихому ручейку внутри себя, почувствуй его мягкое сияние... Это Вселенная движется внутри Тебя.
31-е декабря. Конец этого необычного года. Снег пошел за окном. Крупные хлопья! Давно не было, с ноября. Красиво. Большие мохнатые снежинки плавно падают.
Можно представить себе, что это лето... я на яхте, синее тихое небо над спокойным океаном, а я лежу на палубе и смотрю на небосклон. Яхта медленно покачивается, вода играет солнечными бликами, отражая небесную лазурь и синюю гладь за палубой, теплое море плавно колышется, синева на горизонте сливается с изумрудной водой... Заботы все растаяли, растворились, их унесло тихим ветром... на душе радостно.
А здесь, за окном — снег. Смотрю на небо, на облака. Стараюсь глядеть поверх колючего забора и здания тюрьмы... там — Свобода.
4.50 после обеда. За окном солнышко блестит на колючей проволоке. Почти Новый Год дома, разница в семь часов. Наверное уже за столом сидите, оливье, мясной салат, шампанское. Еще десять минут. Огонек смотрите? А мы тут закрыты на Count
и праздничного ужина не будет. Впрочем, ужин был в 3.30. Фасоль, рис, макароны и два печенья. Пряники я отложил на десерт. С чаем.
4.55. У вас без пяти двенадцать, открываете шампанское, разливаете, ждете суетливо и радостно, все друг друга любят.
4.58. Стоите с бокалами шампанского, фейерверки грохочут за окном! И вот, время пять вечера здесь... полночь у вас. С Новым Годом!
Куранты, выпиваете шампанское, смотрите радостно друг на друга. Новый Год начался! И у меня двери открылись, ровно в пять. Пойду воды подогрею. Хорошо, что есть чай и печенье... Новый Год с вами я уже встретил.

5.25. Пью чай с печеньем... А что еще надо? Радость в душе, для тела — чай, для ума — книжка. А вы оливье кушаете, разные вкусности, уже обзвонились со всеми, смс- ки прочитали и выслали. Или еще высылаете? Фейерверки еще грохочут? Всеобщая радость и опьянение шампанским и надеждами на будущее.
В зале оживление, новогодний вечер, народ готовит жрачку. По телику праздничные трансляции из Диснейленда и Нью-Йорка, еще три часа до окончания года на этом полушарии. Может лягу спать пораньше, мне не обязательно смотреть как
по ящику встречают Новый Год и как в зале готовят еду. Почитаю немного, потом постелю и лягу. Хочу, чтоб этот год быстрей прошел. Будто другая страница перевернется.
1 января, 2015. Ну вот, страница и перевернулась. Я спал, она перевернулась без меня. Лег вчера в десять, так что пропустил всю херню по ящику... ушел в астрал, встречал НГ там. Было хорошо.
Побродил по залу кругами. Телевизоры мелькают (шесть штук). На всех реклама, реклама, реклама. Все пытаются что-то впарить. «Большой брат» даже зэков не исключает из списка клиентов, они ведь тоже тратят деньги, хоть и взаперти, а выйдут на свободу (те, что выйдут), то вольются обратно в ряды потребителей. Очень много пропаганды медикаментов, такое ощущение, что вся ТВ индустрия спонсируется фармацевтическими корпорациями.
И жестокость! Насилие в новостях. Везде что-то ужасное и катастрофическое происходит. Катаклизмы, менты, мигалки. Верещавшая полицейская машина стала частью пейзажа. Хуле, порядка нету. Побольше полицейских. Ведь столько преступлений. Вон тип обочину задел! «В тюрьму его»! Все фильмы пронизаны насилием и летающими, взрывающимися автомобилями. Кто кого быстрей догонит и убьет.
Новый Год только начался, а уж копы своих граждан мочат. Сегодня уже двое погибли. Молодой парень, 22 года, был пристрелен копами на лужайке своего дома. Занимался фехтованием на улице, полиция приехала по вызову соседей. Стали кричать, чтобы он бросил «оружие», а парнишка хотел им показать, что это всего лишь сабля, может даже хотел похвастаться своим мастерством, а не надо было... бах! бах! бах! и нет фехтовальщика.
Вторая жертва — двенадцатилетний мальчик. Игрался в парке с игрушечным пистолетом, кто-то позвонил копам, те приехали и ликвидировали. Шестнадцать пуль. «Думали у него оружие. Извините».
В Америке сотни граждан погибают от рук полицейских каждый год. Разница между убийствами полицией в США и всем остальным миром, чудовищна. В среднем
в Америке, копы убивают по три-четыре человека в день. Статистика говорит, что
у англичан вероятность быть убитыми полицией в сто раз меньше чем в Америке. В 2013-

ом году, например, британская полиция выстрелила за весь год всего лишь три раза
и никто не погиб, тогда как американские копы застрелили в 2014-ом году — тысячу сто четырнадцать собственных резидентов! В США обычные граждане имеют
гораздо больший шанс быть пристреленными полицейскими, чем в любой другой развитой стране мира. Только в последний день года, 31-го декабря, было убито семеро.
Бездомная женщина в Кливленде кричала на тротуаре... Бывает, Новый Год на дворе, а она спит в коробке, обидно. Кто-то позвонил в полицию, те приехали, попробовали ее утихомирить, она сопротивлялась, они ее головой об асфальт. Труп.
Мужчина в Аризоне был пристрелен, когда полез в карман за таблетками. Копы подумали что он хотел достать пистолет. Померещилось и они
перестраховались. Испугались за свою жизнь.
Другой дядя, примерный семьянин, гулял по супермаркету, выбирал сыну игрушечный пистолет в подарок. Охрана позвонила ментам, те приехали и застрелили папашу. Пардон, мы думали у него настоящий пистолет. Нам показалось, что он собирается в супермаркете перед праздниками массовое убийство устроить. Так мы его убили, на всякий случай.
Паренек восемнадцати лет покурил синтетической марихуаны и повздорил
с родителями в Новогоднюю ночь, а те позвонили в полицию. Когда копы приехали, парнишка вышел на крыльцо с отверткой в руке. Последнее, что он увидел в своей недолгой жизни, это пылающие стволы блюстителей порядка.
Молодой человек стащил из магазина две банки пива, продавец позвонил
в полицию, а копы как раз неподалеку находились, булочки в кафе кушали. Подъехали, а паренек в это время из магазина выходил. Они его окликнули, а он полез в карман, может быть пиво хотел спрятать... Два выстрела, готов. Нечего по карманам лазить
в темноте. Мы не видим, что ты там пытаешься вытащить, руки надо держать
на виду.
Двоих юных негров остановили на дороге. Подозрительные, похожие на каких-то преступников. А этим обидно стало, что за расизм и дискриминация, вывернулись
от копов и бежать. Те за ними. Выстрелы. Лежат в луже крови два юных негра. Полицейские напишут в докладе, что те пытались у них выхватить оружие. И кто будет возражать, два единственных свидетеля — мертвы.
«Нет таких условий, к которым человек не мог бы привыкнуть, в особенности если он видит, что все окружающие его живут так же» (Л. Толстой). Еще несколько месяцев тому назад, я ни за что бы не поверил, что смогу обитать в одном блоке с 80-ю арестантами, а теперь привык и даже нахожу, за что быть благодарным.
Тюрьма — это микромир. Люди в куче, но каждый сам по себе. Дружеские или приятельские отношения поддерживаются лишь для того, чтобы не замочили ночью замком в чулке. Здесь удобно казаться слегка чокнутым. Не совсем сумасшедшим, а таким от которого не знаешь чего ожидать, следовательно, лучше держаться подальше. Если дружелюбен, улыбчив, значит слабак. Можно пользоваться, надсмехаться, грубить –
не опасен. А если кажешься чуть ненормальным, то держатся в сторонке.
Еще два индуса приехали сегодня утром. Возили кокаин на фурах из Америки в Канаду. Похоже, это стало специализацией «хинду». Работали бригадами, один

диспетчер и два водителя на трак. Основной водила, уже наученный, а с ним напарник и в тоже время – ученик. Водитель получал двадцать тысяч за рейс, а ученик сам доплачивал десять за практику.
Перевозили в кирпичах по одному кг, настолько герметично запечатанных, что собаки не могли вынюхать. Прятали в разных местах: в трейлере, в запчастях, даже
в колесах. У этих двух сингхов было более ста кирпичей, зашитых в половицы контейнера. Федералы их остановили по наводке. Донесли свои же, были задержаны раньше и чтобы получить поменьше сроки, заложили земляков. Но феды не знали где именно запрятаны наркотики.
Разгрузили их. Они везли груз с овощами из Калифорнии в Канаду. Всё обстучали, ничего. И совершенно случайно заметили, что некоторые винтики в полу отличались
по цвету от других. Отвинтили панельки днища трейлера. И там оно было: сто упаковок кокаина.
Водилы не получают большие сроки, от трех до четырех лет. Федералы хотят поставщиков. Тем грозит от двадцати до тридцати. Поймали одного такого. В четвертом блоке с ним познакомился, Пави — индус. Не поставщик, а диспетчер. Тоже крупная рыба. Но он гражданин Канады, так что его передадут канадцам, а там он отсидит 25% от срока. А если укажет на поставщиков, то возможно получит условно.
У Пави даже школа была по обучению водителей, «как правильно перевозить наркотики, чтобы не спалиться». Десять тысяч долларов за урок. Рассказывал истории из своей «школы». Один его «выпускник» (он раньше в этом блоке сидел) вез кокаин упакованный в колесе фуры. На хайвэе в Аризоне, летом... жара, резина перегрелась и взорвалась. Пару километров белого порошка рассыпалось как снег на 10-м хайвэе. Даже в новостях показывали. Это Пави с гордостью отметил.
Другой ученик у него был — белый, американец, любил сам использовать зелье. Ехал как-то под кайфом ночью, забрел в лес и снес полкилометра посадки, пока не влетел в толстое дерево. При ударе трейлер с такой силой ударил кабину, что водилу вынесло через лобовое стекло. Вылечили и посадили на четыре года.
В связи с этим, вспомнился собственный случай из армии. Я был в «учебке», механик-водитель танка. Ночью, ехали длинной колонной на ученья, двигались лесом
по узкой дороге, следуя друг за другом, ориентируясь по двум красным огонькам впереди- едущего танка.
Ехал я долго, всматриваясь внимательно в те два бледно красных огонька, как вдруг – они исчезли. Темень...Я продолжаю ехать, в непонятке... ведь совершенно темно и никаких огоньков впереди нет... И тут я слышу стуки сверху... приглушенные стуки
в корпус танка. Останавливаюсь. Оказывается, был резкий поворот налево, а я его проморгал. Между тем, впереди идущий танк, со своими красными огоньками- ориентирами, исчез за поворотом, а я продолжал ехать дальше по лесу, срезая деревья как бритвой. За мной образовалась вырубленная сквозь лес дорога... а на ней стояла шеренга, следующих за моими красными огоньками-ориентирами танков...

Пять утра. Раннее утро – самое сложное время: шок от пробуждения в тюрьме. Поэтому с утра лучше не выползать в зал. «ШОК» написан большими яркими буквами на лбу у каждого зэка в это время. Потому что — сон, самое счастливое время здесь... Уплываешь в астрал, ты на свободе, с родными и близкими, тебе уютно и хорошо. Тебя тут нет. Ты — Там... Там, где любимые места, любимые люди, где красивая природа, разнообразная вкусная пища... И вдруг крик: «CHO-OW!» Двери с грохотом открываются, бряцают замки... «Chow! motherfuckers»!
И заключенные выползают из клеток. Эти рожи надо видеть. Вся печаль мира
нарисована на них. Становятся в очередь, получают подносы и грустно бредут к своим
столам. Никаких разговоров. Жуют медленно кашу, берут пакетик с молоком и так же
неспешно возвращаются в клетки. Досматривать сны. Яркие краски астрала еще
не выветрились из сознания, серый бетонный зал тюрьмы в контрасте с великолепием сна
давит на психику. Надо вернуться... вернуться... досмотреть сон... «Что там было? Уже
не помню...» Но было что-то приятное, теплота из сердца еще не растаяла, холод тюрьмы
не успел растопить очарование того состояния. Но, уже нахлынули мысли... мысли,
сожаления, мечтания, надежды... батарея эмоций накинулась на чудесные виденья и они
растаяли, растворились в молочном тумане. И начался еще один день. «Э-эх... если бы
уснуть и проснуться только тогда, когда выпустят на Свободу. Уснуть, и проснуться
только в самом конце срока».
Chow, motherfuckers! Жрачка, йобвашумать!
Утром меня разбудил спикерфон. Адвокат приехал, принес бумаги на подпись. Всегда радуюсь, когда он навещает меня из свободного мира... кто-то помнит обо мне, кто-то заботится, кто-то пытается помочь. Мистер Ланелл всегда в костюме, бабочка, кожаный портфель с инициалами, лицо улыбающееся и слегка сочувственное. Говорит, что жена у него тоже адвокат и она помогает в моем деле, они вместе за меня
борются. Надо же, спасибо ей.
Рассказал, как он сегодня утром быстро примчался, даже свою традиционную утреннюю чашку кофе не успел выпить. И мне так остро захотелось пахучую чашечку кофе, в свободной обстановке, в своем доме... Тихое утро, сидишь себе в кресле, пьешь кофий. Неужели, это когда-нить будет опять...
Он дал прочитать мне бумаги, я пробежал глазами, подписал где галочки. Вынесение приговора назначено на вторник, тринадцатое января, в двенадцать.
— За подделку налоговых деклараций, – говорит адвокат – дают не больше пяти лет, но у тебя сумма денег была маленькая... будем надеяться дадут не больше трех лет... Максимум — сорок два месяца... зависит в каком настроении судья будет.
Сегодня ничего не ел, голова побаливает, состояние замороженное. Жалко себя всякий раз, когда общаюсь с властями. Почему судья зачитал мне соглашение, где

написано: «от 27 до 33 месяцев», а сегодня адвокат говорит: «42 месяца»! Большая разница. Быстрей бы уже приговорили и отправили отсюда.
13 января. Сегодня ездил на вынесение приговора. Даже не верится. Получил тридцать месяцев. Счастлив результатом: два с половиной года! Ничтожный срок для этого зала, поэтому я никому не сказал. Все хотят услышать о большом сроке соседа. Тогда, сравнивая со своей ситуацией – радуются. Если же срок небольшой — завидуют.
Вечером, в ожидании похода в суд, попробовал пораньше лечь, но шел футбол, крики в зале... После полуночи, наконец заперли клетки и тут же охранник объявляет
в интерком быть готовым утром к походу в суд. Ок. Затем, слышу, клацают замки
и нового «банки» заводят с мешками. Я притворился спящим, чтобы свет не включали. Тот долго возился, кряхтя с постелью, улегся. Но, чувствую, не спит. Сопит напряженно. Мне тоже не спится, переживаю, в суд с утра ехать на приговор.
Я поворочался и решил помолиться. Сажусь на свою полку по-турецки, он поворачивается, увидел меня, вскрикнул и быстро отвернулся. Тут охранник опять объявляет в интерком: «будь готовым в три утра в суд».
В четыре повели в приемную. Там – ожидание, набираются еще зэки в обезьянник из других блоков. В восемь, через четыре часа, надевают кандалы на ноги, на руки,
на пояс и гуськом ковыляем на выход. Залезаем в бусик (пятеро нас). Толстый негр, похож на Шрека, но пострашнее; еще один черный, по моложе; низенький мекс из Лос- Анджелеса, а также белый лысый тип с усами и в очках – типичный педофил. Оба негра рады, почему-то уверены, что их выпустят домой под залог. Поют: «Свобода! Свобода!». Веселые. Даже завидую.
Едем. Знакомый маршрут: Янгстаун — Кливленд... федеральное здание... выгружаемся, в лифт, лицом к стенке, девятый этаж... там сидим в обезьяннике до четырех после обеда.
Вызывали по очереди. Сначала толстого негра увели, потом белого. Педофил вернулся через час, лег на металлическую полку и захрапел. Ему дали двадцать лет. Потом черного привели. Тридцать лет за незаконное хранение оружия и наркотики. Не больше килограмма кокаина нашли, а срок как Эскобару.
В двенадцать и меня повели. Вхожу в знакомое помещение суда, был тут три раза. Адвокат ждет, приветливо улыбается, прокурор на другой стороне с федералом. Настал судный день. Боязно, но не страшно.
Приходит судья, все встают, мы с адвокатом подходим к трибуне, магистрат пробегает глазами по бумагам, начинается заседание.
Поочередно брали слово Мр. Ланелл и прокурор, обсуждали детали приговора. Судья неторопливо зачитал всё для протокола. Чтобы долго не углубляться в судебные дискуссии, которые страшно звучат для подсудимого и скучны для читателя, скажу лишь, что прокурор рьяно доказывал судье, что я изощренный международный хакер

и предлагал дать мне от шести до восьми лет. Судья понимающе на него поглядывал, перелистывал бумаги.
Затем дали слово моему адвокату. Он извлек конспект, прокашлялся и толкнул такую речь про меня хорошего и невинного, что я аж прослезился. В конце дали и мне высказаться, впервые за девять с половиной месяцев. Речь моя была лаконична, трогательна и запутана. Только я раскачался на спич, как юрист меня легонько похлопал по спине, мол, хватит. И судья лениво прочитал приговор: «Тридцать месяцев заключения. Плюс штраф — тридцать тысяч».
Я вздохнул облегченно, подошли федералы, надели браслеты. Мистер Ланелл похлопал меня по спине: «Поздравляю! Еще годик и свободен!». По моим подсчетам еще полтора, но это уже детали. Из тридцати месяцев, почти десять я уже отсидел, немножко скосят за хорошее поведение. «Тридцать месяцев! Будто лотерею выиграл»!
14 января. Нового со-камерника зовут Кевин. Среднего возраста, белый, с пузом, лысый, в очках. Дышит тяжело и сопит: эмфизема, астма, сердце. Курил с шести летнего возраста и до ареста, тогда пришлось бросить. Но потом покупал сигареты в тюрьме,
по триста долларов за пачку. Получил двадцать два года за вооруженный грабеж. Два года отсидел, привезли на апелляцию, надеется скосят лет пять. Так адвокат обещал
за тридцать пять тысяч.
Ночью к нам еще подселили китайца. Привели после полуночи. Включил свет с извинениями, стелился минут пятнадцать, потом притих. Кевин после этого час еще ворочался, сопел, волны негатива разливались по клетке. Как он еще двадцать лет собирается тянуть?
15 января. Встретил тут парня из Кишинева! «Вася» зовут. Столько радости, будто брата родного повстречал. Земляк. Он получил двадцать четыре месяца, отсидел двадцать один. С учетом трех месяцев за хорошее поведение, едет домой.
Нас вместе поселили в клетку номер 121, на втором этаже. На этом ярусе спокойней, шум из зала подальше, шарканье бродящих зэков мимо дверей потише. Я на боковой полке опять. Привык на боковой. Будто дышать легче, вид из окна есть, парковка уже ставшая почти родная, да и шкафчик открывается в мою сторону.
Вид из окна — бонус к мрачному тюремному интерьеру. Можно радоваться
и мечтать, глядя в окно. Сейчас – парковка полная машин... снег, лес голый стоит, почти рассвело.
В этом году еще на улицу не выходил. Продержаться бы здесь без инцидентов еще месяц или сколько там предстоит, а в следующей тюрьме выход на улицу каждый день.
Небо начинает покрываться розоватыми тучками... Где-то там, на востоке, за облаками — солнышко. Вспомнилось, как при полетах оно ярко вспыхивало, когда самолет выныривал из молочного облачного покрова... Мгновенный прорыв через облака и вдруг — яркое солнце, синее небо... и ты находишься между небом и землей... от одних земных забот улетел, а к следующим еще не прилетел.