В свой тринадцатый май Манучехр многое понял. Вот например могучую силу печатной буквы. Славик, ровесник и сосед из квартиры напротив, строго на время, дал ему книгу со странным для пионерского слуха названием - «Эммануэль». Почти шёпотом дал. Многозначительно показав пальцем на нужные страницы. И вихри ворвались в неокрепшую душу Манука. Тысячи шайтанов родились в его голове, из которых как мыльные пузыри выскакивали другие шайтаны, а из них шайтанчики поменьше. Матрешки шайтанов заполонили голову Манука. Книгу хотелось прижать к лицу, обслюнявить горячими губами, опуская ниже, к паху, к тому, что набухло и отвердело как камень, и забыться в тумане сладких как рахат-лукум конвульсий. Это вам не «Дети капитана Гранта». На них совсем не стоял. И на Хайяма не стоял. Тем более почтенный бобо Омар был мужчина. Еще и мужчина давно мертвый. Ну нахуй, харам.
Манучехр понял что взрослеет. Вот как вообще происходит это пресловутое взросление? Допустим живет такой, подающий надежды прилежный мальчик, из приличной семьи где отец, уважаемый муаллим Мирзо Мусоевич, преподаватель в музыкальной школе и руководитель детского духового оркестра, а мама учитель родного языка с полным ртом золотых зубов, а теперь еще и полными молока грудями для младшего братишки. И вот, он, в шортиках, сандаликах и белой рубашке забавляется на беззаботном, майском лугу, звонко смеясь и улыбаясь весеннему солнышку, ловит сачком разноцветных бабочек. Но в какой-то момент его кусает какая-то муха, и у него сразу падает успеваемость в школе, вдруг появляется эрекция и начинают расти волосы на ногах. Ну, будем считать что именно так это и происходит.

Вообще у Славика много чего было. Его папа с мамой гоняли во Вьетнам. А дед в Германию. Некоторым вот везет в жизни. Путешествуют по заграницам.
Родители строили там, какую-то ГЭС и привезли Славику много шмоток, жвачек, комиксов и вьетнамский пионерский галстук. А дед стрелял по рейхстагу из пушки и привез трофейные игральные карты. Не Славику конечно привез. В сорок пятом еще даже не проектировали Славикова отца. Галстук показывали на линейке всей школе, и всем было интересно. Карты показывать было нельзя. Хотя они были намного интереснее галстука. Особенно фотографии на них. Поэтому Славик показывал их втихаря. Когда родители были на работе, и когда подвыпивший дедаВася громче всех кричал – «Рыба», ударяя ладонью по столику во дворе, а бабМаша уходила в магазин. Да и хуй с ними.

Манучехр прятал «Эммануэль» на чердаке их трехподъездной четырехэтажки, в схроне надежно присыпанном керамзитом. И считал минуты последнего урока, чтобы как горный орел вырваться из клетки на свободу, забраться на чердак, и выкопать свою спящую красавицу. Вчитываясь в каждую букву, Манук испытывал боль и радость, страдание и счастье, изнывая от приторной ревности к этой развратной женщине. Он тяжело засыпал, а утром как только открывал глаза перед ним подводной лодкой всплывала Эммануэль. Недающая покоя пубертатная шиза, перерастающая в идею «фикс». Возвращаясь домой Манук избегал встречи со Славиком, уже изрядно поднадоевшим своим требованием вернуть обратно «Эмму». Он хотел разлучить его с любимой. А вот хуй ему. У него и так есть тридцать с лишним немецких шлюх, пусть довольствуется ими. Ишь, малафья ишачья.

Манук никому не рассказывал о своих сердечных муках. Даже однокласснику и другу Зафару. Почти брату.
Зафар, сын водителя БЕЛАЗа аки Ходжамурода, наглухо страдал отсутствием воображения. Он мог не понять его. Ну не дал Аллах мозгов, бывает. Но зато Заф был большим практиком, выцарапывал смотровые щели на закрашенных окнах общественной женской бани, и они частенько ходили гонять "суху" на старую дамбу, под которой был пляж с загорающими русскими женщинами. «Тебе вон ту черненькую, а мне ту беленькую. Потом поменяемся. Понеслась».

Как-то Зафар предложил Мануку подойти ближе к вечеру к пустырю, что под холмом за школой. Там начинался частный сектор. Туда-сюда сюрприз говорит, будет. Кизяк бараний знает, что там будет - думал Манук, но все же что бы там не было, это полюбому лучше чем втихаря ебать кларнет у папы на работе. И вообще, Зафар большой мастак на выдумки, храни пророк его здоровье.
Манук поднялся на холм когда солнце уже заходило. Пряный майский вечер вращал розу ветров, внизу на пустыре. От восхода шел и громко ругался, здоровенный бородатый мужик с дрыной в руках - "Сюда иди сухадройчник!!!". Это был отец Зафара, водитель БЕЛАЗа ака Ходжамурод. На закат улепетывал Зафар, сверкая голой жопой и находу натягивая портки. В центре между ними невозмутимо щипал травку Зафаров «туда-сюда сюрприз». А на юге, над головой Манука сгущались тучи. Он резко развернулся и побежал. Зафар, блять! Одним словом - чурка ебучий.
На лесистых, восточно-европейских равнинах бытует мнение, что в некоторых южных республиках молодой человек, на заре своей юности в обязательном порядке должен совокупится с самкой ишака. Иначе он вроде как не мужчина. Что это своего рода посвящение, с одобрения взрослых. Это немного не верно. Колхоз дело добровольное, этим бывает балуются подростки, совсем еще дети, но если тебя застанут за таким занятием взрослые, то мало тебе не покажется. Приблизительно так же у славян дело обстоит с курением. Глава семьи может надрать уши за курево малолетнему сыну, не беря в расчет, что сам очень рано начал курить втихаря от своего родителя, который в свою очередь боялся по этому же поводу своего отца. Потомственные курильщики. Хотя многие и не курят вовсе. Так и здесь, в Азии. Есть потомственные, а есть и не курящие. Вот Манук уверен что его папа никогда не курил ишачку. Он на момент представил уважаемого всеми муаллима Мирзо Мусоевича в дирижёрском фраке и с глупой улыбкой на лице, задравшего хвост бедному животному. Нет, не может быть, харам, харам.

Май подходил к своему финалу. Палящее солнце жгло и без того выжженную душу Манука. Он почти все свое свободное время проводил на чердаке, перечитывая и без того уже до дыр прочитаное. Целовал страницы, и даже лизал их краснея внутри себя. Он знал каждую букву, каждое событие, как любой мужчина знает все отверстия горячо любимой им женщины. Эммануэль каждый вечер спокойно засыпала под одеялом из керамзита, а спускавшийся с чердака Манук не мог заснуть. Его будто живьем засовывали в раскаленный тандыр. Голова горела. Горел стертый до крови, многострадальный "кутак". Эммануэль не давала покоя. Она была везде. На тротуарах, автобусных остановках, за прилавком магазина. Манук смотрел на неё и втягивая воздух ноздрями, невольно вонзал взгляд ей в промежность. Ему начали делать замечания, а чей-то муж даже отвесил оплеуху. Он уже боялся смотреть на мать. С этим надо было срочно что-то делать.
Друг помог. На то, он и друг.

Венера жила в строительном общежитие и была из тех, в общем-то еще молодых женщин, которые которые постоянно болеют с похмелья и уже не брезгуют малолетками. Побывавший там вездесущий Зафар, теперь готовил к заплыву своего почти брата. Водка была изъята из запасов аки Ходжамурода. Без спроса конечно. Это для Венеры. И это обязательно. Джинсы взяли у Славика. Напрокат. Готовились на заброшенной стройке возле Венериной общаги.
- Ну как я? – волновался Манучехр
- Как танцор диско
- Ноги не воняют?
- У всех ноги воняют. Потому что из жопы растут. Иди Джимми, тебя ждут.
Сегодня Манучехр первый раз в жизни не придёт ночевать домой. Он еще не придумал что скажет завтра родителям. Завтра будет то, что будет завтра. А сейчас, он заберется по решетке первого этажа, дотянется до подоконника второго, и влезет в окно комнаты, где его ждет Эммануэль.

Щебетанье проснувшихся ранним утром птиц раздражало. Вот хули им не спится? Манучехр брел по улице и терзал себя немыми вопросами. Почему? Как так могло случится? Водка залитая в Венеру, джинсы Славика, все было зря. Может он боялся что в комнате неожиданно возникнет бородатый ака Ходжамурод с неизменной дрыной в руках? "Аааа сухадройчник!!!". Хуй его знает, но как Манук не старался, сморщенный, обрезанный стручок не хотел оживать, что в конце концов вызвало истеричный хохот Венеры, которая влила в себя остатки водки со словами «не можешь срать, не мучай жопу» и спокойно заснула. Он просидел слушая ее пьяный храп до утра, в ожидании чуда. Чуда не произошло. И теперь брел вдоль домов, а весь огромный мир сузился до размеров зеленой, коровьей лепешки. Он не мужчина. Как быть дальше? Хоть в петлю лезь. Но Аллах не Тимошка. А истина всегда где-то рядом. И она явилась ему. На двери недавно открывшегося новомодного заведения - видеосалона, висела афишка из листка тетради в клеточку. «Ночной сеанс. Эммануэль или голая нога из Садоса. Взросл. Вход 1 рубль». Голову Манучехра сжало раскаленными тисками. Пока он, всю ночь унижался перед пьяной шлюхой, Эмма, которая так долго его мучила, всю ночь ублажала кучку похотливых ублюдков за один рубль с рыла!
Манук поднялся на чердак, разбросал керамзит, вытащил ее, и разорвал на ней одежду из твердого переплета. Свернул листы в трубку и со злостью разрядился. С хуем было все как никогда в порядке. Он достал из кармана перочинный нож. УМРИ ТВАРЬ! СДОХНИ! СДОХНИ! Лезвие вместе со страницами рвало пальцы. Кровь стекала по телу Эммануэль и смешивалась с семенем. Разорванная в клочья шлюха трепыхалась как бабочка на ветру, и наконец взмахнув окровавленными крыльями, затихла на полу чердака. Манучехр перевел дыхание, затоптал ее глубже в керамзит, присыпал крошкой, и с наслаждением помочился сверху. Он улыбался и еле сдерживал охвативший его восторг. Манук теперь точно знал кто он такой, и как ему надо поступать в жизни.
А за окном чердака, уходил доживая свои последние дни, май. И вместе с маем, доживало последние дни его детство. Будь оно не ладно.