Проснувшись как всегда рано, он было приподнял голову с подушки, но в звенящей пустоте блаженно пели синички, и эти райские трели заставили его снова сомкнуть веки. «Ах, если бы и люди разговаривали на языке птиц!» - подумалось ему. «Как хорошо в отпуске!», но мысль о том, что через пару недель ему опять придётся выступать перед стадом баранов, которые не понимают нормального человеческого языка, заставила его открыть глаза и, свесив с кровати сначала левую, а потом и правую руку, он блаженно скатился на ковёр и улыбнулся, пустив, при этом маленький слюнявый пузырёк уголком рта.

      Спиртное он не любил с раннего детства. Оно забирало у него пять букв из державного алфавита, а учитывая, что десять – пятнадцать букв давались ему с трудом и по трезвому, то после небольшого фуршета его не смогла бы понять даже любимая учительница литературы из милой ему школы для не совсем одарённых (или совсем не одарённых, тут он путался) детей. Поэтому в голове было как всегда свежо, и думать ему было проще, чем говорить.

    Синички в его голове поутихли. Некоторые озабоченно начали вить гнёзда, другие же полетели искать червячков своим будущим птенчикам. Тараканы, хитро наблюдавшие за действиями птиц, почуяли опасность и шустро попрятались по многочисленным щелям и трещинам многострадальных от философских размышлений, немногочисленных извилин и, в образовавшейся вдруг пустоте, начали всплывать обрывки сна:

    Он стоял на подиуме, в самом центре ревущей толпы. Складки белой, шёлковой вышиванки ярко переливались под лучами солнца, подчёркивая орнамент, обрамлявший разрез, тянувшийся к горлу. Слегка повернув голову на право, он увидел человека в чёрной форме, подвешенного за ноги, вниз головой, на фонарном столбе, полу-окружённом кипарисами. «Ты - следующий!» - скандировала толпа, взрываясь хохотом и аплодисментами на каждый его дурашливый поклон. «Площадь Пьяцца Лорето» - крутились в его голове незнакомые доселе слова.

    Одна из синиц, залилась слишком назойливой трелью и, смахнув со лба выступившую испарину, он легко поднялся с ковра, поведя лопатками, сбросил прилипший к спине окурок, и пошёл на звук. Звук исходил из маленькой плоской коробочки, на мигающей глади которой, просматривались смутно знакомые ему изображения телефонных трубок красного и зелёного цвета. Недолго подумав, он нажал на зелёную, слегка сомневаясь в сделанном выборе.

    «Андрюша ты опять задумался!!?» услышал он знакомый голос Трупчинова, исходящий из плоской коробочки. «Сколько раз тебе повторять: услышал звук – жми на зеленую, как в Раде! Спикер ты или нет!». Он попытался составить доступные ему буквы в слова, но пластиковая штучка, прокричала голосом пастора – «С завтрашнего дня улетаю в Италию – буду загорать, прыгать с тарзанки, так что подменишь меня если что!»

    «Наверно тоже не пьёт» - подумал Андрлюша, представляя влажные губы Пастора, напомнившие ему куриную попку. Блаженно опустившись на ковёр и, размахивая руками как ветряная мельница, Парлубий покатился в ванную комнату, повторяя про себя как мантру: «Пастор в Италии на солнце, вниз головой, а я следующий!».

  Он искренне благодарил Бога за вещий сон, неоправданно испугавший его сначала.