Через дорогу стоит дом. Ничем не приметная хрущевка с серой шиферной крышей. Отрыжка первых полётов в космос. ‌
По окнам видно - где ещё доживают век бабушки с котами и геранью, а где - новые хозяева. Дешёвый пластик и потёки пены. Особенно хорошо видно в бинокль; Макс не зря купил его в фототоварах. Всего за три штуки масса развлечений вечерами. Особенно, летом. Жара, жильцы не закрывают шторы, распахивают окна. Макс раздал соседям напротив прозвища: старуха с округлыми сиськами - Кошатница. Он не раз пытался посчитать её питомцев, каждый раз выходило по-разному: семь, девять. Много. Старуха летом ходит голой, но это не возбуждает. На пятом этаже справа - Человек-гора. Дядя неопределенного возраста с огромным пузом. Ничего интересного, даже баб не водит. Какие там бабы с таким пузом! И матерью с бессонницей: та и в два ночи на кухне, и в три. Жрёт, наверное. ‌
Этажом ниже живут студенты, трое. Курят часто. Макс вспоминает про сигареты, тянется за пачкой, не отрываясь от бинокля. Конечно, роняет на пол. Чертыхаясь, наощупь проводит рукой, ловит гладкую коробочку вслепую, потрошит. ‌На красный тормозят машины, из одной глухо ухает музыка. Как обычно, чем дерьмовей тачка, тем мощнее саб.
‌- Саня! Санё-о-ок! - орёт кто-то пьяным голосом на улице. - Стой, сука! Стой, мрачный! ‌
Макс закуривает и вновь припадает к биноклю. Второй этаж. Там - семейная пара и маленький ребёнок. У ребенка видна только голова, когда он пробегает возле окон. Девка тощая и какая-то кривая, однажды утром они задорно поролись на балконе, видимо, чтобы не будить ребёнка. Видно было хорошо, но смотреть не на что. Ни сисек толком, ни чего ещё интересного. ‌-
Саня, долбаный осёл! - продолжает тот же голос под окном. - Маринка сказала, домой иди! ‌
- Пошёл в жопу! - отвечает невидимый Саня.
Судя по голосу, он ещё пьянее.
- Я сейчас мотор поймаю и - в Северный. ‌
- Какой Северный, не дури, ну? Вы ж месяц женаты. Она на развод подаст. ‌Макс смачно плюёт вниз, в душе надеясь попасть хотя бы в одного из крикунов. Напрасно, конечно. И попадёт, не поймут. ‌
- Да и хер с ней! - решительно отвечает невидимка. - Поехали вместе. ‌
- Да ну... - Голоса начинают звучать из одной точки внизу.
Или уговорит, или подерутся. Один хрен, в общем-то. ‌Макс проводит биноклем вдоль окон. Ага, вот интересное окошко загорелось! Он зовёт её Мамка. Лет сорока с гаком, толстенькая, но не жирная. Сын взрослый, но ещё пацан. Двадцать. Ну, двадцать пять, край. Мамка живёт одна, он только иногда заезжает в гости, посидеть за чаем. Рассказывает что-то. А когда она одна - бывают варианты. Шторы Мамка не задергивает, свет частенько не тушит. Переодевается, как специально для зрителей: медленно, вкусно. В бинокль можно рассмотреть толстые ляжки, интимную стрижку сердечком, крупные ареолы сосков. Нижнее бельё только чёрное, но на вид недешёвое. Хотя... В этом Макс не разбирается. Бинокль в руках начинает дрожать сам собой, приходится класть его на перила балкона. Не отрываясь от окуляров. ‌Сегодня она с мужичком. Такие вечера он любит даже больше стриптиза Мамки. Это отлично, вообще! ‌
- Саня, да ты жлоб, понял? Жлобяра конченый, чмо педальное! - взрывает мозг тот же голос снизу. Не договорились, значит. Нет консенсуса. ‌
Мамка стягивает через голову майку, оставаясь в шортах (с такой-то жопой! а, впрочем...) и лифчике. Мужичок обнимает её, по-хозяйски, за задницу обеими руками. Мамка льнёт к нему, но не может прижаться вплотную - сиськи мешают. Она ловко расстёгивает лифчик. Мужичок отпускает задницу и берёт её под сиськи. Как продавец на рынке: вам какой кусок? Видно отлично. Макс выплёвывает окурок и, не отрываясь от бинокля, стаскивает с себя трусы. Зад холодит табуретка, но сейчас не до того. Макс нежно берёт себя за набухшую плоть и начинает мять оживающий в руке хер. ‌
- Ты достал, Виталик! - нервно орёт снизу голос. - Понял, сука! Моя жизнь, моя жена, чё ты мне указываешь?! ‌
Хер оживает окончательно и наливается кровью. Густой, горячей, какой-то злой. Макс привычно сжимает его и начинает двигать кулаком. Медленно, стараясь не спешить. Зачем же раньше времени? ‌Мамка уже сняла с себя шорты и остаётся в одних трусах. Как обычно, чёрных. Она стоит на коленях и смачно сосёт, далеко откидывая назад коротко стриженную голову, а потом впиваясь мужичку в пах. Мужичок стоит в свалившихся до колен джинсах, запрокинув голову. Руки по швам? Мог бы и помочь Мамке, направить её пыл.
‌- Я тебя убью сейчас, тварина, понял? ‌- Саня, ты это... Нож спрячь! Спрячь, говорю, нож!!! ‌- Да похуй! ‌
Разогрев мужичка, Мамка отрывается от него, скидывает свои трусы и упирается руками в подоконник, глядя куда-то в сторону Макса. Мужичок пристраивается сзади и тут Макс понимает, что так он долго не сможет удержаться: сиськи Мамки начинают подскакивать и опадать. Вот. Совсем рядом. В двух шагах от него. Мамка приоткрывает рот и закусывает губу. ‌
- Нож убери, нож! Ааа... - крик снизу наполнен болью. Кричащий словно трезвеет. Или - умирает. ‌
Макс сдавленно рычит, не в силах сдержаться. Тугая сила покидает его, толчками семени бьёт на пол, каплями оседает на коленях. Мамка в мелко дрожащих перед глазами окулярах тоже кончает, выгнувшись дугой. Рот широко распахнут прямо навстречу Максу. Словно он участвует в их энергичном соитии. И она хочет и его. Губами и сглотнуть. ‌
- Саня, еблан! Скорую... Вызови скорую, мне пиздец... ‌
Мужичок за опавшей спиной Мамки тоже что-то орёт, но отсюда его не слышно. Макс отрывается от бинокля и часто дышит пересохшим ртом. Внизу кто-то невнятно орёт, слова не разобрать. Да и не важно. Сейчас всё не важно. ‌Жизнь продолжается, даже если чужая на исходе. Да и насрать.