Батя помер перед Рождеством. Ушел как жил, хмельно да хмуро. Вечером браги из кастрюли хлебнул да спать лег. А утром из спальни уже и не вышел. Может, карамель в закваске порченой оказалась, а, может, мать с чемерицей перестаралась – не ведомо. Не стало бати.

Узнав, что отец скончался, Вова пить не стал. Помянул всухую, сглотнул и денег матери выслал. А когда с почты возвращался, понял вдруг, что это - знак! Что уезжать нужно сегодня, сейчас! Что иначе, Рождество он встретит в СИЗО. Ничего уже не изменится, и призрачной надежды, что все уладится само собой, уже не было.

Самолет улетал ночью, и он давно уже забронировал в нем место на чужую фамилию. Фальшивый паспорт уже год как лежал в тайнике у любовницы.

Оставалось самое неприятное – разговор с женой.

Маринка, дочь бывшего партработника, ощастливила его свои согласием, восемь лет назад. Папа Марины как раз оказался не у дел, и привыкшая к партийным пайкам и заграничной одежде столичная красотка, снизошла до бесшабашного, мариупольского Вовчика. Она гуляла с ним по киевским клубам, демонстрировала длинные стройные ноги, и, выпуская через ноздри дым ментоловой сигаретки, вещала: «Ну, вы же знаете, я выросла над «Каштаном».

Вовкины друзья кивали бритыми лбами и понимающе вторили,

- Ну, да, Марррына. Ну, да. Ты девка крррутая! А…, давай, споем!». И смурными, пьяными голосами затягивали - « Там вдали за ррррэкой, загорррались огни…»

Марина презрительно сжимала тонкие губы и уходила курить на кухню. Сожалея, о беззаботных днях преуспевания своего отца, она вспоминала как папа брал ее с собой на партийную конференцию в Молдавию, как объедалась она там сладким виноградом и шоколадными конфетами фабрики «Букурия».

Часто, Марина засыпала прямо на кухне. Сквозь зыбкий сон она слышала шум пьяной оргии и привычно ждала, когда утреннее небо над «Каштаном» огласится раскатистым гимном про молодого коногона.

- Гудки трррэвожно загудели,- жизнеутверждающе прощались с Мариной гости.

Пьяный Вовчик, тащил девушку в спальню, обрушивался сверху и шумно дыша перегаром пытался делать секс. Марина принимала красивую позу, и безотрывно пялилась на свои высоко поднятые тонкие щиколотки. Она старательно тянула подъем, горько вздыхала и твердила: « А я…, а я балетом занималась».

Вовчик не был принцем ее мечты. Он не служил дипломатом, не разбирался в моде, не был сыном партработника, но легкие кредитные деньги примирили Марину с действительностью. Жених исправно таскал шубы и украшения. Затаривал родительский холодильник деликатесами и водил красотку в дорогие рестораны.

Через год они поженились. Притихшие, номенклатурные родственники невесты, заискивающе поглядывали на заполонившую свадебный стол бандитскую братию. Угрюмую поначалу, а затем бесшабашно пляшущую, орущую, и звучно шлепающую по попкам своих подруг.

Подарков было так много, что они заняли целый зал. Телевизоры, видеомагнитофоны, люстры, сервизы. Горы подарков! И торжествовал над всем этим благолепием, подаренный братвой, вьетнамский мебельный гарнитур. После свадьбы подарки привезли в недавно купленную женихом квартиру и, сидя на жестких вьетнамских стульях, Вовчик с батей пили горькую. Пили крепко. Со слезой, с песней.

Старый шахтер гладил огромными пальцами замысловатую восточную резьбу, громыхал по столу очередной стопкой и гордо провозглашал: «Ты - моя сперма! Сперррма!»

Уставшая, худенькая мать спала, не раздеваясь, в будущей детской.

Марине было все равно. Ее тошнило, рвало, и первую брачную ночь невеста провела возле унитаза. Иногда, в ванную заходила свекровь, гладила ее по голове и просила: «Ты, люби его, моего сыночка. Люби его, он - хороший».

О любви Марина с Вовчиком не говорили. Родилась дочка. Беспомощная девочка нуждалась в матери так же, как Марина нуждалась в ней. Их потребности полностью совпадали. Они давали друг другу, любовь, нежность, ласку и бесконечную власть друг над другом. Марина стала идеальной матерью. Все ее время было занято ребенком. Правильным питанием, здоровым сном, красивыми игрушками. Она игралась с ней, как с куклой, по нескольку раз на день, меняя наряды. Когда малышка подросла, учила рисовать, читать, водила в театр, цирк, на детские праздники и дождалась! Пришло время и Марина отдала девочку на балет. Молодая мама часто сидела в парке возле театра оперы и балета, ждала когда закончатся дочкины уроки, и хвастала малознакомым людям способностями своей девочки.

Вовчика к дочери она не подпускала. А сам он не стремился быть отцом, боялся брать ребенка на руки, не умел играть в девчоночьи игры. Иногда, поздно ночью, Вовчик заходил в детскую, присаживался рядом со спящей дочкой и вдыхал сладко-кислый запах маленького ребенка. Он трогал пальцами ее волосы, смущенно кривил в улыбке губы, и пытался понять природу той восторженной теплой слизи, которая соленым комом ползла из груди прямо в горло.

Ни Марине, ни дочке не нужна была его любовь. Им нужны были деньги. И он их исправно приносил. А как иначе? Ведь, у них должно было быть все самое лучшее и самое красивое. Когда он показывал жену с дочкой друзьям, парни одобрительно кивали,

– Молодец Вован! Вон, какую бабу отхватил и малая красавица. Хороший Вовчик человек, настоящий!

Дома он бывал мало. Так сложилось. Когда дочка была крошечной и часто плакала, он просто убегал от этого шума. Потом - вошло в привычку, и Вовчик стал возвращаться домой поздно ночью. Марина не возмущалась, ей было так лучше. Со временем, он стал исчезать из дому на два-три дня. Пьянки с друзями, встречи с «нужными людьми», девушки, сауны, охота, потом появился кокаин. Денег хватало, и хотелось всего и побольше. Марина все видела и все понимала. Но ее это не задевало.

- Не мелькает перед глазами, не пьет на глазах у ребенка, не водит домой шумных друзей – вот и славно! Деньги приносит - вот и хорошо! А все остальное - мужские игры. Никуда он не денется!

В какой-то момент жизнь стремительно изменилась. Не успел он понять, что происходит, как поток дурных денег куда-то исчез. Вовчик с пацанами, заваливали в очередной банк, делали «предложение от которого невозможно отказаться» , а им отвечали, что да. Конечно, да! Мы вас уважаем, но денег нет , и кредит мы вам не дадим. Иногда клерки просили предъявить какие-то дополнительные бумаги и гарантии. Грозные ребята совершенно не соображали, о чем идет речь. Они понимали одно – денег не дадут. На пьяных сходках парни орали: «Да мы их…! Да они у нас…!». Но, все эти бывшие бандиты уже давно привыкли к сытой, комфортной жизни, обзавелись семьями, и идти на криминал никто из них не стремился. Дикая жажда денег и беспредельная бойцовская удаль, выдернувшая их когда-то из родного провинциального Мариуполя, исчезли без следа.

Деньги таяли с каждым днем. Менять привычки было не просто. Он никогда не думал о дне завтрашнем, не копил, и не вкладывал деньги в бизнес. По натуре он был авантюристом, и ему везло. Но, наступил какой-то предел, ни одной новой, приносящей деньги схемы он придумать не мог. Иногда, под коксом, Вовке казалось, что вот она - эта новая идея, что мозг его пульсирует, как часы, и игра мысли рафинируется в новую, никем еще не испытанную тему. Но, утром его знобило, трясло, он тянулся к бутылке с коньяком, и было ясно, что все - очень плохо.

Сначала он занимал у друзей. Потом, приятели перестали смотреть в глаза и стали отказывать в деньгах. Вовчик принялся продавать драгоценности жены, стал чаще бывать дома.

Марина не понимала, что происходит. Подумала, что нагулялся, остепенился. Но, когда в заветной тумбочке закончились деньги, она устроила скандал. Марина визжала, топала ногами, лупила поникшие плечи мужа костлявыми кулачками. Напомнила, что он быдло , а она выросла над «Каштаном». Рассказала, что он, как и его отец, законченный алкаш, что друзья его тупые ублюдки. Перечислила всех девок, с которыми он спал, вспомнила тайную поездку на Ибицу с малолетней моделью, и его давний роман с секретаршей . Оказалось, что Марина знала о нем все. Но главное, чего она не могла ему простить. Собственно, она даже представить себе этого не могла! Так это то, что денег нет. Совсем!

Вовчик молчал, не оправдывался, не огрызался. Он лег на вьетнамский диван, сжался в комок, отвернулся к стене и уснул. Ему было плохо. От Марины, от отсутствия денег, от несправедливости мира. Неделю он лежал на этом диване. Отключил телефон, не брился, не ел, пил кофе и запивал его коньяком. Жена с ним не разговаривала, только громко перечисляла дочери, что еще в доме закончилось.

Однажды, когда теплая коньячная волна наконец-то согрела его мозг, Вова зашел в комнату дочери. Девочка сидела на полу и играла в Барби. Увидев отца, она вздрогнула и испуганно заслонила спиной своих кукольных дочек. Он сел рядом , взял в руки игрушку, погладил ее большими, как у бати, пальцами, ухмыльнулся и сломал Барби руку. Ребенок заплакал и помчался к маме, а Вова уснул на полу, пиная во сне ногами, розовый кукольный домик.

На следующее утро Вовчик побрился, надел костюм, собрал папку документов, и поехал в банк.

Директором банка был его давний друг. Когда-то Вовчик устроил его на работу в этот банк и вместе они заработали столько денег, что Вовчик даже не мог назвать цифру. Он зашел в приемную, осадил взглядом секретаршу и вошел в кабинет. Не здороваясь, он сел в кресло напротив товарища и протянул ему папку с документами.

- Денег дай, - негромко произнес Вовчик.

Директор заулыбался, достал из тумбы стола бутылку, и плеснул в бокалы золотисто-коричневого напитка. Не дожидаясь друга, щедро хлебнул коньяку и принялся вещать, что с деньгами проблемы, что все не просто, что времена изменились, и, что он сам не знает как быть.

Вовчик хмуро поглядывал на холеное толстое лицо приятеля, на покрасневшую от коньяка, зажатую воротником итальянской рубашки шею, на очки в золотой оправе. Он вдруг вспомнил, как когда-то в Мариуполе, дружбан заезжал за ним рано утром на мопеде. Как мать собирала им на работу тормозки, и заворачивала в газету теплые стеклянные баночки с супом. Вспомнил, как ехали они на шахту по зимнему морозному городу, и прижимались друг к другу, чтобы хоть как-то согреться на ледяном, заиндевевшем мопеде…

- Денег дай,- так же негромко прервал Вовчик речь директора.

- Нуу! Нельзя же так, - развел руками и от души потянулся, в удобном кожаном кресле старый друг. В какой-то момент, довольство жизнью настолько переполнило его, что земляк не сдержался и сладко широко зевнул.

Сначала Вовчик схватил руками его шею и смотрел, как приятель пытается дышать. Как краснеют его щеки и выползают за золотую оправу очков глаза. Смотрел, не отрываясь, и только сильнее сжимал ладони.

- Денег дай,- в последний раз прошептал Вовчик и резко отпустил шею.

«Ты, ты, ты»,- захлебываясь собственной слюной, повторял директор, - «Ты у меня еще узнаешь, да я тебя… в тюрьме сгною, Ссссука…»- сипел бывший друг и, часто отталкиваясь ногами, полз к двери. Вовчик метнулся в угол кабинета и схватил стоящую там биту. Эту американскую биту, он сам когда-то подарил другу на День рождения. Привычно ударил сначала по ногам, а затем, принялся гасить по спине, голове, пояснице. Он вымещал на нем всю свою злость, всю накопившуюся усталость, всю обиду на жизнь, на Марину, на друзей. Он бил его до тех пор, пока, почуяв неладное, не ворвалась в кабинет секретарша. Она повисла на нем сзади, умоляла не убивать. «Тебя же посадяяят!»- кричала она - « Не надооо!». Наконец-то он выпустил из рук биту, посмотрел на месиво на полу, стряхнул с себя секретаршу и поехал к любовнице.

Директор не умер, но остался хромым. Он накатал заяву в милицию и изо всех сил старался посадить Вовчика в тюрьму. Уже почти год, как Вовчик жил на подписке о невыезде. Друзья не бросили его, собрали денег, заплатили адвокату и мусорам и те пытались переквалифицировать статью в самооборону. Но, у директора денег и связей было больше, и адвокат Вовчика шаг за шагом проигрывал суды.

Завтра должен был состояться последний суд, и он знал, что судье заплатили, и процесс он проиграет. Садиться в тюрьму Вовка не собирался. Он готов был бежать куда угодно, лишь бы не сидеть. Все было продумано и подготовлено. Месяц назад он продал машину и собрал, кой-какие деньги.

Весь этот год он редко виделся с женой и дочкой. Забегал, чтобы дать им денег. Каждый раз Марина рыдала и жаловалась на загубленную им, Вовчиком, жизнь. Сегодня он зашел к ним в последний раз. Проститься и сказать, что развод он оформил полгода назад, а квартиру переоформил на дочку. Он привычно выслушал, какая он сволочь, отдал жене оставшиеся деньги, поцеловал, поддакивающую маме дочь, и уехал в аэропорт.

В дорожной сумке лежали шорты, кеды, пара футболок, фальшивый паспорт и билет в Камбоджу. Билет на чужую, ставшую теперь родной, фамилию Борисов.