PaoloGilberto - Минус на минус, часть 1

Глава 1-2: http://udaff.com/read/creo/123869/
Глава 3-4: http://udaff.com/read/creo/123878/
Глава 5-6: http://udaff.com/read/creo/123896/
Глава 7-8: http://udaff.com/read/creo/123907/
Глава 9-10: http://udaff.com/read/creo/123913/
Глава 11-12: http://udaff.com/read/creo/123925/
Глава 13-14: http://udaff.com/read/creo/123935/
Глава 15-16: http://udaff.com/read/creo/123942/
Глава 17-18-19: http://udaff.com/read/creo/123951/

PaoloGilberto - Минус на минус, часть 2

Глава 1-2-3: http://udaff.com/read/creo/132692/
Глава 4-5-6: http://udaff.com/read/creo/132698/
Глава 7-8-9: http://udaff.com/read/creo/132707/


10.

- Пульс совсем слабый и частый, а давление сейчас скажу, - фельдшер Серёжа быстро накачивал манжету, вложив в неё кругляш фонендоскопа.
- А где у нас ургент сегодня, Валер? – врачиха чуть повернула голову в сторону водителя.
- В ЦРБ. Мигалку включить?
- Да тут хоть с мигалкой, хоть без.. Эти коновалы такую тяжёлую не вытащат, - врачиха зябко повела плечами, потёрла ладони, - Ну, что там, Серёж?
- Шестьдесят на.. Нижнее не могу определить, - нахмурился фельдшер.
- Кровотечение внутреннее, к бабке не ходи. Вену будем искать? Или три минуты подождём, ехать-то недалеко? Подождём, - поговорила сама с собой врачиха.
- Она что, умирает? – Максим подался вперёд.
Казалось, врачиха только сейчас заметила Максима.
- О, а батюшка тут откуда?
- Это моя знакомая, мы с ней должны были встретиться, а тут.. Всё произошло на моих глазах. Она умирает? – спросил ещё раз Максим.
- Она очень тяжёлая, я бы так сказала, и всё, что в наших силах, а учитывая нашу обычную, линейную, а не реанимационную машину, мы делаем, то..
- Да вы же ей только давление измерили! – вдруг закричал Максим.
- Популярно Вам объясню, батюшка. Внутри человека есть крупные сосуды, которые кровоснабжают не менее крупные органы. Судя по тому, как сильно упало давление, один из таких сосудов от удара лопнул, а может, и орган повредился, и теперь вероятно, в брюшную полость хлещет струя крови. Что я в этих условиях могу сделать? – врачиха обвела рукой салон «скорой».
Максим, сжав кулаки, отвернулся, всмотрелся в щели меж белых полосок на стёклах машины. «Скорая» въезжала во двор больницы.

- Серёж, заполнишь бумажки? Я в туалет заскочу, - врачиха, на ходу расстёгивая халат, грузно затопала через холл приёмного отделения. Навстречу ей вышел реаниматолог, позади него медсестра    толкала каталку.
- Подождите, кого привезли-то? – крикнул реаниматолог врачихе.
- Работу вам привезли. Сбили женщину на переходе, внутреннее кровотечение, открытая ЧМТ, - не останавливаясь, махнула рукой врачиха, - Документы у фельдшера заберёте.
Бледный Серёжа с водителем одним рывком легко переложили Елену Борисовну с носилок «скорой» на каталку. Реаниматолог подбежал к телу, наклонился, вдавил три пальца в шею, внимательно всматриваясь в лицо Елены Борисовны.
- А пульса-то нет, - удивлённо приподнял он брови, - Эй, фельдшер, ты труповозом заделался, что ли? Вы зачем её сюда привезли?
- Пять минут назад пульс был! И давление было! – вмешался Максим, размахивая руками, - Вы собираетесь что-нибудь делать вообще?!
- Давление систолическое меньше шестидесяти было. Доктор сказала – внутреннее кровотечение, - насупился фельдшер.
- Понятно, - реаниматолог приподнял Елене Борисовне веко, поводил перед глазами ладонью. Повернулся к одной из медсестёр:
- Запишете потом: биологическая смерть наступила в одиннадцать двадцать семь.
- Какая биологическая смерть, Вы врач или кто?! Сделайте что-нибудь! – не сдержался Максим.
- А нечего уже врачам тут делать. Теперь Ваша работа, как священника. Молитвы там всякие. Вам виднее, - врач виновато пожал плечами и повернулся к водителю: - Отвезите её в морг второй медсанчасти, наш-то на ремонте.
- Некогда! – насупился Валера, - Это у нас только первый выезд за сегодня, на вашей, больничной машине перевезёте! – он громко задвинул носилки, захлопнул дверь, выбросив на ступеньки чёрный мешок, - Погнали, Серёж!
- Идиоты, - тихо выругался реаниматолог. Мимо него прошмыгнула врачиха, не взглянув на носилки с телом, запрыгнула в машину.
- Грузчики, в следующий раз хотя бы вены пациенту проколите, чтоб видимость мероприятий создать! – громко рявкнул реаниматолог.
- Мы о вас того же мнения! – долетел дерзкий крик Серёжи и «ГАЗель», заложив крутой вираж в круглом дворике, вылетела за ворота.
Реаниматолог долго посмотрел на Максима, похлопал его по плечу.
- Всего хорошего!
- А как же.. А она, - Максим показал рукой на каталку, - Она будет прямо здесь, в коридоре лежать?
- Не везти же мне труп в палату, - усмехнулся реаниматолог, - Не переживайте, позвоним сейчас, вызовем специальную машину и отправим её в морг. Вы её родственник?
- Да.. То есть.. Да. И муж сейчас её приедет.
- Ну, тогда дождитесь его и решайте вопросы. Прошу извинить, у меня дела, - реаниматолог развернулся и в четыре больших шага скрылся за широкой дверью с облезлыми красными буквами – «Реанимационное отделение».
Максим подошёл к каталке, встал перед ней на колени, взял чуть тёплую руку Елены Борисовны, безвольно свесившуюся с бледно-жёлтой больничной клеёнки, и, сбиваясь, глотая слёзы и пропуская забытые слова, быстро прочёл «Канон молебный при разлучении души от тела». Поднялся, перекрестился. На ступенях у входа он подобрал чёрный полиэтиленовый мешок для трупов и бережно и осторожно, словно одеялом ребёнка, укрыл тело Елены Борисовны. «А всё-таки возьмите, пригодится», - вспомнил Максим слова полицейского.
- Пригодился, - горько прошептал он и сел на жёсткую деревянную скамейку у стены.

Не прошло и двух минут, как, громко хлопнув стеклянной дверью, в приёмное отделение влетел запыхавшийся Лёха. Он уже не выглядел как безнадёжный пьяница – твёрдый взгляд, открытое лицо, чистая и аккуратная одежда.
- Максим! Отец Максим! – Лёха замер в полуметре от каталки с телом, - Мне сказали, Лену машина сбила! Где она? В какой палате?
Максим, обхватив голову руками, смотрел на Лёху и думал: «Неужели он не чувствует? Вот же она, только руку протяни. Рядом лежит. Мёртвая. А он думает, что живая, что где-то под лампами ей дают наркоз. Её больше нет, а он верит, что есть. Потому и не чувствует».
Максим ничего не ответил, лишь протянул руку в сторону каталки.
Лёха с ужасом смотрел на чёрный целлофан и мотал головой.
- Нет, ты что?! Не может быть. Мы же только.. Я же только.. И мы.. Там не она!
Максим подошёл к нему, обнял и приподнял край мешка. Лёха вздрогнул, всхлипнул, вцепился в Максима стальными пальцами и заорал-зашептал жарко:
- Ну?! И где твой Бог? Что за жизнь у меня такая? Только вроде всё стало налаживаться, только мы вздохнули, как опять.. Сначала Ульянка, теперь Лена.. Как жить, Максим, как?!
- Я не знаю, Лёха, мне нечего тебе сказать, помолись со мной, о душе усопшей рабы..
- Да пошёл ты! – перебил его Лёха, яростно толкнув культёй, - Как жить теперь, ты подумал? Я вот, например, не представляю себе, как жить мне теперь!
- Лёха, остановись, замолчи! Давай дела земные делать, не трави душу ни себе, ни ей, нам надо к похоронам всё подготовить, слышишь меня?
Лёха всхлипнул, затрясся и упал в руки Максима.
- Теперь-то точно всё.
- Нет, зачем-то ты нужен Богу, Лёха, потому и живёшь, потому и страдаешь. Прости и ты меня, не уследил я. Поедем сейчас ко мне. А послезавтра – отпевание. Я проведу. Разреши мне, пожалуйста. И никуда не пропадай, поживи пока у нас.
Лёха ещё раз всхлипнул, кивнул, отпустил Максима, закрыл глаза руками и осторожно сел на пол у каталки, чуть прислонившись плечом к холодной металлической стойке.

11.

На отпевании Лёха плакал, не стесняясь. Собственно, стесняться было некого: в храме были только он, Максим и бабШура. Он не слышал молитв, а только смотрел в гроб, где лежала такая светлая и умиротворённая Лена. И Лёха просто плакал, ни о чём не думая, ничего не вспоминая, но от этих слёз ему становилось легче, словно прощались они не навсегда, а ненадолго.

Хоронили Елену Борисовну на маленьком кладбище за храмом.
- До свидания, Лена, до свидания, - два раза шепнул Лёха уже у могилы, припав мокрой щекой к ледяному лбу жены. Здоровенные парни из похоронного кортежа закрыли гроб, повернув бесшумные защёлки, и Лёха подумал, как глупо – эти защёлки. Всё кого-то жалеем, оберегаем от резких и тяжёлых ударов молотка, загоняющих гвозди в сосновые доски гроба. Всё кого-то обманываем.
На длинных полотенцах парни осторожно опустили гроб в неглубокую меловую могилу, скучающе подождали, пока Максим и Лёха бросят по горсти серой с белым земли на глухо отозвавшуюся крышку, а потом в четыре лопаты мгновенно закидали яму, заученными движениями воткнули крест с табличкой и обложили его двумя нелепо яркими венками. Максим кивнул им, повернулся к Лёхе.
- Пойдём, помянем? Ира кутью сварила.
- Может, выпьем? – Лёха вдруг облизнул пересохшие губы.
- Не вздумай. Только выбрался – и снова?
- А что за поминки без водки?
- Да не было так никогда. Только в советское время водку и глушили на поминках. А до этого – ни в коем случае. Да и грех это – прощание в попойку превращать.
- Не время о грехах говорить, Максим, - вздохнул Лёха, - Как мне дальше жить, что делать, не подскажешь?
- Подскажу одно: приезжай на службы, молись. И ни в коем случае не возвращайся в свой старый дом, поживи в квартире у Лены. А то Светка с Петей узнают, что ты здесь, и опять начнутся ваши карусели. Можешь, кстати, остаться помогать при храме, какие-никакие, но деньги.
- Хорошо, Максим, спасибо, я приду. Благослови.
Максим перекрестил его и обнял.
- Всегда буду рад тебя видеть.

На девятый день после смерти Елены Борисовны Максим зашёл на кладбище. Он остановился перед её могилой, перекрестился и вдруг краем глаза заметил что-то необычное. Он нахмурился. «Так.. ещё одна яма, что ли? Но здесь же не хоронят больше, только для Елены Борисовны сделали исключение». Максим увидел в жёлтой траве лопату с белыми отпечатками ладоней, а чуть поодаль – меловой холм и тёмный неровный провал. Он быстро подошёл, заглянул в могилу и оцепенел.
На дне белой ямы, заляпанной кровью, обхватив одной рукой чью-то каменную могильную плиту, глубоко и безжалостно вдавленную в бледную грудь, лежал голый попрошайка Петя-Француз. На лице его застыла гримаса обиженного ребёнка. А в правой, вытянутой вверх руке, мёртвый Петя крепко сжимал огромную чёрную ворону с растопыренными окостеневшими лапами..
Максим бросился к выходу, на бегу набирая участкового.
- Алло, алло, Илья Вадимович, это Максим Палёнин, не стал звонить в полицию, решил сначала Вам.. В общем, тут у меня.. У вас.. Труп на кладбище.
- Ничего нового, там он и должен быть, - хохотнул участковый, - Или Вы, батюшка, опять влезли в мокрое дело?
- Я здесь ни при чём. Тут, скорее, убийство.
- Сейчас приеду, - жёстко бросил участковый и отключился.

«Да что же творится? – Максим нервно вышагивал туда-сюда по площади перед церковью, ожидая участкового, - На регистраторе вороны нет, в руке у Пети есть. Кто эту яму копал? Кто на него сбросил плиту? А выглядит-то как вся эта картина.. Как.. Как пародия, чудовищная пародия на иконы!»
- Батюшка! Батюшка! – окликнул Максима женский голос.
Он вздрогнул, обернулся. К нему переваливаясь, шла толстая тётка, на ходу утирая пот со лба.
- Благословите, батюшка! – подставила она Максиму ладони.
- Да-да, - растерянно перекрестил её Максим.
- Вы меня не знаете, а я про Вас слышала! Вот, пришла молебен заказать заздравный!
- А Вы кто? – Максим совсем смутился.
- Я Елизавета Андреевна, мама дочки своей непутёвой. Светка её зовут, у храма вашего побирается иногда да пьёт с алкашами местными. Она много про Вас рассказывала, строгий, говорит, батюшка, но хороший.
Максим напрягся. Представил снова Петю в могиле, вздрогнул.
- Что с ней случилось?
- Да чудо какое-то! Потому и хочу молебен заздравный заказать за неё и свечку поставить! Ну и Вы-то сами помолитесь за себя за здравие, мол, от меня, Елизаветы Андреевны, Вам пожелание здоровья!
- Какое чудо, Елизавета Андреевна?
- Да пить дочка моя бросила! Насовсем! Второй день уже не пьёт никакой водки! А до этого – ну каждую минуту хлещет и хлещет! А тут – как отрубило! Сидит, правда, в бане и никуда вообще не выходит, я ей только еду заношу. Аппетит зверский у неё разыгрался! Ну, разве не чудо?!
- Пить бросила, - шёпотом повторил Максим, вспомнил Лёху и всё сразу понял. Неожиданно улыбнулся натянуто: - Помолюсь, конечно. И проведаю её зайду, не возражаете?
- Это всегда милости просим! – Елизавета Андреевна махнула рукой в сторону дома, - Заходите, батюшка! Может, и курятник заодно посветите нам?
- Курятник освятить? Вероятность такая есть, - Максим снова улыбнулся криво и повернулся на шум подъехавшей машины участкового.

12.

Голос Ильи Вадимовича в телефонной трубке был усталым и безразличным. Даже слишком.
- У меня и у следствия к Вам, отец Максим, вопросов больше нет. Вернее, их прорва, но с моей работой они никак не связаны, потому что в протоколе будут выглядеть глупо и сами вызовут вопросов ещё больше. В итоге, отпечатки пальцев на лопате принадлежат погибшему Овсянникову Петру Алексеевичу, отпечатки на могильной плите, которую он так трепетно прижимал к груди, принадлежат Овсянникову Петру Алексеевичу, смерть наступила в результате сдавления внутренних органов. С вороной то же самое. А теперь вопрос лично от меня.. – участковый помолчал мгновение, глубоко вздохнул, - То есть получается, что Пётр Овсянников, он же Петя-Француз, картавый безобидный алкоголик, пришёл голый на кладбище за Казацкой церковью, а он именно пришёл голый, вся его одежда осталась дома; выкопал лопатой сам себе могилу, выломал тяжеленную плиту, а в ней, замечу, центнера полтора весу, схватил на лету ворону, всё это счастье обнял и ровненько прыгнул в яму спиной вниз. Бесовщина какая-то, да, отец Максим?
- Так оно и есть, - Максим чувствовал страшную усталость.
- Что есть?
- Ну, раз Вы, Илья Вадимович, ходите в храм и веруете в Господа, не кажется ли Вам, что автоматически нужно веровать и в присутствие в нашей жизни противоположных сил?
- Вам надо отдохнуть, батюшка. Слишком много всего произошло за последнее время. И да, если вам интересно, Сергея того, что очень хотел Вас увидеть в изоляторе, отправили на принудительное лечение. Совсем провернулась у него голова вокруг оси, такие вещи рассказывал, хоть записывай и кино снимай. Про мясо и бесов, одержимость и ожившие трупы.  Ладно, повторюсь, вопросов к Вам, отец Максим, нет больше. До встречи на воскресной службе.
- Да-да, - быстро, словно в тумане ответил Максим и вдруг выпалил: - Но пока вы не прекратите блудную связь на стороне от семьи, до Причастия Вас не допущу!
- Откуда..
- Я тороплюсь, до свидания, - оборвал участкового Максим и выключил телефон.

Два дня он уговаривал себя сходить к Светке, хотя уже знал что, или, вернее, кого там увидит. Два дня не мог спать, жил в каком-то липком несмываемом ужасе, не помогали ни снотворное, ни молитвы. Но после вечерней службы всё-таки вышел за ворота и побрёл тяжело в сторону Светкиного дома. Специально пошёл пешком, чтобы подумать, собраться с силами, настроиться как-то, хотя не мог представить и угадать, как теперь будет выглядеть его очередная встреча с самым настоящим злом.
Дом как дом - бело-красного кирпича, большой, добротный; забор из профлиста, высокие ворота, левее от них острым углом в небо торчит крыша бани с закопчённой трубой. Максим сначала хотел постучать в окно, но потом заметил электрический звонок под маленьким козырьком, приложил к нему палец, вдохнул глубоко, но не успел нажать – резкий высокий визг со двора буквально оглушил его. Максим замер в ужасе. Казалось, визг длился минуты две, не меньше. Потом хлопнула входная дверь дома и всё стихло.
- Света, что такое, что случилось? – заверещал перепуганный голос за воротами.
Максим прокашлялся, постучал громко по гулкому забору.
- Откройте, пожалуйста, это я, отец Максим!
- А-а, бегу, бегу, здравствуйте! – ворота распахнулись,  растрёпанная Елизавета Андреевна удивлённо уставилась на Максима, - Вы курятник посветить пришли, да? А почему вечером?
- Нет, я не по поводу курятника. Дочь Вашу хотел проведать. Это.. это она сейчас так кричала?
- Ага, она, сама не знаю, что делается. Вроде всегда тихо сидела, что с ней сегодня, кто ж знает.. А вы проходите, батюшка!
Он зашёл в загаженный курами двор.
- Сюда вот проходите, - Елизавета Андреевна зашагала вразвалку к маленькой бане, суетливо отгоняя ногой цыплят, остановилась на пороге, провела вокруг рукой - У меня тут свет круглые сутки горит, Света просит, чтоб светло было, электричества нагорело – ужас! Но ничего, пропивала она больше. Я ж ей сказала, что друг её, Петька, помер, а она.. Как давай хохотать! А вроде ж дружили крепко. И пили крепко тоже, ох, Господи, помилуй, - она перекрестилась, задумалась, - Да проходите же!
Елизавета Андреевна пропустила Максима вперёд, он в несколько шагов прошёл широкий предбанник и решительно вошёл внутрь.
Везде горели электрические лампочки. Ярко освещённая, на среднем полке сидела, нисколько не смущаясь, совершенно голая Светка, раскинув широко ноги и руки,.
- Стыд бы прикрыла, дочь! – Елизавета Андреевна встала между ней и Максимом, - Видите, сколько всего я тут натащила? Удлинители, две лампы настольных, а то, говорит, темно мне!
- Отец Максим! – Светка широко улыбнулась, не обращая внимания на мать, - у тебя в глазах уже рябит, поди, от образов разных, в которых ты меня видишь и от тела этого расчудесного! – Светка погладила себя, сжала грудь ладонями, - Ну, подойди, обнимемся, не бойся! Мама, выйди, пожалуйста! Давно я без мужчины!
- Светк, ты что это? – растерялась Елизавета Андреевна, - А ну, возьми-ка полотенце, ты что голиком перед батюшкой, а?!
Растерявшийся Максим отвёл взгляд, зажмурился.
- Ничего, Елизавета Андреевна, ничего, могу я Вас попросить оставить нас на пару минут?
Елизавета Андреевна насторожилась.
- Вы это, батюшка.. Как бы.. Хотя, чего это я надумала, конечно, конечно! - Елизавета Андреевна шмыгнула в открытую дверь и осторожно прикрыла её за собой.
- Макси-и-и-им! – протянула ласковым голосом Светка, - Никак ты не хочешь мне помочь, что с тобой делать? Как уговорить? Давай я тебе песенку спою, а? Я умею, ты же знаешь!
Светка улыбнулась, тряхнула немытыми волосами, спрыгнула на пол, встала на колени перед Максимом, взяла его за руки и тихо запела:
- «..Летят перелетные птицы в осенней дали голубой
Летят они в жаркие страны
А я остаюся с тобой..»
Она повторяла раз за разом один куплет; убаюканный Максим зачарованно слушал прекрасный голос. Вдруг он почувствовал мягкую руку на своём колене. Рука начала медленно подниматься выше, гладила его, мягко сжимала. Выше, выше.. Максим вдруг очнулся, оттолкнул Светку. Она упала на пол, облизнулась, улыбнулась ещё шире.
- Летят перелётные птицы, - так же тихо повторила Светка, а потом неожиданно завизжала: - Летят, но не все улетают! Вороны остаются! Кого поцелуют, кого под машину толкнут! А-ха-ха! К кому в Петиных руках придут! Максим! Максим! В алтарь! Срочно! Сейчас! Пойдём! Там мы соединимся с тобой и начнём новый мир, настоящий!
Она вскочила, бросилась к Максиму, обняла его и зашептала на ухо ледяно и смрадно:
- Сначала не будет морали. Кому она нужна? Ты можешь себе представить, что такое абсолютная свобода? Понятия не имеешь! Рамки вокруг, стены, ограничения. Заповеди и законы. Час без заповедей и законов – и люди не захотят возвращаться в рабство. А все рабы сейчас. Рабы всего. Денег. Страстей. Бога твоего рабы, а никакие не друзья, как он их обманывает. У друзей разве убивают детей? Друзьям дают неизлечимые болезни? Друзей оставляют мыкаться без денег, униженными и злыми? Друзей разве утешают сказками и нелепыми обещаниями Царствия Небесного, которое не видел никто? А я покажу всем правду. Зачем нужны будут какие-то райские бездельные блаженства, когда есть Свобода быть собой без ограничений? Ты хочешь грязи и извращений? Получи сполна! Хочешь вдохновений и прекрасных картин – забирай! Всё бери! Просто будьте со мной, вы все будьте со мной!
Парализованный Максим прикрыл глаза и слушал, слушал. Прошептал только:
- А почему именно я?
- О, Максим, а честность перед собой разве не лучшая твоя благодетель? Не врёшь себе – не врёшь никому. Расскажем всем о свободе, будем свободными, будем жить свободными!
- А не это ли будет балкон без перил?
- Когда ты умеешь летать, зачем тебе границы? Ты всё равно не упадёшь! Пойдём, Максим, сейчас пойдём в церковь твою, в алтарь! А? Пошли, дорогой, ну, что скажешь? – она глубоко вдохнула и выдохнула длинно шумно. Максим едва не задохнулся от вони.
- Что скажешь? – повторила она.
Максим молчал.
- Ну, говори!
И вдруг Максим заплакал испуганно, зашептал дрожащими губами:
- «Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света..»
- Какая скотина всё-таки!? – удивлённо и грубо прохрипела Светка, - Я ему тут новый порядок предлагаю уже с этой минуты, а он тешит себя призрачным Спасением?  Будет тебе Свет, но от Светы. Будем сами творить небо и землю, фанатик ты тупой! На что ты надеешься? Всё уже, всё, изгнать меня не выйдет, никуда я отсюда не денусь, я из мёртвой плоти вернулся, посмотри на меня, смотри!
Сильная рука схватила его за ухо, хлопнула по щеке.
- Смотри!
Максим смотрел в ужасные чёрные глаза на бледном женском лице, глаза были такой глубины, что у Максима кружилась голова, будто он готов был упасть в эту яму и никогда не коснуться дна.
- Нет ада, тварь, нет! Есть ты, я все, здесь и сейчас! Времени нет, ничего нет! Надо вершить жизнь, чтобы не было смерти!
- Вот это и есть ад, - из последних сил прошептал Максим, - Когда уже нет ничего, не во что верить и не на кого надеяться.
Пощёчина, ещё одна, ещё. Невероятно сильная Светка держала его на вытянутой руки и просто зло и бесцельно била.
- Всё будет по-моему. С тобой. Именно с тобой. Жалкая тварь. А теперь пошёл вон!
Последний тычок был такой силы, что Максим вылетел в предбанник, сбил со стены тазы и веники. Из открытой парной послышался лёгкий смешок и Светка снова запела:
«.Пускай утопал я в болотах
Пускай замерзал я на льду
Но если ты скажешь мне слово
Я снова все это пройду
Надежды свои и желанья связал я навеки с тобой
С твоею суровой и ясной
С твоею завидной судьбой
Летят перелетные птицы ушедшее лето искать
Летят они в жаркие страны
А я не хочу улетать..»