"Мой дорогой сын!

Если ты читаешь эти строки, значит Исито выполнил своё обещание, а ты сумел найти тайник. Писать свои мысли и наблюдения на почтовой карточке военнопленного, тех, что выдаёт Союз обществ Красного креста и Красного полумесяца СССР, было бы для меня самоубийством.

Два обстоятельства побудили меня оставить это послание.
Первое - чувство вины за годы работы в отряде. Мне очень нужна исповедь, пусть даже такая.

Второе обстоятельство - моя болезнь, которая последнее время заметно прогрессирует. Надежд на выздоровление и возвращение домой уже совсем нет. У меня открытая форма туберкулеза лёгких. Скоро все закончится и я хочу, чтобы ты знал обо мне всю правду.

Мне очень горько осознавать, что я никогда тебя не видел и уже не увижу! Я ведь так и не узнал радости общения, не играл с тобой и не учил тебя премудростям жизни. Но знай, что у тебя был отец, который тебя любил и думал о тебе каждый день до последнего часа.

Итак начнём с самого начала.

Я родился на Окинаве в местечке Кумэ в 1918-м, на 7-й год эпохи правления  Тайсё. Моя родина, Кумэмура, в 19-м веке была крупнейшим научным центром королевства Рюкю. Прадед был составителем и толкователем календарей, одним из лучших фехтовальщиков и приближенным короля Сё Тая. Мой дед  получил дворянское образование, знал китайский язык, письмо и каллиграфию. Его пророчили на пост ответственного за торговлю с Китаем, но в 1879 японцы окончательно аннексировали Рюкю и прикрыли все вассальные танцы с Поднебесной.

Мой отец, твой дед, был известным в Кумэ врачом. Больных везли к нему со всей Окинавы, и многих он излечивал. Люди были так ему благодарны, что порой, чтобы отблагодарить отца, пытались отдать нам последнее. Отец конечно ничего лишнего не брал. Эта искренняя людская благодарность и вера в доктора так сильно меня впечатлили, что я твёрдо решил стать врачом. Отец одобрил мой выбор и разрешил помогать ему с больными.

Позже на правах стипендиата военного министерства я уехал изучать медицину в Токио, где глубоко проникся идеями паназиатизма. В те годы Россия усиливала присутствие в Монголии, Британия вовсю хозяйничала в Малайе и Гонконге, Франция обосновалась в Индокитае, США - на Филиппинах, а Голландия - в Индонезии. В состав Японской империи входили Южный Сахалин и Курилы, Тайвань с прилегающим архипелагом и присоединенная в 1910 году Корея.

На седьмой год эпохи правления Сёва, в 1932 году Япония закончила ввод войск в Маньчжурию. Я, выпускник медицинского института со сносным знанием северо-китайского языка, записался в ряды медицинской службы в надежде быть полезным императору. Меня зачислили в Управление по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии.

На 14-й год правления Сёва мне довелось принять участие в сражении с русскими у Номонгана. При отступлении нашему отделению была поставлена задача занести в реку Халхин-гол и озеро Буйн-Нуур бактерии сыпного тифа. Задачу мы  выполнили успешно, но результат скорее можно было сравнить с огнём по своим.
После Номонганского инцидента меня повысили в звании до лейтенанта  медицинской службы, перевели под Харбин в четвёртый отдел и доверили руководить оперативной группой по исследованию сыпного тифа и производству вакцин. Когда в 1942 году русские изобрели эффективную вакцину против тифа, я был снят с этого направления и назначен руководителем группы фармакологических исследований.

Проводимая мною работа не была разрушительной. Напротив, я лечил китайцев, искалеченных служащими других отделов. Нескольких я выходил после эксперимента по обморожению, аккуратно ампутировав отмершие фаланги пальцев рук. Подопытных откормили и полностью восстановили для дальнейших исследований. Все трое несчастных сообщили мне свои имена и рассказали почему попали в нашу тюрьму. Это были китайские партизаны, которых в Квантунской жандармерии называли "хунхузами", лесными разбойниками. Я проникся искренним уважением к этим храбрым, несломленным людям. Людям с бесконечной волей к жизни! В нашей тюрьме они находились уже несколько месяцев и по праву считались долгожителями. Возможно, в их организмах уже выработался иммунитет к нелетальным дозам опасных бактерий и лошадиной крови, которую в малых количествах им переливали техники-лаборанты.
Партизаны не отзывались на тюремные номера и требовали, чтобы к ним обращались по имени. Один из них попросил меня похоронить их в братской могиле и положить туда выбитые ими на жестянке имена.
- Пройдут годы и мы восстанем из мертвых! - сказал он.

На черновых работах использовались местные жители - китайцы и маньчжуры. В так называемом Крысином отряде работала молодая маньчжурка Лули. Она чистила питомники и кормила заражённых грызунов. В лабораториях уборщики носили защитные халаты, резиновые сапоги и перчатки, лицо каждого скрывалось за защитными маской и очками. Впервые я увидел её совершенно случайно в раздевалке. Лули была молода и здорова. Ее темно-карие раскосые глаза с типичными монголоидными складками век у переносицы, чуть приоткрытые крупные  губы и немного широкий нос - все это в целом делало её если не красивой, то как минимум внешне очень приятной девушкой. Лули была небольшого роста, с высокой грудью и крутыми бёдрами. А униформа придавала ей особый шарм.

Разумеется, в расположении части военная проституция - янфу - была строго запрещена, а ближайшая станция утешения находилась в Харбине, куда меня отпускали все реже. Через подчиненных техников-лаборантов я при случае передавал Лули конфеты.

В мае 1945 года Лули забеременела.
Война в Европе уже закончилась, в Азии в самом разгаре шла битва за Окинаву, а советские эшелоны уже тянулись на Дальний Восток. Нам уже были известны договорённости союзников на Каирской и Ялтинской конференциях, и все понимали, что империи приходит конец. Над территорией отряда все чаще замечали советские шарофоты. Харбин, город с сорокатысячной  русской диаспорой, кишел советскими шпионами. Наша контрразведка докладывала о том, что расположение отряда изначально выдало проложенное до богом забытой станции Пинфань современное шоссе. В то время в Маньчжурии дорог почти не было.

В августе 45-го, незадолго до плена, я передал Лули адрес моих родителей на Окинаве и некоторые (вскоре обесценившееся) сбережения. Посадить Лули на поезд в Корею для дальнейшего отправления в Японию я не мог, эвакуировали только японцев. О дальнейшей её судьбе я узнал много позже из писем.

6 августа 1945 года, 08.15. Мир вступил в новую эпоху.
Говорят, вспышка была ярче света солнца. Одна бомба, одно мгновение, восемьдесят тысяч мертвецов! Нет, не все стали мертвецами. Те, кто оказались в эпицентре взрыва просто исчезли, мгновенно распались на октиллионы атомов. Рядом с тобой никогда не оплавится вольфрам потому что тебя уже не будет рядом...

Ад Хиросимы был намного страшнее ада, придуманного христианами, потому что был настоящим. В сплошном пространстве пламени, в огненном шторме бродили обугленные люди, ползали дети - совсем без кожи или в скудных ее лоскутах, свисающих с обгоревших тел. Обжигающий ветер не щадил никого. А некоторые спасшиеся в панике садились в поезда из Хиросимы в Нагасаки и мчались навстречу судьбе.

9 августа американцы взорвали атомную бомбу в небе над Нагасаки. Несколькими  часами ранее русские вторглись в Маньчжурию.

В этот день все подопытные были уничтожены. Получив спецдирективу от генерала, верный долгу перед императором и Великой Японией я остался в расположении отряда и руководил  ликвидацией лабораторных запасов. Трупы подопытных сжигались, кости мелко перемалывались и смешивались со скелетами лошадей и скота. Исключение я сделал только для троих партизан, которых лечил после обморожения. Я поручил солдатам закопать их тела в яме за воротами лагеря и поставить там обломок горной породы, небольшой валун темно-серого цвета. В суматохе срочной эвакуации на фоне адских пейзажей это грубое нарушение приказа осталось незамеченным.

Все здания отряда были взорваны авиабомбами. Не до конца разрушенным остался лишь главный корпус, и я был вынужден ждать прибытия саперов с юга. Все, что не удалось эвакуировать было уничтожено - ничего не досталось врагу! Ради этого я пожертвовал свободой. А теперь понимаю, что и собственной жизнью.

Русское цунами стремительно накрыло Маньчжурию. Наша армия с бесстрашными воинами-самураями и лучшей в мире дисциплиной была разбита.

Так как знаки медслужбы в отряде в целях конспирации не носили, мне удалось остаться в тени. В числе сотен тысяч японских военнопленных я был отправлен в Россию. Конечным пунктом моего этапа стал Хабаровск, русский город на реке Хэйлунцзян.

Ты родился 10 января 1946 года в Харбине. Когда к власти в континентальном Китае пришли коммунисты, мама вместе с тобой сумела перебраться на Тайвань. Позже вас забрали на Окинаву мои родители, твои дед и бабушка. Сейчас, когда я пишу эти строки, вы все вместе живёте в Кумэ. Тебе уже шесть лет. У тебя  есть моя фотография, где я стою на фоне флага Восходящего Солнца в парадной форме капитана медицинской службы. Мама иногда читает тебе мои короткие письма на советских открытках.

Первые два года плена были для всех нас, солдат и офицеров, невыносимо тяжелыми. У военнопленных не было ни сносного питания, ни зимней одежды, ни просто нормальной крыши над головой. Даже я, закаленный годами службы в резко континентальном маньчжурском климате, совсем ослаб и  в числе многих заболел туберкулезом.

В этой связи не могу не отметить здесь основной вывод моей многолетней работы: искусственное создание эпидемии - дело совсем не простое. Для её вспышки нужны условия и благоприятная окружающая среда. Именно такие условия и среда по иронии судьбы  окружали меня в первые годы советского плена. Как и в Харбине, в Хабаровске температура воздуха колеблется от минус сорока градусов зимой до плюс сорока летом. С ноября по февраль нас сотнями косил генерал Мороз, как его уважительно называют русские. Холод - самое страшное оружие России после реактивной артиллерии. В своё время в нашем отряде исследованием обморожений занимался целый отдел. Параллельно в конструкторских бюро полным ходом шла разработка криоазотной бомбы.

Летом же мы изнывали от невыносимой жары. И это было для меня истинным откровением, ибо я никогда не думал, что в Северной стране бывает такое жаркое лето!
В эти летние вечера я часто вспоминал Окинаву. Сад камней у нашего дома. Сам родительский дом с крышей из красной черепицы, с фигуркой пса, охранявшего нас от злых духов. Над фасадом дома возвышался наш фамильный герб с изображением коралла. Кроме сада камней был ещё небольшой чайный сад, где взрослые проводили чайные церемонии. А когда чай пили дома родители всегда ставили на стол маленькую механическую куклу, с поклоном подававшую гостям керамические чаши.
Помню бамбуковые заросли, где я прятался от прадеда, всячески отлынивая  от уроков фехтования. Но прадед упорно учил меня обращаться с бамбуковым мечом. Ведь я рос в дворянской семье и моим оружием по праву считался меч, а не кулаки.
- Кулаки - оружие крестьян, - говаривал прадед и хлестко бил меня в грудь клинком ладони - в те моменты, когда я опускал свой детский тренировочный меч. Ладони  прадеда были твёрды и тяжелы как металл, и я называл их "клинками".
Из письма Лули я узнал о том, что американские оккупационные власти полностью запретили искусство фехтования, объявив его наследием милитаризма.
Да, многое изменилось на Окинаве после Стального дождя. Префектуру до сих пор не вернули Японии. Макартур посчитал, что в битве за Окинаву погибло слишком много американцев. Русские забрали Курилы, так почему же американцы  должны уходить с завоёванного архипелага? - полагает генерал. Принцип взаимности победителей, аннексии и контрибуции...

За пять лет нахождения в лагере я выучил русский язык и письмо. И даже прочитал несколько трудов Ленина. Особо меня заинтересовала статья "О национальной гордости великороссов".
Советская Россия - явление совершенно для меня необычное. Кроме русских на этих необъятных землях живут татары, финны, тюрки, сибирцы, азиаты и племена аборигенов Крайнего Севера наподобие наших айнов. Русские с одной стороны давно и глубоко переплетены с этими народами, с другой считаются и сами считают себя титульной нацией. Даже Сталин - грузин по национальности - несколько лет назад назвал русских самой выдающейся нацией Советского Союза.

Русские с виду угрюмы и несловоохотливы, но при более близком знакомстве становятся весьма дружелюбны и открыты. Из писем родителей я сделал вывод, что американцы являются прямой противоположностью русским. Улыбчивые и приветливые снаружи (могут легко и непринужденно поведать незнакомцу свою родословную и планы на жизнь), они, как правило, не допускают дальнейшего близкого и тёплого общения, ограничиваясь формальной улыбкой и вопросом "как поживаете?"

У русских есть очевидные проблемы с трудовой дисциплиной и качеством работы. Дошло до того, что одним из регуляторов труда в России стал  уголовный закон. Рабочих здесь судят за опоздания и прогулы, а начальников за покровительство прогульщикам. Начальники, сами боясь быть осуждёнными, порой без причины требуют возбудить уголовное дело в отношении подчинённых.

Главным принципом работы для русских стало выполнение норм и планов. Я лично видел, как начальник цеха маслобойного завода смеялся над поставленным Центром планом повышения производства горчичного порошка (приправа типа васаби) в Хабаровском крае до пяти тонн в месяц.
- Будем есть её ложками! - иронизировал он.

Цены на товары в России, как говорят,  одинаковы по всей стране. Их устанавливает не рынок, а правительство Сталина. При этом каждый год цены на товары снижаются. Удивительная экономика!

Труд военнопленных, наш труд, исчисляется человеко-днями. Он не эффективен и не созидателен. Но труд в России, как считает Партия, является ещё и методом перевоспитания. А перевоспитания у нас хватает: еженедельные лекции по международной политике, газета "Ниппон Симбун" и три раза в месяц просмотр советского кино. Солдатам очень нравится фильм про русского самурая Чапаева.

Я так и не смог уловить общих черт этого русского характера и сразу подумал о том, как бы я охарактеризовал японцев. Наши предки всегда жили на ограниченных пространствах и тысячи лет настойчиво и кропотливо занимались рисоводством - самой трудной сельской работой. Каждый день они готовы были погибнуть от цунами, землетрясения или меча самурая. И многие гибли, зная, что их тела будут кремированы, а души достойно оплаканы.
И я понимаю, что меня уже конечно не похоронят по буддийским обрядам. Никто не омоет моё тело и не прочитает сутры у изголовья гроба. Близкие не соберутся для ночного бдения, как это принято в последний вечер перед кремацией, и не будут курить благовония. Труп закопают на специальном японском кладбище, на могиле поставят небольшой деревянный столбик и командир сделает запись о дате смерти, записав моё имя в журнал. И эти мысли разрывают мне сердце

Большую часть времени я проводил и до сих пор провожу в лагерной больнице, что помогает мне все эти годы избегать допросов и сохранять мою тайну. Так я не попал в "Чёрный лагерь" на Красной речке, где содержатся т.н. военные преступники: жандармы, оперативники Кэмпэйтай, разведчики и несколько офицеров медицинской службы из нашего отряда. А в прошлом году я не стал обвиняемым на Хабаровском бактериологическом процессе.

На неделе к нам в больницу с воспалением лёгких попал сержант Исито. Он работает разнорабочим в лагере на Саперной. Мы называем этот лагерь "санаторием" потому что там содержатся  квантунский генералитет и правительство Маньчжоу-го во главе с императором Айсиньгёро Пуи. Этот монарх из последней правящей династии Цин, будучи ещё в очень нежном возрасте, был свергнут с монаршего престола в Запретном городе, но ещё много лет обитал там в окружении евнухов и придворных. В 1932 году японцами он был назначен правителем Маньчжурии, а в 1934-м провозглашён императором Великой Маньчжурской империи.
Так вот, сержант Исито, выполняя в лагере подсобные работы, часто сталкивался с императором в саду. Несколько раз Исито помогал императору садить цветы и овощи в его уголке сада. Пуи был очень благодарен и подарил Исито настоящую золотую монету - австрийский гульден.
Исито рассказал, что в лагере на Саперной ходят слухи о несметных богатствах императора. Говорят, что его коллекция поистине бесценна, там есть все: от многовековых фамильных украшений и свитков с автографами императоров Цин до платиновых монет Российской Империи и золотых многоугольных мислин Древнего Египта! В коллекции императора также есть четыре крупных бесценных бриллианта старой голландской огранки.
Сталин уже договорился с Мао экстрадировать императора в Китай. Поэтому Пуи, как бурундук, повсюду прячет свои драгоценности. Недавно императора  заметили ковыряющимся в испорченном автомобильном радиаторе, бесхозно брошенном во дворе лагеря. Учитывая тот факт, что Сын неба не умел  самостоятельно завязать шнурки, взаимодействие его с таким сложным прибором охранники сочли необычным и подозрительным. Позже в радиаторе нашли золотые драгоценности с печатью пекинского ювелирного магазина.

Ниже я раскрою имена китайцев, которых использовали в качестве подопытного материала, и подробно расскажу о тех руководителях отряда, которые недавно открыли первую в Японии коммерческую станцию переливания крови "Зелёный крест".

Также я опишу результаты некоторых своих исследований.


Продолжение следует.