Всё чаще с возрастом я мысленно возвращаюсь в свою питерскую колыбель - коммунальную квартиру расположенную на углу Английского проспекта и улицы Декабристов. Там мы с друзьями снимали одну комнатку на троих. Это была вынужденная мера, так как все мы пролетели мимо институтов и поступили в техникумы, где общежития не предоставлялись. Три года жизни в этой квартире стали для меня входным билетом, можно даже сказать ключом в Санкт-Петербург.

Квартира была населена замечательными людьми. Это были кристаллы питерского алкотреша. Они были искренними в своих поступках, честными в своих желаниях. Там не было хамов и хабалок. Не было зажравшегося быдла и маромоев. Это были опустившиеся на дно люди, которые обрели свободу в другом. Они могли быть честными забияками, негодяями, маньяками, смешными неказистыми алкоголиками, добряками и неудачливыми ворами.  Среди них были архитектор, художник, очень крупный ранее бизнесмен имевший в альбоме фото с сильными мира сего. Но рассказать я сегодня хочу о деде. Имя его я не помню, да и не называл его никто по имени. Пусть будет просто - Дед.

Появился он на второй год нашей жизни в Питере. Как он нам потом сообщил, Дед вышел из тюрьмы. За какое-то очень страшное преступление он сел на нары в восемнадцать лет и вышел в пятьдесят. Что он там натворил, Дед ни кому не рассказывал. Он занял пустующую комнату и сразу взял под патронаж общий туалет. Ноги у него были колесом, как будто он с раннего детства ездил на бегемоте. При передвижении он пользовался двумя костылями, которыми ловко орудовал в разборках с соседями. Нос у Деда был сломан несколько раз и представлял собой загогулину в форме английской буквой "S".

- Засрансы, уёбища, дегенераты! - так начиналось каждое наше утро. Дед вставал в шесть часов и, гремя костылями, отмывал заблёванный и засранный за прошлый день толчок. Мы всё слышали, так как  жили рядом с туалетом.

Закончив утренние дела, Дед шёл в синагогу. Синагога стояла на соседней улице и её присутствие сильно отражалось на жизни Адмиралтейского района. Помимо того, что в ней подкармливали тянувшихся к иудаизму гоев, сюда ордами съезжались ортодоксы со всего города.

- Простите, у Вас случайно не найдётся сигаррреткой ррастрреллиться? - с характерным картавым прононсом спросил у меня как-то на улице молоденький еврей.

Я молча протянул ему пачку. Семит быстро засунул сигарету за ухо.

- Ой, спасибо, спасибо! А Вы случайно не в синагогу собррались?

Это даже для меня было слишком, и мой башмак чирканул по полужопию шустро убегающего юноши.  Но это так, зарисовка. К Деду она отношения не имеет.

Вернувшись из синагоги, Дед нам долго рассказывал о преимуществах еврейства.

- Адам был евреем, значит все мы евреи. Где твой хлеб, там твой дом.

Так он считал, и мы его за это не били. Мы уважали седины, чью бы голову они не украшали. Но хитрый Дед всё же не оставил православия и ради бонусной хавки посещал все храмы расположенные в округе.

Надо сказать, что в нашей коммуналке "томным" переставал быть каждый вечер. За это я и люблю время проведённое в ней. Во-первых, на алкашей архитектора, художника и бизнесмена приходилось три алко-бабы. Пропитухи кочевали из рук в руки не менее чем раз в неделю. Сопровождался процесс переезда драками, скандалами, скорой и милицией.  Во-вторых, в квартире бурной алкогольно - сексуальной жизнью жили мы, приводя кучу друзей и подруг. В-третьих, Дед с восемнадцати годков и до пятидесятилетнего возраста не видел,  не щупал и не имел  женщин.

Часам к шести вечера Дед наряжался в старый совдэповский пиджак, рассовывал по карманам два или три пузыря "Снежинки"(средство для мытья стёкол) и отправлялся на Московский вокзал. Иногда он возвращался поздним вечером с уловом в виде грязной и вонючей вокзальной бомжихи.

Но вы не думайте, что он пал так низко, нет. Я не знаю, что он делал с профурами в своей комнате и знать не хочу, но перед визитом в его комнатушку, дама должна была пройти процесс посвящения, который состоял из двух стадий. Для начала Дед стирал свою избранницу в уличной  одежде в полной ванне холодной воды, а затем он посвящал её в некий своеобразный микс православия и иудаизма. Делал он это на "кресле просветления" (так мы его называли), которое стояло в коридоре напротив нашей двери.

Бомжиха пинком усаживалась в кресло и Дед вопрошал:

- Веруешь ли ты в Христа нашего Иисуса?

- Ты чего, совсем?! - гнусила испуганная алкашиха.

- Не так надо отвечать, грешница! - терпеливо ответствовал дед и хуяк её костылём по печени.

- Ещё раз спрашиваю, веришь ли ты в Творца нашего, будешь ли ты соблюдать законы кашрута?

- В-верю.. б-буду... - начинала испуганно бормотать она.

- Я вот не верю тебе! Врёшь!  - отвечал наш Станиславский и хрясь профуру костылём по ебалу!

- Ещё раз спрашиваю, веруешь ты...

- Верю, верю не ебашь меня!

В этот момент бомжиха понимала, что к ней пришёл реальнейший пиздец.

- Не юли перед лицом Господа!  - торжественно произносил Дед и охаживал бомжиху костылём ещё раз. Но помягче.
К концу своего посвящения профуры в актёрском мастерстве начинали на голову превосходить признанных мхатовских маромоек. Убедить деда в своей искренней вере и любви к Господу было очень и очень не просто. Иногда требовалось до десятка ударов волшебным костылём для того, чтобы падшая женщина воспылала неистовой любовью ко Всевышнему. И только после этого двухступенчатого посвящения, бомжиха становилась кошерной и начинала подходить для дедовых любовных утех.

Но однажды у Деда случился прокол. Процесс посвящения с самого начала пошёл не по тем рельсам. Дама отчаянно не хотела мыться. Дед уже набрал ванну холодной воды и засыпал туда Пемолюкс. Но затолкать в ванную здоровую бомжиху у него, даже вооружённого костылями, не очень то и получалось. Стерва кусалась, царапалась, крушила в ванной мебель и звала на помощь. Дело происходило глубокой ночью.

Истошные крики разбудили меня. Я встал и открыл дверь, намереваясь приструнить старого развратника. Но в тот же момент профура дала деду по кокосам и попиздела из ванной туда, куда глядят разъедаемые пемолюксом глаза.
Разумеется, она решила, что дверь открывалась ради её спасения. Я и слова не успел сказать, как мимо меня в комнату промчалось мокрое, растрёпанное и воющее существо и юркнуло под кровать спящего Коляна.

- Ээээ! Чё за хуйня? - возмутился я. - А ну давай на хуй отсюда!

Бомжиха из под кровати завыла ещё громче. Тут проснулся Колян. Он сразу понял, что под его кроватью кто то есть. Не мудрено, хули. Камрад испуганно подскочил на кровати и, опасаясь спустить ноги на пол, глазами обкакавшейся мыши уставился на меня. Я развёл руками. Делать нечего, придётся выковыривать. В комнату приковылял корчащийся от боли Дед.

- Дед, а дед, что ту за концерт? - возмущенно спросил я.

- Дед - на хуй надет! Лёха, помоги мне её достать. Страсть она мою разбудила.

- Японский городовой! - вздохнул я. Отобрав у деда костыль, я начал тыкать им в орущую как дьявол из преисподней бомжиху. Она поняла, что мы члены одной секты и внезапно выскочила на четвереньках из под кровати. Не меняя позы, отчаянно воя, она как в фильмах про экзерцизм на четырёх конечностях выпиздила из комнаты и, дрифтанув на повороте, скрылась в конце коридора. В комнате запахло гавном. То обосрался от страха Колян. Я бы тоже обгадился на его месте, не зная предыстории появления этого существа под своей кроватью.

Я вытолкал деда и лег спать. Колян не маленький, сам подмоется. Настала долгожданная тишина. Только в конце коридора раздавалось мерное гудение деда. Он "Снежинкой" пытался выманить бомжиху из кладовки. Не знаю, как это у него получилось, но где-то через час бомжиха снова оказалась в ванной, и процесс понёсся по новой.

- Ты меня хочешь вымыть, а потом изнасиловать! - орала она, кидаясь в Деда нашими зубными щётками. Наивная, она не знала ещё про кресло.

Тут от запаха говна проснулся, доселе дрыхнувший в наушниках, Димон. У него сон как рукой сняло, и он включился в дедову игру. Дима одел свою форму охранника (он подрабатывал ночь через ночь) и пошёл разбираться в ванную.

- Лейтенант милиции Сыдоренко! До нас дошёл слух, что несознательные граждане не подчиняются федеральной программе по мытью асоциальных элементов?!

- Вы меня помоете и изнасилуете! - уже неуверенно, стушевавшись от присутствия человека в форме, промямлила профура.

- Ты себя в зеркале видела, тварь?! - обиделся Димон. - Живо мыться!

Бутафорный мент с Дедом взяли обмякшую бомжиху под мышки и окунули в ванную. Процесс инициации пошёл как по маслу. Для принятия веры ей хватило всего пяти костылей. А вот будь на её месте Ксения Собчак со своим актерским мастерством, погибла бы на хуй!

В этот раз для Деда всё прошло хорошо. Но сколько бы верёвочке не виться, всё равно кончик да отыщется.
Однажды, когда мы вчетвером сидели на кухне и готовили поздний ужин, Дед пришёл домой в компании прилично выглядевшей женщины, девочки лет десяти и некого седого субъекта в наколках, представившегося королём бомжей московского вокзала. Я точно сейчас не помню его "должность".  То ли он был королём бомжей, то ли воров, то ли попрошаек. Видно было, что он себя сильно уважал и последующие его действия заставили нас проникнуться к нему тем же чувством.

Король пожал каждому на кухне руку и сказал:

- Эта женщина с девочкой  остались брошенными у меня на вокзале. У них нет ни денег, ни дома, ни родных, ни документов (шёл 2001 год и таких историй было полно в то время, да и сейчас они имеют место быть. Автор). Мне с них нечего взять, да вы и сами на них посмотрите, какие из них попрошайки? Мне они там не нужны, а прогнать жалко. Этот хрычь, - он показал рукой на Деда, - сказал, что может их приютить. Я людям не доверяю, пришёл проверить. Вы не обращайте на меня внимания. Я на кухне посижу.

Мы тут же уверили Короля, что доверить Деду приличных людей, это не лучшая идея. Но он решил проверить всё сам. Я достал ещё тарелки, и мы накормили мать с дочкой. Король вежливо отказался. После ужина, Дед с новообретённой семьёй ушли устраиваться в комнату, а мы с Королём остались на кухне. Видно, что ему было с нами весело. Он показывал нам фокусы с картами, монетами, часами, рассказывал смешные истории. Ночь была очень необычной и познавательной. Я никогда до него таких интересных персонажей не встречал и вряд ли встречу ещё.

- Ребята, идите спать. - наконец сказал он. - Я посторожу деда.

Мы ушли в свою комнату и заснули. Подъём был в десять часов  утра. Быстро одевшись, мы вышли в коридор и направились к выходу. Дверь в дедову комнату была открыта. Дед лежал на спине с открытым ртом. Его раздутое лицо и весь пол были в крови, к щеке прилипли два зуба. Женщины с ребёнком в комнате не было. Я подошёл к нему, толкнул ногой. Дед застонал.

- Дед, а Дед, кто это тебя так отпиздил? - спросил Колян.

- Друууг...

- Какой друг?

- Друууг закатай вату! - простонал Дед.  - Сходите в аптеку, ребятки.

Делать нечего, надо идти. Кухня располагалась напротив выхода из квартиры. На кухне сидел Король. Увидев нас, он поднялся.

- Привет, ребята. Вы наконец проснулись. Не поднимайте кипиш, это я его отпиздел. Сижу на кухне, тишина. Вдруг закричал ребёнок. Я туда ломанулся, а эта ссука вырубил мать и приставал к девочке. Думал, что я ушёл. Вы сами видели, что я с ним за это сделал. Они у меня на вокзале будут в безопасности. Я их пристрою. А вас дождался, чтобы предупредить. Вы там без мусоров...

Тут мы поняли, за что мог сидеть этот Дед. В аптеку не пошли. Общаться с Дедом дальше брезговали. Да и он поутих и лишь бренчал вёдрами по утру в туалете. И ругался:

- Засранцы, уёбища, дегенераты...

Съехал я с этой квартиры осенью 2003 года. Последний раз мне она аукнулась в 2007 году, когда я на Сенной встретил уже знакомого вам по одному из моих рассказов бывшего влиятельного бизнесмена, колдыря Мишу. На нём была, пропавшая у меня в те весёлые времена, плюшевая серая куртка. О Деде я его не расспрашивал.