— Воробьёва, ты сертификат то получила уже свой?
Да.
— Хуй, на! Давление опусти мне! Вас Гамов вообще не бьет что ли? Три раза сказать надо! Подотрись своим сертификатом, дура!
— Опускаю! Не орите на меня!
— Нет, ты погляди, а?! Без году неделю халат одела, а огрызается ещё!

********
Три. Три ампулы есть еще реланиума, но это дома.. Чтобы спать.. Спать, неприятным, тяжелым сном. В пустой квартире на надувном матрасе Чтобы утром встать и пойти на работу пешком. Потому что денег нет на трамвай. Реланиум - отлитый, в стерильный контейнер, сворованный и недодаденный реанимационным пациентам, лежал неприятным грузом на совести. Хорошо что холодно, под рубашкой костюма можно носить белую футболку с длинным рукавом.

“Надо глюкозы ещё стащить” подумала Вика глядя на своё бледное отражение с синяками под глазами, от недосыпа и наверное уже от недоедания. Веснушки, обычно мало заметные, сильно выделялись на бледном лице. Губы обветрели и потрескались. Вика села на корточки привалившись спиной к стенке - больше в маленькой комнате, заставленной стеллажами, сидеть было не на чем.

Прижалась носом к плечу - рубашка хирургического костюма противно пахла каким то средством которым тут стирали.

“Так пахнет честность, Воробьёва. Честность и принципиальность. Привыкай. А всего то, надо было ноги раздвинуть - пару раз, не растаяла бы… Работала бы в хорошем, месте а не тут…”

“Есть охота, пиздец”  - в обед, Вика заглядывала на пищеблок, попросить хлеба - типа “забыла” из дома взять... Тетки на пищеблоке, обычно были не жадные. Ей досталось шесть кусочков и холодное, вареное до резиновости яйцо. Вика накинула куртку, в карман которой засунула снедь и пошла подальше в парк, за трансформаторную будку, где и съела “гуманитарную помощь”. Там же, выкурила обе сигареты, взятые у охранника. Курить две, а то и три, сигареты за раз, становилось плохой привычкой.

“Если я щас, куплю кофе в автомате, то домой я пойду пешком опять, похуй… Зато кофе. Сейчас! Горячий и сладкий. Заглушит чувство голода и даст каплю сил.”

***********
Вика вышла из бытовки, зашла в ординаторскую и выгребла мелочь из кармана своей курточки. Обжигаясь, бережно донесла неудобный стакан с фейковым капучино до поста и села на жесткий стул. Пост, дежурного врача реаниматолога, располагался почему то в коридоре, покрашенном облезлой, голубой масляной краской, который пах, как казалось Вике, болью, страхом и смертью. Каловым перитонитом, рвотными массами и кровью. Ещё, в воздухе была другая гамма запахов - дезинфекции и препаратов. Эти две стихии, как бы боролись друг с другом, побеждая с переменным успехом. Ещё были звуки - стоны больных людей, борющихся с болью, иногда крики или бормотания пост-наркозных отходняков. Хлопанье ИВЛ и пиканье аппаратов. Попискивание и шуршание колёс каталок, шарканье ног санитарок и медсестер по затертому линолеуму. Одна из люминесцентных ламп моргала, вспышками освещая полутемный коридор, насилуя и без того красные и усталые глаза Вики. У неё болела голова и почему то казалось, что если лампа перестанет мигать, голова сразу пройдёт. Вика закрыла глаза и вдохнула поглубже запах из стаканчика, он перебивал запах маловыносимой, напряженной, реальности в которой болела голова и хотелось есть. Слишком быстро глотнув, Вика обожгла, обветренную, пораненную губу.

“Блять, мне же больно… Больно и страшно, я же живая…”

**********

— Ну послушайте, послушайте пожалуйста! - хватала её за рукав куртки, пухлая женщина — Нам отказались ещё выписывать, а без них она не может, совсем! Она не спит и не ест, только кричит! Даже кричать уже не может - хрипит!

Вика молчала.

— Виктория, ну вам же нужны деньги, я вижу! Ну не отказывайтесь мы никому не скажем!

У женщины тряслись губы и щеки, Вике казалось что она сейчас растает от своих слез. Мужчина рядом с ней, скромно, по рабочему одетый, хмурился и курил. У него было грубое и смущенное, как бы виноватое лицо.

“... с лицом, перемолотым напряженным непостоянством текущей жизни” - не к месту вспомнила Вика “Голубое сало” Сорокина.

— Дайте сигарету… - хрипло попросила его Вика.

Мужчина засуетился и протянул ей пачку “Золотой Явы” неловко зачиркал зажигалкой давая ей прикурить.

— У меня только одна пачка гидроморфона есть,  без одной ампулы, больше не смогу достать -устало сказала Вика, вам примерно на неделю хватит…
— А больше может и не понадобится…
— У меня он дома, освобожусь утром
— Мы вас встретим и отвезём...
— А вы… Сколько заплатить сможете? - Борясь со стыдом выдавила Вика.
— Сколько вы хотите? Вы знаете, все дорого так, лечение щас…
— Знаю. 3000 вам дорого будет?
— Хорошо.

********

— 286 рублей, наличные, карта? - с дежурной улыбкой спросила кассирша
— Наличные..

Вика пристроилась на пустой столик, с подносом, где лежали 2 куска пиццы, салат, куриная ножка, картошка фри с сырным соусом и большой стакан с “американо”. В “Пицца-Миа” было людно.

“Щас, у тебя заворот кишок будет, наркоторговка и ворюга… И тебя привезут в твою умиральню, где ты работаешь, а там, именно тебе, препаратов то и не хватит”

Несмотря на мрачные мысли все зашло хорошо. Мир стремительно менялся в лучшую сторону. От горячей, непривычно сытной и вкусной еды Вика почувствовала словно опьянение.

“Надо наесть себе приличную фигуру. А то перед мужиком раздется стыдно… Главное не перестараться а то опять стыдно будет…” - думала Вика, потягивая жидковатый но натуральный кофе и поглядывая на веселые стайки молодежи за столиками.

Последнее время интернатуры и получения сертификата было адом. Постоянные дежурства, угнетающая обстановка, в  пользующейся дурной славой больнице, где казалось ничего не менялось, со времён совка. Вика словно одичала, почти ни с кем не общалась, а спать могла только на уколах, препаратов которые маясь со стыда, воровала на работе. Все усугубляло, почти постоянное чувство голода - платили не просто мало, а ничтожно, издевательски мало. Вике едва хватало денег оплатить коммуналку и как не растягивай - максимум на неделю-две, самой простой еды. Сильно выручала больничная столовая, там часто оставался хлеб и перловая или овсяная каша, на воде. Постоянный стресс, недосыпание и недоедание, сделали её мрачно-молчаливой, обозлённой и постоянно готовой огрызнутся.

******

— Виктория тут так получилось что… В общем не пригодилось все, куда деть теперь остатки? Хранить ведь нельзя наверное нам, такое…
— Да, не стоит, но я не могу вам деньги вернуть…
— Не надо, спасибо вам большое… Знаете а ей не больно было и она даже улыбалась последние два дня, дочка наша, мы смогли разговаривать и вместе побыть…
— Соболезную…
— Вы найдёте куда деть, ведь правда?
— Да…

******

Мрачные санитары вкатили в операционную, где первая начинала возится с аппаратами Вика, каталку, с седой, сильно не молодой женщиной.

— Девушка… Дочка…
— Да?
— А кто? Кто будет наркоз ставить? - слабый, как бы надтреснутый голос, выдавал страх.
— Общую анестезию… Я буду...
— Вы такая молоденькая… Я так боюсь, дочка… - Вдруг я не проснусь совсем? Глаза были влажные, губы дрожали. Она пыталась улыбнуться беззубым ртом - зубные протезы сняли и вместо улыбки выходила гримаса. Меня же увезли, а там котик у меня дома, Мотечка… Что с ним будет? Муж у меня, принёс его с улицы маленького совсем… И умер на следующий день… Инсульт..
— Ну что вы… Тссссс… Все хорошо будет, я тут буду с вами, все время. - Вика положила руку на плечо женщины. - Она ждала когда подействует премедикация и закончит тестироваться старый наркозник.

— А когда я проснусь мне больно будет?

“А ведь надо что то зарешать с котофеем… Сколько она пролежит ещё после операции? Скрючится котофей, то…” - подумала Вика вспоминая про свою гидроморфоновую заначку.

— Нет. Не будет … Когда проснетесь я тоже рядом буду … и страшно не будет сейчас…  Не бойтесь.