- 8 -

  Москва. Нововаганьковский переулок.
  Кабинет Председателя Синодального отдела РПЦ Всеволода Чаблина.
  Вторник. Полдень.

  Местом исполнения епитимьи служил небольшой постамент в глубине кабинета - под балдахином, на устланном пурпурными коврами полу - возле самой стены с иконами, чтобы в процессе исполнения провинившийся мог бросать смиренные взгляды на строгие лики задумавшихся о вечном святых.
- И что, правда - сколько захочешь пить можно? - в который раз переспросил Тимка у Лёсика, глядя на него снизу вверх. - На халяву?
- После семи - сколько хочешь, - самозабвенно врал Лёсик, затягиваясь тонкой коричневой сигаретой. - Главное - водку не трогать, а вино пей, пока не упадешь, никто не считает...
- Крутизна!
  Тимка сделал паузу и полил себе на руки массажное масло из узкой прозрачной бутылки. Судя по происходящему, работы оставалось от силы минут на десять не больше.
- А я последний раз бухал неделю назад, - пожаловался он Лёсику. - Папаня «чекушку» спьяну запрятал, да и забыл. А я поутру нашел.
  Тимка снова принялся за работу.
  Ему было четырнадцать лет. Нескладный и щуплый, ученик элитной православной гимназии, в данный момент он, облачившись в специальный белый халат, отрабатывал епитимью, наложенную на него отцом Виталием, а именно - стоя на коленях, совершал ручной массаж причинного места преподобному протоиерею Всеволоду Анатольевичу Чаблину, к коему был прислан после уроков с запиской.
  Сам Чаблин, полностью обнаженный, восседал по обыкновению на своем высоком резном деревянном стуле, замерев - безмолвно и не моргая, словно истукан - с первых же секунд начала благочестивой процедуры. Нижняя челюсть у протоиерея слегка отвисла, взгляд остекленел, и теперь во всем облике его можно было разглядеть то благородное и спокойное величие, которое зачастую придает человеку неподвижность.
- А я вообще сейчас водку не пью, отвык, - снисходительно сообщил Лёсик. - С винища - кайф особый, медленный, не рубит так, как с водяры... Можно бухому по «сетке» шарить, с девками чатиться. Интернет тут шустрый - оптический...
  Лёсику было уже пятнадцать. Смазливый и кареглазый, он сидел с ногами на широком подоконнике кабинета и неторопливо курил в открытую форточку. Из одежды на нем была лишь огромная, не по размеру футболка с изображением Дарта Вейдера и надписью «Join Our Faith». Одна нога Лёсика (с цветной татуировкой весёлого, демонстрирующего раздвоенный фаллос ковбоя) была закована в тонкий изящный браслет, от которого - по полу, через весь кабинет и в соседнее помещение - уходила длинная словно нить цепочка. Последние полгода счастливчик жил здесь, в уютном «гнездышке» девятикомнатного кабинета Чаблина, и теперь его блаженство дополнялось возможностью похвастаться всем этим перед Тимкой - давним своим приятелем.
- Тут ведь как, - важно повествовал он занятому делом товарищу, - просто в позу по щелчку вставать мало. Тут, брат, постоянно соображать надо, крутиться. Согрешил - покайся. Набедокурил - искупи свою вину перед владыкой. А не хочешь искупать - переведи стрелки на другого, это ведь тоже уметь надо! К примеру, я тут как-то «кокс» хозяйский просыпал...
- Курить оставь, Лёсь, - взмолился Тимка, уставая и делая очередной перерыв, чтобы полить руки маслом. - Он, вообще, чувствует, как я стараюсь?
- Ясное дело, чувствует, - усмехнулся Лёсик. - Стал бы он истуканом сидеть, дурила... На, курни, только быстро.
  Тимка вспрыгнул на ноги и, подскочив к приятелю, жадно затянулся из его рук.
- Ах, ты... Зачётно пошла. «Ротманс»...
  Он затянулся ещё раз и, в благодарность поцеловав Лёсику запястье, метнулся назад, на своё «рабочее место».
  В молчании пролетела еще минута.
- Рука уже болит, а он всё не кончает, - вновь пожаловался Тимка. - Может, тут хитрость какая нужна?
- Терпи, терпи, недолго осталось, - подбодрил друга Лёсик. - Я по глазам его вижу... Думаю вот, осенью во Францию отсюда перебраться...
- Куда?! - изумился Тимка.
- Во Францию, в Ниццу, - Лёсик щелчком выбросил окурок за окно и прикрыл форточку. - Меня сам Астаков, Пал Алексеич, на службу к себе зовёт, в секретари придворные.
- Врёшь!
- Вот тебе истинный крест. Я с ним вчера разговаривал, по «скайпу». Он говорит, вот, дескать, Лёсечка, скоро тебе шестнадцать исполнится, выгонит тебя Чаблин, куда ты пойдешь? Не обратно же в гимназию. Вот я и думаю, Тимоха...
- Не сме-е-е-е-ть... - Неожиданно чуть слышно, высоким голосом и по-бабьи проблеял протоиерей. Ноздри у него раздулись, глаза налились красным, на лбу выступили густые капли пота. - Не сметь, окаянные...
- Давай, дожимай, - усмехнулся Лёсик, слезая с подоконника. - А я пойду пока в уборную, стульчак ему нагрею. Пацанам привет передавай, благослови Господь их души смиренные.
  И, позвякивая цепочкой на ноге, он с достоинством удалился.

  Через минуту епитимья закончилась.
  С пронзительным криком, почти что с визгом освободившись от греховного, протоиерей откинулся на спинку стула, тяжело дыша и запрокинув голову. Тимка, как научил его Лёсик, бесшумно отполз на четвереньках к дверям и только оттуда негромко вопросил:
- Могу ли я, владыка?
- Проваливай! - хрипло выдохнул Чаблин, приходя в себя. - И чтоб духу твоего здесь не было, бесовское отродье...
  Повторять дважды ему не пришлось. Схватив пакет со своей одеждой, а также стоящую у порога обувь, Тимка стремглав вылетел из кабинета.

  *    *    *

  К тому моменту, как Всеволод Анатольевич вернулся из уборной, он уже пришел в себя окончательно. Набросив на плечи длинный, до пола махровый халат, протоиерей степенно проследовал в соседние покои, где находилось его непосредственное рабочее место - огромный письменный стол с компьютером-моноблоком и широкое итальянское «кресло руководителя».
  В отличие от выдержанной в каноничном - исконно-православном стиле «красной комнаты», где исполнялись епитимьи, эта часть покоев выглядела неожиданно экспрессивно и в чем-то даже футуристично. Дело было не столько в обилии всевозможной огртехники и гаджетов, собранных здесь в таком количестве, что впору было открывать магазин, сколько в тех бесчисленных черно-белых и цветных аляповатых изображениях, которыми - от пола до потолка - были украшены стены кабинета.
  Это были так называемые «фотожабы».
  Рисованные с помощью специальных программ карикатуры на известных и не очень людей, доведенные до абсурда ситуации, вырезанные из фильмов сцены с добавленными в них новыми героями -  уже не первый год Чаблин был воистину одержим этим замечательным жанром. В совершенстве освоив оба «пэйнта», «корел дроу» и «фотошоп», протоиерей отдавал рисованию немало времени, мастерски высмеивая своих идеологических противников, врагов церкви и государства, а также всякого, кто был ему неприятен. Сохраняя инкогнито, он стал признанным в сети мастером, а многие из его шедевров вошли, что называется, «в нетленку»: «Безруков и Муссолини», «Свидетель из Фрязино - в гостях у Моисеева» и «Никита Михалкин – предатель».
  К слову сказать, Бесогома Михалкина Чаблин не любил особо. Мысль о том, что недалекий и быдловатый, выросший среди «стукачей» и лизоблюдов сталинской эпохи сын пролетарского писателя Никита Михалкин возомнил себя великим князем и царедворцем, раздражала его так же, как и многих, однако истинный корень ненависти к спятившему на старости лет режиссеру крылся в ином. По мнению протоиерея, Михалкин присвоил себе право говорить от имени Бога, в которого не верил, и, плюя таким образом на весь официальный российский церковный бизнес, бесцеремонно «грёб с поляны» чужие дивиденды.
  «Быдло, наглое тупое быдло», - приговаривал Чаблин, вырисовывая на мэтра очередную «фотожабу». - Генетический жополиз, творческий кастрат, убожество... О чем бы ты снял своё «Перестояние», если б к власти вдруг пришли геи? Ведь ты сам, лизоблюд, только и твердишь постоянно, что всякая власть - от Бога...»
  Впрочем, себя Всеволод Анатольевич тоже не спешил причислять к истово верующим ибо, несмотря на свой высокой пост в иерархии «РПЦ Инкорпорэйтед», относился к религии скептически. Собственный личный страх перед медленно приближающейся смертью он предпочитал нейтрализовывать отнюдь не православными молитвами, а - дзен-буддизмом, трактатами Кастанеды и лекциями загадочного Ошо, не говоря уже об ЛСД, мексиканских грибах и традиционной для «просветленных» марихуане.
  «Всё же, в отличие от чтения бредоподобных псалтырей и стучания лбом о грязный пол», - утешал себя протоиерей, - «мои пороки требуют некоторой внутренней свободы и как минимум первичных признаков интеллекта».
  И действительно, справедливости ради стоило признать, что заветный статус божьего «топ-менеджера» Чаблин приобрел благодаря вовсе не изяществу ягодиц или умению «вставать в позу по щелчку», что так свойственно сегодня подавляющему большинству сотрудников РПЦ, а исключительно своим незаурядным личностным качествам: хитрости, жестокости, изворотливости и двуличию.
  Следующей, второй по значимости мишенью для «фотожаб» протоиерея являлись женщины.
  Достигнув своего уже далеко не юного возраста, Всеволоду Анатольевичу пока так и не случилось вкусить прелестей двуполой любви и женской ласки, и, возможно, именно поэтому он воспринимал женщин с подозрением и по большей части негативно. При этом, не будучи ортодоксальным геем, он признавал влияние женской красоты на собственное естество, но так и не смог перебороть панический страх перед банальным соитием: увы, в свои почти пятьдесят Всеволод Чаблин являлся классическим психопатом.

  Он пошевелил «мышкой», и монитор осветился, пробуждая процессор к жизни. Компьютер вышел из «спящего режима», и сразу же посыпались мессаджи из «скайпа» и «электронки»: вопросы, предложения, личные сообщения...
- Пора, наверное, и поработать, - пробурчал Чаблин, просматривая почту. - Хотя бы до обеда, а там решим...
  Его взгляд заскользил по списку актуальных заданий. Так... Сначала статья для альманаха «Православие или смерть». Феерично... В прошлый раз он написал им про газовые камеры для непостящихся, но эти упыри приняли его слова всерьёз - в следующий раз стоит быть поаккуратнее. Кретины...
  Далее. Главный редактор журнала «Святое дело» справляется о мемуарах Чаблина «Чудесные вехи». «Когда будет готова следующая глава?» В гробу бы я видал и тебя, и твою редакцию. Буду под «мухоморами» - допишу...
  Следующее. Актёр Охлопыстин по кличке «Онуфрий» предлагает кастрировать бездетных, а также сажать в концлагерь родителей геев и лесбиянок. Депутат Мисулина с ним солидарна. Который год одна и та же песня. Клиническое слабоумие...
  Далее. Нефсоров... Нефсоров?!
  При виде обжигающе знакомой фамилии, Чаблин скривился как от зубной боли. Так, и что у него на этот раз? Ага, как обычно, скандал. Нефсоров опубликовал фотографии совокупляющихся на монастырском погосте иеромонахов, всего девятнадцать человек. М-да, вот ведь сраму-то, прости Господи... Однако, ай, да Александр Глебыч, ай, да молодец! И что это за монастырь такой, интересно?
  Несмотря на открытое и крайне болезненное для себя противостояние, протоиерей искренне уважал и порой даже боготворил своего оппонента. Во-первых, всё, что говорил Глебыч о родной корпорации Чаблина, было по большей части правдой и негласно признавалось всеми, даже Священным Синодом. Во-вторых, протоиерей как человек, с детства окруженный воинствующим дурачьем и унылой серостью, всегда испытывал слабость к людям, которые были умнее его самого. Особенно, если это был кто-то, связанный с наукой и просвещением...
  Так. А вот это уже серьезно! Отчет управляющего о состоянии биржевого счёта.
  Чаблин нахмурился, читая замысловатый английский текст. «За отчетный период... Превысили значение предельно допустимых убытков по открытым длинным позициям... Потери за прошлый месяц составили около двести пятнадцати тысяч долларов...» Вот же уроды!
  Протоиерей судорожно схватился за телефон, намереваясь немедленно позвонить за океан Гарику, но вспомнив в последнюю секунду, что в Нью-Йорке сейчас глубокая ночь, обессилено повалился в кресло.
  «Гады, мрази проклятые! Впарили мне медицинские «бумаги», а просадка уже четыре процента... Нужно же продавать, продавать, сволочи!!!»
  Некоторое время Чаблин сидел, тяжело дыша, раздумывая как ему теперь поступить. Работать сейчас он уже точно не сможет - ни писать тексты, ни рыться в бумагах. Проклятье... Можно, конечно, позвать Лёсика - пусть наполнит ванну с лавандой и розами да сделает массаж ног, глядишь, немного попустит...
  Протоиерей уже потянулся за медным колокольчиком на краю стола, как взгляд его упал на узкую серебряную чернильницу - подарок настоятеля Филарета. А ведь успокоиться-то можно гораздо быстрее...
  Всеволод Анатольевич аккуратно приоткрыл чернильницу и высыпал на ладонь сразу несколько гранул темного пахучего вещества. Отлично. Через пятнадцать минут все горести и невзгоды отступят. А деньги... Что ж, всех денег не заработаешь. Поэтому какие-то явно придется украсть. Он открыл рот и коснулся гранул языком.
  Именно в этот момент нечто неуловимое и почти невидимое - там, в черном глазу висящей над монитором видеокамеры, едва заметно ожило и тотчас погасло, словно боясь выдать хозяину свое властное, но незримое присутствие.
  Но Чаблин, конечно же, ничего этого не видел. Бросив гранулы под язык, он зажмурился и замер, ожидая наступления нирваны.
  В эту секунду зазвонил телефон.

  «Всё-таки интересно, как им это удается? Именно в тот самый миг, когда твой мир вот-вот уже готов перестать существовать, когда исчезают планеты, аннигилируют «черные дыры» и проваливаются в небытие далекие звезды, появляются эти люди и вытаскивают, буквально насильно вырывают тебя у Вселенной».
- Алло.
- Всеволод Анатольевич? - голос Костина был как всегда радостным и учтивым. - Найдете для меня немного времени?
- Да, конечно, Дмитрий Ильич, - уверенным басом пророкотал Чаблин. - Для вас - найду непременно. Чем могу быть полезен?
  Сотрудничество с ФСБ для церковного иерарха его уровня - вопрос не столько этики, сколько атрибутики. Жаль только, пользы от этого никакой - одни сплошные поручения.
- Вопрос достаточно серьезный, - доверительно понизил голос Костин. - Нам нужно увидеться - это совсем ненадолго.
- Хорошо. Где, когда? - уныло спросил Чаблин, ощущая, как от острой досады не помогает даже расползающаяся по телу дремотная нега.
- Да я здесь, на соседней улице, - тем временем бодро сообщил Костин. - На том же месте, что и всегда. Буквально на десять минут. Сможете?
- Конечно.
- И ещё, Всеволод Анатольевич... Возьмите с собой, пожалуйста, ваш ноутбук, нам понадобится кое-что посмотреть.
- Хорошо. Я буду через десять минут.
- Отлично. Жду.
  Проигнорировав рясу и наскоро переодевшись в неброский строгий костюм и темные штиблеты, протоирей поспешно покинул свой кабинет и заперев его на ключ, устремился вниз по лестнице, к выходу из здания. На плече у него висела легкая сумка с ноутбуком. Скорей бы это всё закончилось...

  Нехорошее предчувствие кольнуло Чаблина, когда он уже подходил к знакомому тонированному внедорожнику. Обычно Дима чуть приспускал стекло и легким кивком головы как бы подтверждал, что всё идёт по плану, однако сейчас все окна «джипа» были наглухо закрыты.
- Добрый день, - распахнув, по обыкновению правую заднюю дверь, Чаблин увидел на заднем сидении незнакомого молодого человека и непроизвольно отшатнулся. - В чем дело?
- Всеволод Анатольевич! Дорогой! Не стесняйтесь, - донесся с водительского места радостный голос Костина. - Это мой стажер, Вася. Забирайтесь, ваше преподобие, милости прошу.
  Недовольно покачав головой, Чаблин медленно влез в салон. Встречаться в присутствии постороннего, кем бы он ни был, считалось грубым нарушением их договора, и забыть об этом Костин не мог, просто не имел права. Значит, случилось что-то действительно серьёзное.
- Да я вам сейчас всё объясню, - словно прочитав его мысли, вновь приветливо улыбнулся «чекист». - Нам с Васей срочно нужна ваша помощь. Точнее, консультация... Василий Георгич, расскажите о проблеме нашему гостю.
- С удовольствием.
  Молодой человек, одетый совершенно не свойственно сотруднику спецслужб - в рваные джинсы и плотную промасленную майку с британским флагом на груди, взял с переднего сиденья кожаный портфель и щелкнув застежкой, вынул из него крошечный блестящий предмет – «флэшку».
- Здесь несколько фотоснимков, - сказал он серьезно. - Господин Чаблин, вы могли бы, не открывая сами снимки, проверить их подлинность?
- Вы имеете в виду - на предмет фотомонтажа? - удивился протоиерей. - По идее, да, можно - с помощью специальной программы. Но стопроцентной гарантии она не дает, даже при длительном анализе пикселей.
- Скажу больше, - нахмурился Вася. - Эти фото настоящие. Они сделаны нашим сотрудником два дня назад. Однако по причине, которую я назову чуть позже, для нас крайне важно, чтобы именно вы оценили их с помощью ваших методов.
- Хорошо, - пожал плечами Чаблин. - Без проблем, пожалуйста.
  Он открыл ноутбук и, положив его на колени, защелкал клавишами, запуская программу.
- Лишняя уверенность, конечно, не повредит, - бормотал он, настраивая систему. - Ну что ж, давайте сюда вашу «флэшку».
  Вася кивнул и отдал «исходник», не выпуская при этом из рук кожаный портфель.
  Всеволод Анатольевич аккуратно вставил «флэшку» в разъем ноутбука и стал терпеливо «перетаскивать» файлы с носителя в меню программы.
  Медленно, в молчании потянулось время.

- Уже шестая фотография, - по прошествии нескольких минут нарушил тишину Чаблин. - Пока анализатор уверен: фото абсолютно подлинные, без единых следов редактора.
  «Чекисты» переглянулись, и Вася одобрительно произнес:
- Отлично. Спасибо. Остальные - не надо, достаточно.
- Как скажете, - пожал плечами протоиерей, собираясь вынуть носитель. - Собственно, тут ничего сложного...
- Минуточку, - с улыбкой поднял руку Костин. - Всеволод Анатольевич, ещё буквально два слова.
- Да, я вас слушаю.
  Лицо Костина на мгновение затуманилось, словно он вспомнил о давнишней, хотя и пустяковой проблеме.
- На всех этих фото, господин Чаблин, запечатлены два человека. Оба они являются представителями разведки иностранного государства, и оба они неделю назад были арестованы спецслужбами Иордании.
- Так, - вымолвил растерянный протоиерей, не особо вникая в то, что ему говорят. - И... чего?
- Два дня назад, - продолжал Костин, - эти люди были выданы Иорданией нашей стране - по договору о совместном противодействии вмешательству НАТО в дела суверенных государств. Сейчас они находятся в спецтюрьме ФСБ в Лефортово. Мало того, пойманные шпионы прошли курс психологической обработки нашими специалистами и в настоящее время дают признательные показания. Теперь откройте файлы, господин Чаблин, и посмотрите на снимки!
  Протоиерей послушно открыл фотографии.
  В следующую секунду он побледнел и непроизвольно сглотнул.
- Это провокация! - Чаблин поднял глаза на Васю. - Слышите! Я требую немедленно адвоката. Это неслыханная провокация!
  С фотографий на него хмуро смотрели Росс и Флэнеген, одетые в серую робу уборщиков мусора - за толстыми металлическими прутьями решетки. Особняк же Лушкова за их спинами расплывался в огромное темное пятно.
- Я не знаю, что они вам наговорили! - сорвался на крик Чаблин. - Я требую...
  Пафф!!!
  Вася выстрелил прямо из портфеля - очевидно, в коже имелось специальное отверстие. Игла с транквилизатором вонзилась Чаблину в грудь, в ту же секунду он сполз по сиденью, а затем повалился Васе под ноги.
- Ну? - негромко спросил Костин.
  Вася бросил портфель на переднее сиденье.
- Готов. Заводи, поехали.
  Внедорожник мягко заурчал и медленно выехал со стоянки.
- Отличная работа, - Костин посмотрел в зеркало на напарника. - Честно говоря, не думал, что поп связан с «Ми-6», даже после сообщений от Портного. Не начни он орать, я бы до сих пор сомневался...
- А мне вот сразу понятно было, - пожал плечами Вася. - Он как в Цюрих зимой слетал, с ангелочком своим на лыжах покатался, так в Администрацию и зачастил. То ему с замами «порешать», то контакты культурные наладить... Но вообще, сама идея в целом ничего, оправдывает себя. Ревзлину за смекалку - поклон земной, так и передай.
- Передам.
  Постепенно набирая скорость, «джип» продвигался к выезду из города.