На черно-белом кадре кинохроники,
У взрывом размозженного гидранта,
Лицо застыло бледное покойника,
В немецкой форме серой интенданта.
Рапидом кадры сепии проносятся,
Войны прошедшей, как страницы книжки,
А я всё вижу дырку в переносице,
Белёсый чуб немецкого мальчишки.
Конец войны, и дни в апреле нервные,
Советский "Як" рвёт облака над кирхами,
Его вполне возможно завали Германом,
Что не дождалась Марта в Гельзекирхене.
Весной пушатся над водою вербинки,
И лёд речной очухался от статики,
И если бы не дым, не трубы Треблинки,
Я б пожалел несчастного солдатика.
Скривились пальцы грубо онемевшие,
И впали щёки в мёртвой исхудалости,
И если б не Хатынь дотла сгоревшая,
То мог дождаться парень моей жалости.
Луна на небе светит белым зеркалом,
В войне все цвета хаки, даже штатские,
Но миллионы судеб исковерканных
Мне не дают поплакать над солдатскою.
Всё в хронике взрывается и носится,
Немецкий "Опель" спит с разбитым бампером.
Победа. А за дырку в переносице
Я тихо прошепчу "спасибо" снайперу.