От авторов: Откопался тут соавторский рассказ четырехлетней давности. Выставляется на суд общественности для выяснения целесообразности продолжения.

Ильич безумно любил трахаться. Больше секса он любил только макароны с сыром, и то, когда после макарон был секс. Половая ебля заменяла ему чтение, прогулки на воздухе, походы в рестораны, да абсолютно все. Но это было давно. Хотя, с возрастом все люди меняются, а тем более меняются после смерти. Так что теперь у лысого были всего два хобби – считать крыс по ночам и считать лысых мальчиков днем. С крысами все было просто – они приходили, пищали, пытаясь отгрызть немного Ленина, но к утру так и убирались восвояси. Это все походило на сюжет Гоголевского «Вия», только продолжалось несравненно дольше, чем три ночи.
С мальчиками все было сложнее – лысых пацанов было не так много, а желающих посмотреть на Ленина лысых пацанов еще меньше. Поэтому единственной реальной забавой вождя было плевание в потолок. За годы тренировок он научился плевать не прямо над собой, а немного в сторону, чтоб слюна не прилетала обратно. В первое время слюна частенько не долетала до потолка, а до Ильича долетала, потому что где потолок, а где Ильич? Физика, мать вашу. Наверняка вы читали в газетах о многократных случаях, когда посетители Мавзолея были совершенно точно уверены, что вождь пустил слезу. Сейчас такое почти не случается, и не потому, что Ленин зачерствел, и ему не важны судьбы Родины. Просто он научился грамотно плевать в потолок.
Был определенно вечер пятницы, ибо внутреннее состояние Ильича звало его в клуб бухать, а потом на хату ебаццо. Ленин пошевелил рукой, а потом бзданул. Газы, древние, как сама идея коммунизма, наполнили пространство.
- В г’от я ебал ваш пег’вый канал… - запел Ильич, бодро шевеля ногой. Крысы до сих пор не появились, и это было странно. Обычно в это время первая из них, крупная с длинным хвостом и глазами-бусинами, которую Ильич называл Троцким, всегда была здесь. Тыкала мордой в невидимую преграду и пищала.
В этот вечер крысы не пришли, и это было более чем странно. Ильич рывком сел и потянулся. Он был в прекрасной форме, только малость суховат. Где-то наверху куранты били полночь.
Неожиданно массивная входная дверь отворилась, и в проеме нарисовалась человеческая фигура. Ильич зажмурился, ведь всегда непривычно из кромешной тьмы смотреть на внезапный свет. Разглядеть незнакомца не было никакой возможности, виден был только силуэт. Но Ленину хватило и этого, чтоб еще раз наполнить воздух газами. Не то, чтобы он боялся, нет. Просто привычка.
Человек прошел в темноту и растворился в ней. Слился с черным воздухом.
- Уэсли Снайпс? – поинтересовался Ильич, - Мог’ган Фг’имэн? Кто ты, чег’ножопое чудовище??
Ильич не испытывал неприязни к негроидной расе, он испытывал неприязнь к непрошенным гостям.
Черный человек уже сидел на ложе вождя.
- Удобненько тут у вас, - проговорил он уважительно, похлопав при этом рукой по красному бархату. Затем поелозил жопой, проведя, так сказать, всесторонний анализ.
- Нахуй иди! – эта фраза Ленину удавалась особенно хорошо, в ней он прекрасно выговаривал все буквы, поэтому и пользовался чаще остальных фраз.
- Ну, зачем вы так? – обиделся гость, - я ведь не из любопытства пришел. Я хочу выразить вам свое глубочайшее уважение…
- Денег не дам! – безапелляционно ответил Ильич, - все на г’еволюцию пг’осадил…
- Боже упаси, - черный замахал руками перед своим лицом, но так как сидел он рядом с Лениным, то и руками махал перед лицом вождя в равной степени, - знаю, знаю, заебали вас эти ходоки. Но я по другому поводу. Нам нужна ваша помощь. Все объясню по дороге. Одевайтесь.
Ленин опять хотел сказать свою любимую фразу, но что-то заставило его не делать этого. То ли совесть, то ли рука черножопого, заткнувшая ему рот:
- Ни слова больше! Нам надо спешить!
Незнакомец сгреб вождя мирового пролетариата в охапку и вышел из Мавзолея.

***

Гена был крокодилом, но это не мешало ему быть хуйлом. Поэтому в лицо к нему обращались – Геннадий Эдуардович, а за глаза коротко и емко – пизда. Откуда взялась такая кличка, никто не знал, но эта «Пизда» закрепилась за старожилом зоопарка так, что не оторвать. Поэтому никто не удивлялся, услышав «Пойду, покормлю пизду» из уст работников этого самого зоопарка. Вечером Гена ехал домой на трамвае, никогда не оплачивая проезд. Все кондукторы были или трусливыми, или покусанными. Окружающие удивлялись, как этому зеленому удалось сыграть в мультике такого добродушного компанейского «своего парня», а в жизни быть таким хуйлом. Все удивлялись, но никто не спрашивал.
Гена читал газету, в которой футболисты сборной и болельщики этой же самой сборной никак не могли поделить проблемы. Геннадий Эдуардович вытащил хуй и положил на капитана, который улыбался с фотографии на первом развороте. Вот так Гена относился к проблемам, и это была его гражданская позиция. Остальные пассажиры этого маршрута привыкли к тому, что зеленый хуй размером с палку докторской появлялся на газете, но все равно отсаживались подальше. Бывали, конечно, случаи, когда какая-нибудь близорукая бабка, завидя колбаску, пыталась припрятать ее к себе в котомку, но если с Геной разговор был коротким, то с Гениным хуем – еще короче. Нет, в общем, больше близоруких бабок в городе.
Сегодня крокодил шел домой пешком. Погода позволяла, да и трамвай, сцуко, не остановился на остановке «Зоопарк». Это был немой протест водителя. Это было смело, тем более, что у Геннадия Эдуардовича было очень острое зрение и феноменальная память.
- Простите, уважаемый, - какой-то мужчина окликнул Гену, - не скажете, как мне попасть на улицу Эгегеев?
Гена сначала не хотел отвечать, но мужчина догнал его, и даже похлопал по плечу:
- Извините! – он был настойчивым, - мне нужна ваша помощь! Я хотел бы…
- А мне насрать, - попытался Геннадий в трех словах выразить свое отношение к ситуации. После этого он зашагал, как ни в чем не бывало.
Мужчина отстал, но ненадолго. Через мгновение его рука вновь оказалась на плече крокодила, и этим была решена проблема ужина. Эдуардович обернулся, но вместо того, чтоб просто откусить руку и продолжить путь, Гена охуел:
- Ты??
- Да, йоптваю, - мужик смотрел на него без страха, - а ты не изменился ни разу за десять лет! Все такое же хуйло!
Это была неожиданная встреча, и Гена начал анализировать, зачем он снова понадобился, спустя столько времени.

***

Миша рос примерным сыном своих родителей. Он дрочил, но не ругался матом, всегда мыл руки перед едой, и сортир после папы. Иногда жрал в сортире. Это было в далеком детстве. С тех пор Миша сильно изменился. Он дрочил вечерами на фотографию Констанции, а иногда даже и днем, а иногда и не на фотографию. Всех окрестных стариков Миша посылал фпизду, а старух нахуй. Привычные ко всему старики, повидавшие за долгую жизнь и хуй и пизду и войну, ежились от непонятного ругательства «Каналья» и выпадали в осадок. Руки теперь Миша мыл редко, а лицо только вместе с усами и шляпой. Миша был Боярским, но не был уверен, что тем самым.
В тот злополучный день Миша опоздал на киностудию «Мосфильм» потому что решил повыебываться и приехать на лошади. Повыебываться получилось, а приехать вовремя, нет. Поэтому роль в новом фильме Тимура Махмуметова, снова досталась Косте Хабенскому, этому демону с грустными глазами.
- Канальи! – орал Боярский настегивая рыжую клячу ножнами от шпаги. Лошадь трясла головой, то ли соглашаясь, то ли в приступе эпилепсии, и, роняя пену на тротуарную плитку, переходила на крупную рысь.
На обратном пути лошадь пала. Ее обгоняли не только мерседесы и прочие фиаты, но и даже ведра с болтами, носящие гордые имена «москвич» и «жигули». Чуткая лошадиная душа не вынесла позора.
- Проще надо быть, - укорил себя Миша, поднимаясь и потирая отбитый копчик. – К чему понты, поеду-ка я в метро.
Лошадиный труп проводил его печальным взглядом.
На станции все ждали поезда, и Миша решил не выделяться из толпы. 
Он звенел стременами, снятыми с покойной, и насвистывал под нос мелодию. Наконец, обладатель носа плюнул в свистуна и отошел, а незнакомый полисмент наоборот подошел и доебался до пустых ножен от шпаги, а после какой-то интеллигент в очках доебался уже до самого Боярского на предмет автографа. Полицейскому пришлось показать разрешение на ношение чехлов от холодного оружия, а интелю автограф по программе «все включено» - растоптанные очки, подсрачник, и «каналья» хриплым баритоном. И тут его узнали. Не помогла даже шляпа, надвинутая на глаза, и надежда что спутают с Майклом Джексоном. Тот, как известно, умер, но известно было не всем. Например, Миша был не в курсе.
- Байарски! – радостно завопил кто-то прямо ему в ухо.
- Байарски, Байарски!! – начала скандировать толпа.
«Пиздец» - подумал Миша.
- Боярский! Боярский! Проснитесь! Ваша станция!
Миша открыл глаза и потряс головой. Приснится же такое! Вагон замедлил ход и остановился. Кто-то взял Мишу за плечо.
- Ваша станция, Боярский!
Раздумывать было некогда. Миша встал, и, проверив на месте ли ножны, покинул вагон.
Неприятности дня на этом не закончились. Сначала Миша увидел, что вышел не на своей станции, потом обнаружил, что чужая рука по-прежнему держит его за плечо. «Заманили пидарасы!» - промелькнула в голове страшная догадка. Мужество заслуженного мушкетера искало выход и нашло-таки через рейтузы.  Миша громко сглотнул и решил подороже продать свое очко. В этой жизни он ничего не боялся, кроме налоговой, и нетрадиционных сексуальных отношений. А уж налоговый инспектор-гей просто сеял панику в душе заслуженного «гасконца».
- Это не моя станция, – произнес он, сжав сфинктер и пытаясь нащупать ножны у пояса.
- В самом деле? – поинтересовался голос позади него. – Да и похуй!
Рука на плече Боярского разжалась, и он с облегчением расслабил очко. Голос был женский, а значит если сегодня и предвидится ебля, то в этом не будет ничего противоестественного.
Обернувшись, он увидел женщину в строгом сером деловом костюме. Выправка, разворот плеч, и тугой бюст дамочки, почему-то наводили на мысль о танках, военных самолетах, и пехоте, но никак не о грязной посуде в раковине и сопливых детях. Похоже, и традиционной ебли сегодня не светит, подумал Миша и загрустил.
- Мир в опасности, - сообщила женщина. - Срочно требуется ваша помощь!
«Как же вы меня заебали!» – подумал Миша, но вслух сказал совсем другое:
- Насколько срочно?
- Немедленно!
- Что, и посрать даже не успею? – поинтересовался Миша.
- Нет!
«Вот же сука!» – подумал Боярский пробираясь вслед за женщиной к эскалатору. В одном незнакомка была неправа – посрать Боярский уже успел.

***

В театре было пыльно, сумрачно, пахло дедовыми носками и сблёванным харчо. «Хрень какая-то» - подумал агент с оперативным псевдонимом Шустрый, шагая по длинным и пустым коридорам со множеством запертых дверей по сторонам. Спектакль, в котором участвовал объект, давно закончился, но выйти с ним на контакт Шустрому до сих пор не удалось. «Куда теперь?» - подумал агент, наткнувшись на очередную развилку. И тут из коридора слева послышался цокот каблуков.
- Девушка! – заорал Шустрый переходя на бег. – Девушка! Женщина! Да, стой же ты, блядь старая!!
Блядь, определенно бальзаковского возраста, остановилась, и надменно взглянула на Шустрого поверх очков. Превращать надменные лица в угодливые Шустрый умел и любил. Из кармана появилась грозная корочка красного цвета с гербом и фотографией самого Шустрого. Документы были, конечно, поддельными, но дамочка, к которой больше подходило определение – старуха, знать об этом не могла. В это время, одна из дверей за спиной агента бесшумно приоткрылась и в коридор высунулось мужское лицо, носящее на себе следы остатков грима. Оценив обстановку, лицо исчезло обратно, но не полностью, одно ухо некоторое время прощупывало пространство на предмет колебания звуковых волн, но вскоре исчезло и оно. Дверь так же бесшумно затворилась.
- Я разыскиваю, вот этого человека, - объяснял тем временем Шустрый, тыкая в очки глянцевый постер. Женщина нервно дергала головой и щурилась, силясь хоть что-нибудь разглядеть.
- Да ведь это же Безруков! Хорошо знаю этого хм.. кхе.. в общем, этого! – выдала, наконец, она, отойдя на пару шагов и обозрев афишу целиком. – Он сейчас в гримерной, должно быть… Вторая дверь налево, у вас за спиной.
Произнеся это, тетка с завидной скоростью рванула дальше по коридору. От пережитого, у нее начало пучить живот. Но бздеть при представителе власти она сочла ниже своего достоинства. Она даже при Николае Втором не бздела.
За указанной дверью слышалось бряцание гитары. Прислушавшись, и уловив знакомый мотив, Шустрый ухмыльнулся, вошел, и охуел.
- А где мой черный пистолет? – вопрошал неизвестно у кого Высоцкий, потому что в комнате кроме него никого больше не было.
- Это, че бля? – невнятно сформулировал вопрос Шустрый.
- Пошел нахуй, и дверь за собой закрой! – рявкнул легендарный поэт, актер и исполнитель собственных песен.
- Не понял, - пробормотал Шустрый, уже в коридоре, аккуратно прикрыв дверь. По табличке с надписью «Гримерная» ползла жирная зеленая муха, и активно обсирала букву «Г». «Говно» - тоже с буквы «Г» начинается, невесть к чему сделал вывод Шустрый. Закончив калометание, муха расправила крылья и улетела. Тут дверь распахнулась и в коридор вышел Боярский. Увидев Шустрого, он завыл дурным голосом:
- Зеленоглазое такси! Не тормози, не тормози!
- Что за хуйня здесь творится? – спросил Шустрый сам себя, когда Боярский прошел мимо. Открыв дверь  гримерной, он увидел, что там никого нет. И тут до него, наконец, дошло.
- Ах ты, резиновая морда! Наебать меня вздумал!

Безруков, уже намеревался поймать такси, когда чья-то умелая рука, взяла его за запястье, поймав на болевой. Через пару минут он сидел на заднем сидении уверенно набиравшего скорость черного «Вольво».
- Уж больно ты шустрый, - пояснил свои действия агент и добавил. – Только это мое имя, так что съебаться не получится! Хотя попытка была зачетная.
Безруков молча потирал поврежденное запястье. Платье немного помялось, да и трость не помогла ему отбиться от агента.
- Отвлекалово почти получилось, - продолжал Шустрый, - и я даже почти рванул за Боярой, и только в последний момент понял, что ты – бабка. Шельмец, однако!
- Куда вы меня везете? – спросил актер озираясь. Он не знал, что такое шельмец, но, будучи поэтом, догадывался, что шельмец недалек от пиздеца.
- Сейчас все узнаешь, - пообещал Шустрый.

***

Геральт из Ривии давно не был дома, в Воронеже. И сейчас не был. Он несся на горных лыжах по одному из альпийских склонов. Ветер свистел в ушах, и рукояти мечей больно шлепали по жопе. Плащ инструктор заставил снять, а вот очки наоборот надеть. Копна серебряных волос была затянута в тугой хвост.
Ведьмак мчался вниз. Периодически раскидывая в стороны своим Аардом незадачливых горнолыжников. Кое-кто, те, которые полегче, умудрялись улетать прямиком в пропасть – в «Жди меня» будет много работы в новом сезоне.
Какие-то стальные твари поднимались вверх на тросах – один за одним на равном расстоянии. Причем, многие из них тащили людей в свои гнезда. Ведьмак всегда помогал людям, если только не ел или срал, поэтому и тут не смог промчаться мимо. Прыжок, мечи уже в руках, резкий взмах, и подбитое чудовище летит вниз.
- А-а-а-а, блядь!!! – орали счастливые освобожденные люди, летящие вслед.
- Не благодарите-е-е-е! – Геральт уже мчался на лыжах дальше по склону.
Геральт искал свое предназначение. Искал уже давно, но пока все это было не торт. Последний раз ведьмак почти нашел его на дне стакана, но бухать хоть и было прекрасно, снова оказалось не тем. Бабка, сидящая на выдаче лыж в этом горнолыжном курорте, предположила, что может быть его предназначением является  ебать старых женщин. Геральт собирался попробовать сегодня вечером, но его не покидали сомнения в ошибочности этой версии.
Неожиданно ведьмак уснул. Он частенько засыпал в неподходящих местах и неподходящих позах. Но, стоя на горных лыжах с мечами за спиной и перспективой выебать старуху впереди он спал впервые. Дебютировал, так сказать.
Из сна Геральта вывело дерево. Из сна и из равновесия.
- Кто я? – встрепенулся он, но через секунду вспомнил и сам.
- Геральт из Ривии, приветствую тебя! – из-за дерева вышел человек. Обычный такой человек, в валенках и гермошлеме. Галифе, прошитые кожей и парашют за спиной. Геральт не знал, как называются все эти вещи, да ему было и похуй – он готовился сделать Игни.
- Постой, постой! – выставил руки перед собой человек, - я с миром, а точнее с просьбой.
- Выкладывай! – Геральт уже сложил кисти в знаке Игни, осталось только указать направление. Это понимал и незнакомец, поэтому свои руки он держал в знаке «Обоссыте, только не пиздите», то есть перед собой ладонями вперед.
- Пришло время, - склонил голову тот, - время скорби и печали и ниибет.
Диалог намечался продолжительный.