Кирюшка обосрался перед рассветом, когда самый крепкий сон – заплакали несколько сонных детишек на искусственном вскармливании, да  застрял лифт  с  собачниками  и  их критически  переполненным  петомцами. Замес из десятка характерно крупных, финских  бананов, пары чувашского кислого пивка и любимого ванильного творожка «Чудо» на ночь (для пищеварения), сделали невообразимое – Лену выбросило из  кровати пружинистой, теплой  и  ласковой  волной,  шваркнуло спросонок о стенку.
  – Что это?! Кирилл! Милый, я ничего не вижу! – она сидела у стены, увешанной «заигравшими» фотоработами  Кирилла, в позе русалочки, хныкала  и  терла  жирно заляпанные  глаза. – Я не вижу!  Газ взорвался?!  Кирилл! А-а-а!
– У нас электричество, уёбище! Заткнись, соседей перебудишь! – он  отыскал под подушкой  пульт  и  выключил  убаюкивающее техно – все одно сон пошел жопой.
– Тогда почему воняет как в Мацесте?! (Лена ненавидела Мацесту, перебралась оттуда как два года,  и запах газа ее тревожно угнетал,  как тамошняя  целебная  курортная  жизнь).
    Зычно пернув  и густо забрызгав еще девственные обои, телик, а главное рабочий костюм – плюшевая зеленая обезьяна в короне  (в нем Кирилл зазывал народ в семейное кафе «Банан», по-вологодски выкрикивая пиздец отпугивающее: «Бонанъ! Бонанъ!»),  он  в ярости сорвал  с  бедер  растерзанную пелеринку, – все что осталось  от  трусов,  и  в сердцах швырнул  мокрую тряпку  Ленке в морду:
– Утрись, тупая спорщица! Посмотри, что ты наделала! Хозяин убьет! А мои макроснимки, а-а-а! Снежинки, а грибок, а  смегма бля! Тварррь, ты погубила мои лучшие нанофото  для  выставки в Сколково!
  Девушка наконец разлепила глаза. В сильнейшем шоке ощупывала тело, покрытое желанным,  дорогим  шоколадном  загаром.
– Кирилл, я ранена. – прохныкала она. –  Глянь что там… – не смея опустить глаз, в предобморочном состоянии, дрожащей рукой жамкала осклизлую, ускользающую  впалую  грудь.  – Никак  сосок  оторвало?
– Сисек все одно нет, похуй… – буркнул Кирилл. – Жаль не башку! – но все же, приблизился к ошарашенной, угвазданной  как свинья возлюбленной  и брезгливо  вгляделся  в  трясущуюся  ладошку,  рассердился:
– Да не вибрируй, сука безмозглая!  Хуйня какая-то. Крупновато для соска…Так, шматок не шматок, а пизды четвертинка. – зло пошутил он и немедля поплатился самым четким образом.
– А-а! Кирюша! Кирюшенька мой… Родненький! – влюбленная девушка вдруг  взвыла,  прикусив шоколадные пальцы, с ужасом указывая забрызганным взором  в  область  половых  органов  такого  раздражительного  поутру  любимого  мужчины.
    Тот – хвать, а там – говоря сухим врачебным языком, от которого ссутся даже несгибаемые военные, коим смерть профиздержка – частичное отделение полового члена и полное семенной железы, с разрушением мошонки. Член еще туда-сюда – на соплях да кожице болтается, а вот одно плохонькое, но всё ж яйцо, вырвано с мясом. Второе,  хуевое и нефункциональное уцелело чудом –  крипторхизм. Стало ясно, что за сизо-студенистое  держит на ладони Лена – нихуя это не бабский бездушный сосок, а свое родимое ийцо! – Кирилл  молчком  ёбнулся  в  обморок.     
    Стиснув тепленькое в ладошке, Лена бросилась спасать – нужен лед, которого у них не было. Она кинулась по соседям…Никого во всем дому даже в субботу! Она спохватилась: «Март! Снег!»
    В скорой, Кириллу равнодушно отодрали от ноги  странный пакет набитый серым снегом вперемешку с окурками, собачьими какашками и какой-то дрянью. На лбу фломастером  выведено – «оторвано в 4.30 по Москве взрывом бытового газа.» Врачей  со скорой  трудно удивить…
    Кириллу привиделся бригадир Дэн – Данияр. Повар казах подкармливал остатками зазывалу обезьяну и увещевал: «Бананы калорийные, а еще под пиво, – треснешь, Кирыл джан, как гнилой бурдюк. Даже ваши ёбн…прости меня Аллах, детишки, больше десятка не съедают. Куда тебе до них».
    Посмеиваясь и поплевав на сковородки, плеснул отработанной минералки и принялся печь оладушки для детской вечеринки. С удовольствием отметил, что крови в слюне нет – значит к поправке, можно выправить сан.книжку и устроиться по-человечьи…

    Пара дружно сдирала заляпанные высохшим гавном  обои – потревоженная  говнопыль весело роились, вспыхивала в солнечных лучах – московская весна бурлила за треснувшими в ту страшную  ночь  стеклами. Сладковато отдавало бананом, но в респираторе  этого было не учуять.
– Что врачи говорят, Кирюш? – весело хрюкала в поролоновой, самодельной маске  из кухонной  губки  Ленка – морщилась  от  въедливой  пыли.
–  Главное не опускать рук, говорят. Реабилитация нужна – контузия полового члена это тебе не насморк.  Я на все психиатрическое  один с таким диагнозом был – студентам меня показывали  – почотно бля.
– А что делать-то надо? Массаж что ли?
Кирилл  зло и весело  уставился  на запорошенную  коричневым  невесту:
– Сосать, дура бля! В жопу давать – нагрузка нужна, компрессия. Сам профессор медицины  Ёффе  меня  инструктировал  в  курилке. Тупица!
  Лена обиделась:
– Я этого делать не стану. Это…это  унизительно для женщины.
– Вот и станешь! Не унизительно! – мстительно, затаив злорадство в наморднике, сказал Кирилл.
– Не стану.
– Станешь.
– Не стану!
– Станешь!
– На что спорим?!
–  Да  хоть на  неспелую  хурму  под  кумыс. И то и то, – блевотина!
– Хорошо, я тебе ее сама куплю. – ласково пообещала Ленка.
  Парочка  положительно кивнула  и  пожала  протянутые  руки – забились короче.
    Возвращаясь из  узбекского магазина с квашеной зеленой хурмой и жирным кумысом «Сливки Рузские 20-ти процентные», Лена увидала, что окна их съемной однушки заклеены крест-накрест. «Молодец! – отметила Лена. – Скоро пролетит комета, – каждый день летает, – стекол не напасешься!». Себе она  взяла  пивка  и чипсов – в русском  продуктовом.
    Из-за двери с выдавленным  ударной волной  глазком многообещающе  фигачило  техно «Ели  мясо мужики, пивом запивааали…».
  «Гости, – подумала Лена, отметив на пловичке две пары стоптанных педалей, – а я босая, что я им на стол подам?» Она провздела грязные ступни в балетки и позвонила. «Грибы!  – вспомнила она.  – В банке еще больше половины. С картошкой нажарю как давеча,  самое оно!».
    Кирькина мама  прислала трехлитровку соленых сопливеньких опят – откроешь холодильник – лампочка перегорела, а они таинственно фосфорицируют. Красиво  и  загадочно. Уже месяц (как мать прислала банку с проржавевшей крышкой – пожалела выкинуть сквалыга),  Ленка выходит за продуктами в финский, русский, китайский, еврейский  магазины и даже в халяльную лавку за свиным салом для шкварок. Киря неуловимо подрабатывает зеленой обезьяной и увлекся  макросъемкой – удивительные снимки неожиданных объектов сулили ЖеЖешну славу и наконец-то бумажные деньги! Тонкие материи –  творожистые Ленкины выделения волновали его уже неделю, он колдовал с чутким пластиковым объективом дорогущего диаскопа «Этюд», тренируясь на прокисшем молоке – мир молочнокислых грибов поглощал сознание. А  вкусных, мерцающих опят в банке  все не убывало…