Весь день над городом летал лёгкий снежок, он немного усилился к обеду и совсем прекратилcя  под вечер. К пяти пополудни на снежной целине у опушки леса съехались двое саней. Оба возницы вышли навстречу друг другу и негромко заговорили. Их пассажиры остались в санях и смотрели по сторонам. Двое мужчин обсуждали условия предстоящей дуэли, один был представительный военный в мундире под шинелью, второй явно дипломат в сером сюртуке европейского покроя и шубе, накинутой сверху. Закончив обсуждение, секунданты принялись утаптывать ногами снег на поле перед санями. Снега навалило за день необычайно много, их сапоги увязали и скрипели, но оба тщательно уминали снег, стараясь ничего не пропустить. Мало-помалу поляна у огорода Комендантской дачи за Чёрной Речкой стала походить на площадку для игр мальчишек в снежки, ровную и плоскую. Вот только здесь предстояло развернуться более сложной и серьёзной игре.

  Секунданты Данзас и д’Аршиак отмерили десять широких шагов в центре поляны и сбросили свои верхние одежды. Шуба и шинель служили барьерами для дуэлянтов, за них нельзя было заступать. Обычно жёсткие правила дуэльного кодекса были усугублены: расстояние между стреляющимися короче традиционного, врача, разумеется нет. Были отмерены и отмечены по пять шагов от каждого барьера—места для стреляющихся. Наконец, оба секунданта сошлись в центре поляны, каждый со своим ящиком. Синхронно открыли их. Наверное, смерть тоже любит красоту. Данзас достал свои пистолеты мастера Лепажа, виконт д’Аршиак свои, от немецкого оружейника. Согласно правилам кодекса, пистолеты были одинаковыми, двенадцатимиллиметрового калибра и с единой длиной ствола. Заряжали молча, глядя друг на друга, как и в начале. После того как оба пистолета были заряжены у каждого, они развернулись и направились к своим саням. Пора было начинать.

  Данзас подошёл у саням и спросил:

— Вы готовы, Александр? Я обьясню вам все правила.
— К чёрту правила, чем кровавее, тем лучше. И давайте уже скорее покончим с этим!

  Человек в санях был Александр Пушкин, поэт и литератор, уже немолодой и с проседью в кудрявых волосах. Он вылез из саней и спешно зашагал к середине вслед за своим секундантом. Между тем из вторых саней вышел и остановился в центре поляны, подбоченясь, молодой человек. Это был юный поручик в кавалергардском мундире, француз Жорж Шарль де Геккерен, барон д’Антес. Юный повеса, высокий блондин и любимец светских дам с едва проступившими над губой усами.

  Противники молчали и не смотрели друг на друга, пока д’Аршиак зачитывал им с листа условия поединка. Офицер чему-то слегка улыбался в усы, глядя на берёзы, поэт подрагивал и стоял бледный; бледность странно сочеталась с его обычно смуглой кожей, цвет лица был буквально серый, как снег у обочин.

  Каждый взял свой пистолет и встал в пяти шагах от барьера. Можно было стрелять по сигналу, нельзя было переступать за барьер. Двадцать шагов до смерти. Секунданты стояли вдвоём, каждый со своим ящиком. Данзас убедился что оба готовы и поднял руку со шляпой, взмахнул резко:

— Сходитесь!

  Поэт быстрыми шагами приблизился к барьеру и стал наводить свой пистолет, офицер же сделал лишь несколько шагов и выстрелил на ходу. Дым унесло ветром, с берёз каркая слетела стая ворон, все увидели что поэт лежит лицом в снег. Данзас ринулся к Пушкину, тот между тем привстал, опираясь  стволом пистолета в землю. У Пушкина был прострелен живот справа, чёрный жилет заливало густой кровью, нога лежала на снегу как тряпичная. Жорж де Геккерен тоже было бросился на помощь раненому, но поэт крикнул «стоять!»

— Кажется, я ещё имею достаточно сил чтобы выстрелить, — сказал он, и ругнулся сквозь зубы. Пушкин начал взводить курок испачканного пистолета, палец скользнул и ноготь сломался о курок.

— Данзас! Замените мой пистолет!

  Тот ринулся исполнять поручение. Поэт взял пистолет в правую руку и, опираясь на левую, стал целиться. Молодой офицер вернулся на своё место за одиннадцать шагов от раненого и встал в пол-оборота, прикрывая рукой и пистолетом корпус. Пушкин унял свою дрожь и выстрелил. Офицер упал. Пушкин с отвращением отбросил в сторону пистолет и спросил у д’Аршиака, склонившегося над своим подопечным:

— Убил я его?
— Кажется, нет. Вы прострелили ему руку, — был ответ.

  Кровь капала на снег, у поэта всё плыло перед глазами, и он лишился чувств. Данзас и д’Аршиак бережно уложили раненого в сани. Жорж дошёл до своих саней самостоятельно. Мундир его был перепачкан, рука висела как плеть.
      ***
Прошло 53 дня, одним из тёмных поздних вечеров барон де Геккерен сидел у камина в квартирке на бульваре Бурдон в Париже с бокалом коньяка в  левой руке. Правая рука висела на перевязи и покоилась на животе Жоржа. Неожиданно дверь распахнулась и в комнату буквально ворвался д’Аршиак, размахивая конвертом. Де Геккерен даже поперхнулся от неожиданности.

— Виконт! Какого дьявола? Вы же знаете как я не люблю эти ночные визиты.
— Погодите, Жорж. Я принёс вам письмо.
— И что из этого? Вы могли попросту оставить его у камердинера. Я просматриваю свою корреспонденцию по утрам.
— Нет, вы меня не поняли, барон. Это то самое письмо.
—Mon dieu! Ну так откройте же его скорее!

  Оливье д’Аршиак сломал печать с эмблемой Клуба и развернул лист с гербом. Всмотрелся...

— Ну что там??, — де Геккерен уже отставил бокал и нетерпеливо подёргивал себя за усы.
—Подождите, написано конечно на английском. Я не столь быстро читаю на этом языке... Итак, это ваше приглашение!
— Ну разумеется, что же ещё! Так, кто?
— Второй победитель, как я и ожидал, майор Nicolas Martynoff, опытный стрелок. Через два месяца вы встретитесь с ним в Брюсселе в Финале Турнира.