Актовый зал битком – банты и пронзительные кляксы разноцветных астр на темном фоне школьной формы, пионерские галстуки, пробивающиеся усики и комсомольские значки. Сзади, за последним рядом фанерных, скрипучих сидений, стоя – взрослые с цветами –  всего-то несколько бабушек, дедушек, чей-то папа на костылях. Все на работе, страна бьется за пятилетку, – живет и работает страна назло всему.
  Словно от боли, взвыл микрофон, и  новый «незнакомый»  голос директрисы прокатился по залу: «Тише-тише, да вот так…в самый раз.» В трудовом  лагере,  в пионерском, в деревне у бабки помогая скирдовать солому,  разве вспоминаешь школу и начальственный голос директора?  Первого сентября  и  одноклассниц-то будто в первый раз видишь.
– Здравствуйте, ребята! Сегодня, в первый день учебного года, первым уроком будет урок мира. Но урок этот будет не простой. Сегодня, к нам пришел  замечательный гость,  заслеженный сталевар СССР, лауреат ленинской и сталинской премий, заслеженный изобретатель СССР, кавалер ордена Сталина, ордена за трудовые заслуги, – всех его наград не перечислить,  Григорий Захарович Цаплин! Это именно он, ребята, изобрел коммунистическую  броню. Поприветствуем Григория Захаровича!
    Зал с грохотом поднялся  и воодушевленно захлопал. Звонкие детские ладошки родили веселые, искренние аплодисменты. С улицы казалось, что из распахнутых окон льется в теплый сентябрь словно счастливый ребячий смех. Его не мог перебить даже  вой сирен гражданской обороны – тревожный и заунывный. Впрочем, учебные тревоги  горожане давно не замечают, как не замечают  в дому часы  со старательной, осипшей кукушкой.

  Из за алой, бархатной занавеси, на сцену вышел сгорбленный старик с палкой. Поношенный, бесформенный пиджак, сплошь  увешанный наградами, выглядел спереди, как золотая кираса  и  тяжестью будто  тянул старика к земле. Директриса подскочила, невесомо подхватила его под локоть, но тот не вежливо и демонстративно отмахнулся – по залу пронеся смешок,  и  бодро прошел к стулу посреди сцены – уселся, тенькнули медали.
    Счастливо улыбаясь, словно прося разделить радость за такого живого, бойкого старикана, директриса  весело сказала:
– Григорию Захаровичу восемьдесят семь лет!  Посмотрите, как он бодр! Это партийная закалка, ребята!
  Тут она сделала  в  зал требовательный взмах рукой, будто дирижер. В первом ряду  чертиком вскочила  прелестная пионерка с огромными белоснежными бантами, – ее очаровательное лицо с испуганными глазами словно торчало из куста буйно цветущей черемухи, и выкрикнула на одном дыхании:
– Григорий Захарович, расскажите нам с ребятами, как вы придумали вашу необыкновенную броню, которую вот уже пятьдесят  лет не берут снаряды проклятого североатлантического блока НАТА. Нам очень интересно! Правда же, ребята?!
– Правда! – заорали в зале, и пунцовая девчонка упала на стул.

– Аа бля, это вопрос деточка, даа. – проскрипел сталевар. Голос у него был резкий, сильный и совсем не стариковский, – казалось, будто нетерпеливо перебирают, брякают  гаечными ключами  в поисках нужного – с металлом, отрывистый. Он улыбнулся девчонке вставными зубами:
  – А может я вам лучше спою «В землянке»? У меня и балалайка с собой, за ширмой. Хули все про броню, да про броню? – карие, живые глаза его тоже смеялись,  по залу прокатился смешок. Детям старик явно понравился.
– Ребята, Григорий Захарович, как старый, испытанный член компартии, и сейчас использует  проверенный годами партийный лексикон, сыгравший в недавнем прошлом неоценимую  роль в борьбе  с мировым империализмом. Сейчас, когда наша страна сильна как никогда, необходимость в этих грозных словах отпала, но  министерство иностранных дел и сегодня использует некоторые выражения и обороты в нотах протеста и  коммюнике. Прислушайтесь к этим  словам. –  отчеканила  директриса.
  Кивая склоненной головой, старик насмешливо выслушал  ее и сказал: – Аа, отдыхай. – вышло необыкновенно добро, по-родственному – зал прыснул. Дед  умел наладить контакт с публикой.
  Директриса жестом пригласила зал слушать.

– Про заветную броню значит… Ну хули, слушайте мои красные дьяволята, будущие могильщики капитализма. Только мы тогда разъебались  с фашистом, как  на нас взялся дрочить весь мировой империализм с сионизмом заодно. Каак блядь с хуя  сорвались  капиталисты! Сговорились! Решили,  – пока  мы не очухались, натянуть  под шумок, как  шалаву спросонок.  У них уже тогда, в сорок пятом империалистическая залупа-то была ого го, – ядерная! Они этой залупой Японию уебали будь здоров, – Хиросиму и Нагасаки в труху с жителями, собаками, бабами и дитями. А у нас – хуй! – в смысле, – только раскачиваемся. А хули – вся страна лежит в разрухе, людей побило на войне что пиздец, баб ебать некому, хорошие време…кхе кхе, тяжело в общем шла работа, но ученые справились. Коммунистический им поклон в самые умудренные наукой мудя. А так, – до изобретения своей ядерной бомбы, стояли все время на грани третьей мировой – балансировали, как говорится. И вот, в пятьдесят третьем, как сейчас помню, аккурат восьмого март,  приходит на завод  директива за подпись самого товарища Сталина.
  Весь зал как по команде отдал пионерский салют.
– Товарища Сталина, – салют, – тогда пытались подлые блядь враги  уничтожить  руками грязных еврейских врачей, по указке обтрухавшегося Запада.  Да только, – могучий, непобедимый, краснознаменный хуй им в глаз и в жопу! Выкарабкался наш дорогой Иосиф Виссарионович! – салют в зале. – И вот, с больничной койки, несмотря на заперты докторов, он думал и думал о стране, думал и думал, о нас с вами думал, о том, как противостоять империализму и даже уебать по возможности первыми, чтоб кровавые сопли брызнули, и как сука забилась бы  Америка под лавку. Стратегически товарищ Сталин мыслил! – салют. Зал как заводной будет салютовать при каждом упоминании вождя.
– Пришла директива с задачей – сварить сталь, равной которой нет в мире. Броня нужна для тысяч наших танков. Доктрина тогда была такая – массированные танковые удары. Немцы нам твердо эту науку вбили, и за то, были раздавлены, уничтожены, выебаны  по-коммунистически, в идейном смысле! Это сейчас ракеты с ёб вашу мать начинкой. Атомные спутники. Наш Марксоход хуярит по Марсу. Наш Коминтерн хуй заглушишь! Электроника кругом. А тогда – даешь танки!  Посчитано, если в  те года поделить все танки на народонаселение, то на каждого, включая грудных жителей СССР, хоть гайка, но приходилась! Не хуево, да?!
  Зал зааплодировал.

–  Я тогда молодой был, но уже опыт в сталеварении имелся богатый. Собрал директор лучшие кадры, прочел директиву и говорит: «Пиздуйте немедля товарищи, собирайте вещички из дому, жить будете теперь на заводе возле мартенов, отсюда может сразу и того…, если не того… Родине нужна сталь! И точка! Мы так и сделали. Во, какая сознательность в людях была, товарищи дети!
  Зал вновь зааплодировал. Старик смотрел в юные лица  и  у него неуловимо заблестело в глазах. Он уткнулся взором в пол и теребил нос, словно вспоминая что-то. Когда словно нехотя, смолк отзвук  искренних аплодисментов смолк, он продолжил:
–  Ну мы варим-хуярим пробные одну за одной, а все бестолку – пустое дрочево безыдейное. Разные присадки, насадки пробуем. Как к бабе короче подступаемся. А хули, сталь она такая, без выдумки хуй дастся. Все аж почернели от усталости и нервного напряжения – инженера, сталевары, директора вообще с сердцем увезли, – во как совесть нас заела,  что не можем оправдать доверия партии и вождя. Не сталевары мы, а кочегары ебучие, вот и не дается нам упорная  сталь!
  И вот, накануне дня рождения Владимира Ильича Ленина, к которому мы должны сварить невиданный металл, сидим мы у мартена, курим как в последний раз – подавленные ужасно, третий час ночи, а инженер вдруг заплакал  и говорит: «Ну все, пиздец товарищи…и жену не повидаю…».  До слез ему понимаешь обидно стало, что провалили задание, рабочая гордость в нем плакала. Опустились у людей руки. Ээ неет, думаю, так мы каши не сварим. Вспомните, говорю им,  директиву товарища Сталина! Они от таких слов  все прям ожили, живые сделались! Инженер сопли утер и  орет: «Давайте еще с вольфрамом попробуем поколдовать, с медью, хуй  еще знает с чем, но только давайте что-то делать, иначе  я  с  ума сойду!»

  И тут меня осенило. Если сталинское слово вызывает такой подъем, двигает людьми, горами и реками, то что, если приложить это слово к металлу? Сбегал я в заводскую библиотеку и притащил несколько томов сочинений товарища Сталина, – все что нашлось. Зато там, и «письмо Сталина Ленину», и «головокружение от успехов» поздравительное «первой конной армии», «письмо Чойбалсану» – вот такая вот необыкновенная идейная добавка. Не может думаю не сработать, каждое словно там тверже самой твердой стали, чище золота – словно коммуниста и великого вождя! «Давай, – махнул  инженер, – вали, один хуй…» В смысле, – здорово придумано! Вот так и родилась  славная  коммунистическая  сталь, ребятки.

    Под  оглушительные аплодисменты,  струйкой потекли к сталевару первоклашки с цветами. Когда  зал успокоился, потирая отбитые ладошки, старик аккуратно опустил  цветы в ноги и сказал:
– Сварить-то сварили, а как назвать, не знаем. Сталь-то необыкновенная, закаленная словом самого Сталина. Тут восемь С или там БС не подходят, сами понимаете. А без названия нельзя. Тогда встал парторг, а он за коммунистическим, верным словом никогда в карман не лез, встал и въебал прямо в точку: «Пиздасталь!». Нуу, нам даже и объяснять не надо, почему пиздасталь. Очень емкое название,  удалое  что-ли,  русское одним словом  и насквозь идейное. Вот и все,  ребята.
    Опять аплодисменты. Директриса подошла к старику с раскрытой, массивной книгой в красном коленкоре:
–  А теперь, попросим Григория Захаровича, так сказать по коммунистически нахуярить в книгу почетных гостей.
– Нахуярю  с удовольствием.
  Старик старательно вывел что-то в книге. Директриса тут же и прочла:
– Октябрята, пионеры, комсомольцы, хорошими отметками вы приближаете  неумолимый пиздец империализма-капитализма во главе с ёбаной США и бандой её приспешников, – типичных деклассированных хуесосов! С коммунистическим приветом, Цаплин Г.З.  01.09.2010 г. Кста. – Обама чмо.
– Спасибо, от всего сердца! – просияла директриса.
  Дети еще раз одарили старика аплодисментами и рассыпались по классам. Сталевар уселся в персональную черную Волгу и укатил. Бабушки и дедушки заспешили по домам – смотреть «Восемнадцатое мгновение весны», папа на костылях запрыгал в продуктовый, – вдруг выкинут курей и моркву. Он вдруг подумал, что слухи  про бумагу в колбасе – не пиздеж. А самое главное, какая это бумага.