Туда летел самолётом. Вхожу в салон опоздавшим. Весь салон в черных форменных ушанках. Весь салон. Я зашёл. Офицер ( решительно во всем черном) встал с кресла 2С и взмахнул рукой. Ушанки синхронно снялись.
Я в проходе стою. Первый раз такое вижу. Хотел прослезиться и срывающимся в фальцет голосом вскричать: "Благодарю за службу! Господа гардемарины, эскадре с якоря сниматься, бою походу товсь! Японский адмирал, который болтается сейчас у рейда, хочет нас атаковать! Пусть! И если же судьба сулит нам смерть! И ежели этот наш парад последний! Знайте! Мы идём! Сомнения! Прочь! На прорыв! С богом! Ура! Гимн! " Вместо этого скоренько прошмыгнул на своё место, где конспиративно затаился. Достал из портфеля лёгкий завтрак, начал деликатесно обстукивать о подлокотник яйца, присаливать их и лучиться при этом добротой и тихим покоем. Потом вытирал о кресло руки в плавленном сырке.
Нахимовцы, видимо. Весь полёт нахимовцы общались между собой солидными оперативными голосами. Такие голоса должны звучать по богатым адмиралтействам, в дубовых залах с чуть выпуклыми наружу окнами, над картами с обозначениями броненосных соединений. Под шорох подобных голосов линкоры начинали слепо водить главными калибрами.
Когда рядом вымуштрованные люди, чувствуешь себя нескладным штафиркой. Вздыхаешь. Сидишь с торчащей напряженной шеей и ругаешь себя за то, что когда-то свернул не на ту дорожку. Я думаю, что сейчас я был бы хоть даже и генерал-майором для начала. Или, напротив, стоял бы в карауле с полуоторванным одиноким погоном с единственной крошечной звёздочкой.
Кругом полярная ночь, боязливые встрепанные ледовитым ветром волки смотрят в окно караулки, а я с пегой бородой до пояса и седыми кудрями из-под случайной бескозырки свято и прямо караулю телефон страшной поляной связи. Один на острове третью навигации.
Зная меня, выбрать третий вариант развития событий сложно.
Обратно (так получилось и не спрашивайте, как получилось) летел лоукостером Победа. Полёт сразу же задался. Ещё на земле. Два раза бегал в кассу, чтобы допустили к полёту. Рядом какой-то гражданин доплачивал за багаж. Предложил гражданину сдать в багаж спутницу, а женой в 57 кг весом объявить перед господом чемоданчик свой. Посадить чемоданчик с собой рядышком и, демонстративно милуясь, долететь до места назначения. Ныне времена такие, что попрекать некоторой странностью в выборе сожителя не должны. Жене же и в целлофане будет нескучно с прочими грузами лежать, если удастся распространить мою идею среди прочих. Это ведь выгодно! По лоукостеровски!
Убедить до конца не удалось, потому как из кассы меня погнали в другую кассу. Обернулся на бегу. Супруги смотрели друг на друга, как бы узнавая себя с другой что ли стороны. Прибавил ходу.
После лаяний у кассы и просовыванием в окошко выразительного лица, конечно, стал совсем опаздывать. К посадке гнал на всех парах.
Прижимая к груди портфель, вошел, вновь опоздавши, в салон. В салоне - исключительно зеленые штаны, красные боты, вязаные шапки, подкрученные усы, бороды, очки. Целый самолёт. Все напоследок струячат в сеть свои стильные идеи и находки. Один сразу на трёх гаджетах наяривал. Видимо, вожак свирепой стаи. Как я таких называю, хипстер-секач. Остальные, впрочем, пожиже. Прошёл на своё место волной походкой, иронично смотря по сторонам. Жаль, никто внимания не обратил. Все заняты жизнью.
Персонал на "Победе" прекрасный. Видно, что хотят пассажиров радовать - повязали на себя косынки, например. Свет включали, выключали. На малейший шорох с мест неслись с телегой со всех ног. "Мусор! У вас есть мусор!"
Открыл бутылку воды, купленной под гипнозом у тётки, стоящей с бутербродной телегой на пути между кассами. Тут же почувствовал на себе немигающий взгляд сопровождающего члена экипажа. Пробовал пить, покашлял. Сжал бутылку в кулаке. Свободной рукой открыл журнал из кармашка. Прямо на развороте "Как нам сберечь самолёт?" Прочитав информацию о том, что пассажиры обязаны сберечь самолёт, решил попить снова. Снова шипнул пробкой бутылки. И снова немигающий взгляд. Тут свет вырубили, слава те господи. "Не отдам", - так решил.
Победой доволен.