Покупаю кофе в бумажном стаканчике. Кофе явно пережаренный – он имеет отвратительный запах. Но в затянутом дымом тамбуре даже такой запах – как спасение. Поэтому я подношу стаканчик к носу и глубоко вдыхаю ароматы жжёного кофе, сухого молока и сахарозаменителя. Находящиеся рядом люди курят, кашляют, обсуждают свои проблемы. Один из них, парень с длинными волосами, гитарой и одетый в футболку с изображением мёртвого героя, смотрит на меня с недоверием. Парень имеет отталкивающе уродливую внешность и лицо, тусклое и засаленное как лампочка в общественном туалете.
У меня начинается головокружение.
- Тебе нужна помощь?
- Нет, спасибо, - говорю я патлатому. – Всё хорошо.
И делаю небольшой глоток кофе. Окружающее пространство закручивается воронкой, внутренности сводит судорогой, затем слегка отпускает. Патлатый прикуривает одну сигарету от другой и продолжает настаивать на помощи:
- Слушай, по-моему, тебе нужен врач.
- Я – врач, – отвечаю я ему. – И в случае чего сам смогу о себе позаботиться. Оставь меня в покое.
- Но я ведь вижу, что тебе плохо. Зашёл бы вагон и присел – лучше же станет.
Этот идиот уже начинает меня конкретно бесить.
- Мне выходить скоро. Я никуда не буду садиться. И вообще – отъебись от меня, всосал?
- Вот люди пошли, а! – удивляется патлатый. – Ему помощь предлагаешь, а он отказывается. Ещё и грубит, хамло, бля!
Он докуривает сигарету, зажимает “бычок” пальцами и бросает его в щель между полом и дверью. Патлатый промахивается, окурок рикошетирует, описывает в воздухе дугу и падает мне на ботинок.

Дожидаюсь, пока поезд остановится. Отправляю в рот остатки этой жидкой мерзости, подхожу к парню и выплёвываю всё это ему в лицо. Тот мгновенно хватается руками сначала за голову, потом пытается протереть глаза, сгибается пополам и орёт:
- Сука! Мудак, бля! Тебе пиздец, ты понял?
Я беру гитару и, размахнувшись, от всей души, опускаю её на спину ублюдку. Этого оказывается недостаточно: угрозы продолжают сыпаться. Ещё пару взмахов гитарой – и угрозы прекращаются. Слышен только стон. Стоя над поверженным противником, я пою, слегка пританцовывая: ”Мама, мы все тяжело больны, мама, я знаю, мы все сошли с ума-а-а-а-а-а…”, затем выхожу на платформу. Оборачиваюсь и бросаю напоследок:
- Никогда, блядь, слышишь, никогда не навязывай свою помощь человеку, который тебя об этом не просит!
Перепрыгиваю через турникеты и выхожу на улицу.

Слышу приближающийся рокот мотора.
Это представитель движения "Стопхам", двухметровый детина, на трофейном мотоцикле Цундап модели KS750. Он проносится на бешеной скорости на запрещающий сигнал. Он видит перед собой цель: автомобиль, припаркованный в неположенном месте. Останавливает мотоцикл посреди дороги, достаёт из коляски топор и с топором наперевес бежит к машине. Пока стопхамовец рубит машину, я, незаметно для него, приближаюсь к мотоциклу и вывожу из строя тормозную систему.
- Ты чего беспределишь, параноик? - спрашиваю я у детины.
- А что нам ещё остаётся-то? - бубнит детина.- Типографию нашу прикрыли, деятельность запретили. Нас просто все боятся. Вот мы и действуем поодиночке в разных местах одновременно, чтобы нагнать на людей ещё больше страха.
- Слушай, проваливал бы ты отсюда, да побыстрее, а...
Параноик не верит ушам своим, набычивается.
- Это для твоего же блага! Видишь, вон там стоит мужчина и по телефону разговаривает?
Стопхамовец видит мужчину с телефоном и кивает.
- Так вот он - владелец этого автомобиля и плюс ко всему ещё и известный криминальный авторитет. А звонит он сейчас своим дружкам по твою душу.
После этих слов детина бросается к своему трофейному Цундапу модели KS750 и мгновенно срывается с места. С модернизированным двигателем - это даже веселее будет.

Конечно же, я не знаю кто является владельцем уничтоженного автомобиля; я незнаком ни с мужчиной, разговаривавшим по телефону, ни с родом его деятельности; мне неизвестны люди, с которыми он общался. Но, тем не менее, когда двухметровый детина на мотоцикле, слишком поздно поняв, что тормоза отказали, и, не сумев вовремя остановиться, разнесёт здание своей организации и похоронит под его руинами всех своих коллег, я не буду испытывать угрызений совести.

Навстречу идёт местный католический священник. На досуге он занимается писательством. Пишет в жанре эсхатологической антиутопии.
- Сколькерых сегодня на тот свет планируете отправить, доктор?
- И Вам не скучать, падре...
- Ваше отношение к Богу не изменилось?
- Ничуть! Бог един и он повсюду, словно коровье дерьмо в Калькутте, как сказал один писатель. И я с ним полностью согласен. Святой отец, вы были в Калькутте?
- Не довелось, доктор.
- Так вот я вам скажу, что в этом вонючем городишке Бог везде: где бы вы ни находились и куда бы вы ни посмотрели - везде вы найдёте Бога. Этот город, мать его, самый религиозный город во вселенной. И вы хотите превратить весь мир в сральник вроде Калькутты.
- Вы отвратительный человек, доктор. И привычки у вас отвратительные - вы всё называете своими именами.
- Это вы о чём сейчас, падре?
- Земля полнится слухами, знаете ли…

Я тут же обрываю священника и разворачиваю разговор на сто восемьдесят градусов.
- Слышал я, у вас скоро выходит новая книжка?
- Думаю, через пару месяцев, не раньше… Внесу кое-какие правки в сюжет…
И падре начинает подробно излагать мне сюжетную линию, я останавливаю его на полдороге:
- Всё ясно, всё ясно, - говорю я и выставляю перед собой руки в жесте капитуляции, - зелёные мальчики-тритоны, земноводные-девочки с жабрами – новый мир, новые боги-гашишисты и новые дьяволы-пидарасы. Святой отец, все ваши книжки похожи друг на друга как капли воды.
- Ни в коем случае! По сравнению с предыдущей книгой в этой боги и дьяволы поменялись пристрастиями.
- Ответьте мне на один вопрос, падре.
- Конечно… Ведь я для этого и существую.
- Сегодня я проснулся посреди ночи оттого, что кто-то крепко сжимал мою правую руку. Как вы думаете, кто бы это мог быть?
- Дьявол.
- Хуявол! Это была моя левая рука! Я не перестаю удивляться вам, падре. Вы строчите свои эти книжки по нескольку штук в год и даже не знаете, у кого пиздите идею! Вся ваша литература – вто-ро-сорт-на! Да и вера заодно.
- Иногда второй сорт это лучшее, что может достаться человеку. Так что, не суди строго.
- Кстати, святой отец, загляните ко мне как-нибудь на днях. У меня есть кое-что новенькое - ваши прихожане будут в восторге! Первый сорт.
- Неважно выглядите, доктор, - священник на долю секунды оскаливается заговорщицкой улыбкой и продолжает свой путь. Налетает порыв ветра, треплет полы черной сутаны и постепенно священник исчезает в облаке пыли.

Иду, насвистывая мелодию. Слева меня обгоняет перекати-поле. Взглядом слежу за его траекторией. На перекрёстке перекати-поле врезается в фонарный столб и рассыпается. Замечаю какое-то движение наверху. На фонарном столбе, в самой высшей его точке, подвешено антропоморфное субтильное существо с бородой, в зауженных джинсах, кедах и клетчатой рубашке. Хипстер даже слегка дрыгает ногами в такт насвистываемой мной мелодии. Я замолкаю. Хипстер, хоть и находится в подвешенном состоянии, но тут же, каким-то неведомым образом, моментально вытягивается в струнку и придаёт лицу мученическое выражение.
- Расслабься, я не собираюсь тебя фотографировать.
Хипстер обречённо вздыхает.
- Ты как там оказался, обмудок? - спрашиваю я.
- Зороастристы. Они сказали, что я похож на их совесть.

Зороастристы - самые безобидные люди во всём городе, кочевники, живущие в брезентовых палатках. Днём они читают толстенные книги, а как только опускаются сумерки, усаживаются, закрыв глаза, перед машиной сновидений. Современные зороастристы не имеют ничего общего со своими более древними тёзками – они сделали своим богом Заратустру из книги “Так говорил Заратустра”. Тихие, мирные люди, они ни на кого не нападают сами, но с чужаками поступают так, как им велит это делать их философия.

- А какого чёрта ты к ним вообще пошёл?
- Я агитировал их вступать в нашу партию.
"И эти туда же, - думаю я.- На прошлой неделе к зороастристам приходили представители фарисееев, на позапрошлой - эскапистов. И едва успевали уносить ноги".
- Тебе ещё крупно повезло!
- Я всего лишь читал им преамбулу нового устава нашей партии, призывал помочь нам и совместными усилиями бороться с системой.
- Вы заняли тёпленькое местечко в системе, которое она для вас же и создала, - а теперь хотите бороться?
Хипстер молчит, собираясь с мыслями.
- Я видел лучшие умы своего поколения, сокрушёнными безумием, подыхающими с голоду...
- Да ты ебанулся головой - Гинзберга цитировать?

Через минуту хипстер гордо скажет мне, что "Вопль" - это и есть преамбула к уставу партии. Такого надругательства над самым почитаемым поэтом современности я не смогу вынести и спустя полчаса тайно проникну в лагерь хипстеров, разживусь там бутылкой коктейля Молотова, спичками и фотоаппаратом. Через час я снова стою на перекрёстке.
- Тебе пиздец, одноклеточное! Бля буду!
Хипстер вспыхивает словно куча дерьма, политая бензином. Делаю снимок, забегаю в салон срочного фото, надписываю фотографию с обратной стороны: "Zarathustra hat euch durchgefickt". Фотографию подбрасываю хипстерам и, глядя на их лагерь, говорю:
- Скоро одной партией в городе станет меньше. Гинзбергом они агитируют, совсем страх потеряли! Ненавижу ваши дешёвые понты! Толку от вас никакого - только на работу из-за вас опоздал.

На подходе к больнице стрём нарастает.
- Хреново тебе, док? - спрашивает громила из службы безопасности и показывает неприличный жест рукой.- Лицо такое, словно по яйцам схлопотал.
- Что есть, то есть - отвечаю я и чувствую, как сводит кишки.

В коридоре полно людей - приём должен был начаться ещё час назад. Психи возмущены, а один даже пытается вынести дверь моего кабинета плечом. После трёх попыток чётко слышен хруст костей его ключицы. Едва заметив меня, толпа ещё сильней возмущается моим опозданием и окончательно стервенеет. Я выхожу из себя:
- Заткнитесь нахуй все, блядь! Я вам психотерапевт или кто?
Толпа замолкает и расступается.
Едва зайдя в кабинет, бросаюсь к рабочему столу, переворачиваю все ящики в поисках ампул с сильнодействующими анальгетиками. Ампула с налбуфином, треть грана внутримышечно и говорю:
- Входите!
Передо мной пристраивается семейная парочка, постоянные клиенты. Мужчина - бывший чиновник, сейчас предводитель дог-хантеров, местный парвеню.

Дог-хантеры отлавливают бродячих собак не для того, чтобы их убивать. Действующее правительство всерьёз задумалось над проблемой легализации лёгких наркотиков, в частности, марихуаны. Точнее говоря, члены правительства в курилке уже давно пришли к соглашению, что легализация необходима, но не могут договориться о предельном количестве, отпускаемом в одни руки. По помощь им пришли дог-хантеры и предложили провести опыты на бездомных псах: медианную смертельную дозу для собак просто надо увеличить в два раза и, в перерасчёте на трёхпроцентное содержание активного вещества, продавать это количество людям. Правительство дало добро и предоставило лабораторию для проведения опытов и субсидировало исследования. Работа закипела, но, как оказалось, одной лишь материальной помощи недостаточно для успешного проведения опытов. Некоторые из экспериментаторов не были готовы к такому уровню насилия над животными и сходили с ума.

- Доктор, мне кажется, мой муж становится идиотом.
- То есть вы хотите сказать, что его болезнь прогрессирует?
- Похоже на то.
- Вы выполняли все мои предписания?
- Старалась время от времени.
- Отлично - говорю я и выписываю рецепт. - Вот, держите. За этими таблетками обращайтесь к падре.
Дамочка берёт рецепт и, тыча в него пальцем, шепчет:
- Вы - коновал, доктор.
- А что поделаешь? Его болезнь это дорога с односторонним движением - говорю я, развожу руки в стороны и пожимаю плечами. - Приходите на следующей неделе, - добавляю я и противно хихикаю.

Из окон кабинета я вижу как на центральную площадь стекаются пьяные воинствующие “кузьмичи”, сначала по одному, затем организованными группами. Примерно через час на площадь подтягиваются так называемые правоохранители – народные дружинники. “Кузьмичи”, хорошенько подзаправившись кто чем смог, принимаются горланить кричалки. Кричалки “кузьмичей” не имеют непосредственного отношения к футболу. Точно так же, как и дружинники не имеют никакого отношения к охране правопорядка, это всего лишь наёмники. Нанимают их люди, против которых выступают “кузьмичи”, и в зависимости от жажды справедливости заказчика, определяется степень, до которой будут упизжены “кузьмичи”. Сегодня кричалки болельщиков направлены против одного из влиятельнейших людей города, главного прокурора, и носят откровенно провокационный характер. Ближе к вечеру появляется баннер “Суди согласно букве закона, а если не знаешь букв, суди от балды”. Футбольная пьянь разнюхивается и предпринимает попытку первой атаки. Но воображаемую демаркационную линию не переступает. В руках у дружинников появляются копья и духовые трубки, они вставляют в них отравленные стрелы. Замес будет кровавый и долгий. Под горячую руку как тех, так и других могут попасть случайные прохожие или простые зеваки, как это уже бывало не раз.

Центральный рынок. Самое оживлённое место в городе и одно из самых опасных одновременно. Кого здесь только нет: ангелоголовые хипстеры, расписавшие стены своих черепов непристойными одами; хладноглазые трюкачи, глотающие огонь и пьющие скипидар; блаженные студенты-недоучки, разбрасывающие листовки сверхтоталитарного содержания; солипсические фаталисты, вдоволь наэкспериментировавшись с расширением сознания, насвистывают джаз с закрытыми глазами; грандиозно-убогие подъездные обитатели картонных коробок, несущие истинную тарабарщину; церковные дьяволопоклонники, отпускающие грехи на задворках ресторанов среди картофельных очисток; безъязыкие святые проститутки, в жанре импровизации создающие новый христианский синтаксис; участники давно забытых войн с огромными пацифистскими глазами и гневной филиппикой на устах, изнывающие от спастики; призрачные наркоманы, стыдливо дрожащие во фланелевых костюмах, выбравшиеся из меблированных комнат на свет божий в поисках четвёртой части грана. И все снуют туда-сюда. На их фоне выделяется стоящий обособленно луноликий парень с плакатом в руках; на плакате написано: "Если вы смогли это прочитать, значит, вы ещё живы". Здесь продаётся абсолютно всё, поэтому шанс нарваться на неприятности чрезвычайно велик. Кто поумнее, понимает с полуслова. Но сейчас здесь гораздо спокойнее, чем на центральной площади. Тем более, есть у меня тут одно грязное дельце.

- Как сам-то? - спрашиваю у провизора в медицинской лавке.
По легенде наша лавка - обычная аптека.
- Торговля идёт на ура, доктор. Эти людишки настолько запуганы вашей биологической пропагандой, что несут мне последние гроши, и буквально срутся от радости, когда покупают наши склянки!
- Как думаешь, до полного привыкания им ещё долго?
Провизор кивает со знанием дела. Смышлёный парень, завтра он повысит цены.

Рядом с одним из шатров собралась толпа людей. Перед шатром стоит зазывала.
- Наши лучшие учёные ( при слове “учёные” он пальцами делает жест “кавычки” ) утверждают, что род человеческий существует вот уже более полумиллиона лет. В то время как документальной истории всего-то десять тысяч лет. То есть, из пятисот тысяч лет истории человека четыреста девяносто тысяч лет вообще нигде никем никогда не были упомянуты. Наши учёные ( снова жест ) убеждают нас, что, раз уж эти страницы истории и не были нигде упомянуты, то они не представляют для науки никакой ценности. Я же говорю вам, что это не так. Посмотрите, какой путь проделала особь человеческая за десять тысяч лет задокументированной истории: от тупой обоссанной обезьяны с деревянной палкой-копалкой до тупой обоссанной обезьяны с ядерным оружием! На протяжении этого времени человек деградировал, а не эволюционировал. Дарвин – величайший пиздабол от науки, ему нельзя верить!
Кто-то выкрикивает из толпы:
- Тухлый базар! Чем докажешь?
В ответ зазывала приглашает человека из толпы пройти в шатёр и испытать на себе действие нового аттракциона под названием “Машина сновидений”, аттракциона, позволяющего увидеть человечество до его попадания в анналы истории. Аттракцион бесплатный, он является инструментом контроля – визуальное зомбирование. С его помощью зороастристы пополняют ряды своих сторонников. “Машина” совсем недавно шагнула за пределы музея доктора Фрейда и поступила в свободное распространение и часто работает со сбоями. Вот и сейчас случилась промашка. Мужик выходит из шатра:
- Эрзац, епта!
Нет сомнений, что зороастристы доведут аттракцион до ума.

Отдельное место на рынке занимают художники, представители нового направления элитарной живописи - роршахизма. Картины пишутся здесь же, на месте и выглядят как набор чернильных пятен. Художник замечает человека, который заинтересовался одной из его картин, и понимает, что тот был бы не прочь её приобрести. Подходит к человеку и говорит елейным голосом:
- Одно из моих лучших полотен.
Человек кивает и всем своим видом выражает готовность купить картину.
- А что вы видите на картине? - спрашивает автор.
После ответа потенциального покупателя художник безошибочно определяет интеллектуальный уровень лоха, а также сумму, на которую он сможет лоха обсчитать. Художники на рынке - профессионалы своего дела. Они обсчитывают лохов так, что те ничего не подозревают. Я показываю художнику большой палец и выхожу с рынка.

Перепрыгнув через турникет, я выхожу на платформу. Покупаю газету со сводкой сегодняшних происшествий. Моё внимание отвлекают пробегающие мимо платформы разрозненные группки “кузьмичей”, преследуемые наёмниками. Некоторые бегут зигзагами, некоторые - подволакивая ногу, у некоторых руки висят вдоль тела. Наёмники, гикая на манер индейцев, метают в отстающих копья и выдувают из трубок стрелы с ядом.

Возвращаюсь к газете. На первой полосе напечатана история про избитого до полубессознательного музыканта.
На следующих полосах находятся фотографии разрушенного здания движения “Стопхам” и траурной процессии хипстеров.
В рубрике “Юмор” помещена история о докторе, который прописал своему постоянному клиенту лошадиную дозу чумовых колёс.
На последнюю страницу помещена статья, в которой литературный критик, прикрывающийся вымышленным именем, описывает все прелести новой книги падре. Данная статья начинается словами: “Были моменты катастрофических поражений, и моменты триумфов тоже были. Полная сосредоточенность убийцы. Когда потерпишь поражение, узнаешь, что это такое. Малодушны страх и бесчестье. Продолжать бой, лишившись оружия. Брошенный всеми. Отрезанный от всего. Но по-прежнему мы носим нашу щегольскую униформу давно погибшей планеты. Депеши из штаба? Какого такого штаба? Каждый сам за себя, если только у него ещё осталась эта “самость”. А осталась она у немногих”. И так далее в том же духе… Без сомнений, этот горе-критик и есть сам падре.

По громкоговорителю объявляют скорое прибытие поезда. Я комкаю газету, отправляю её в мусорную корзину. Подхожу к краю платформы, и в этот момент кто-то толкает меня в спину. Я падаю под приближающийся поезд.