Неприятности начались, когда сдриснули соседи. Измученные регулярными набегами, они плюнули  и  под покровом влажных тропических сумерек съебались куда глазаньки глядят. Каждый тащил под мышкой богатство – полосатенькую, как матрац свинку. Испуганным, взбрыкивающим  свиньям перевязали рыла стеблями травы, чтобы не выдали  исход.
–  Это чего они удумали? – недоуменно спросил вождь, цепляя на шею бусы из искусно высушенных детских черепов и буднично зевнул. – И где был ты, разъебай? Опять порол орангутанку, вместо службы? Отвечай, образина нерусская! У-у, так бы и дал в морду! – накручивал себя добрейший старикан.
  Кряхтя, влез на бамбуковый трон, украшенный райскими цветами, да птицами,  согнав с него спящую макаку. Та завизжала и отбежала на длину веревки и принялась обиженно искать в шерстке.
– В дозоре, ёпт. –  дыша на сторону, врал разведчик. – Вел счет свиньям и выглядывал кого пожирнее из бабцов, как вдруг туман пал на их стоянку и они исчезли. Дух леса сожрал их, вождь!
  По правде, – он наклюкался забродившими плодами и разомлел –  заснул в кроне огромного дерева, уютно надвинув на глаза легкомысленный  кленовый  венок.
  Ему приснилась, что на ветви опустилась райская птица, украшенная ослепительными, вожделенными перьями. Он кинулся схватить и, - рухнул наземь расплющив зазевавшегося  зайку.
–  А с харей чего?
–  Как скумекал я, что их не стало, так тошно сделалось! Хули жрать - то будем? Съебалось мясцо да сальцо, а от травы меня пучит и к пизде без интересу. В отчаянии  рвал на себе волосы и расцарапал рожу.
–  Он и про спину не забыл…Пусть дыхнет, собака! -  подала голос разряженная в перья  одутловатая морда, торчащая  за троном.
  –  Ах ты, девица красная. Расцарапал...  – совсем по-отечески журил вождь, задом слезая с печи, тьфу, - с трона, и с таким пасхальным перезвоном звоном съездил по уху, что картуз с черной башки улетел в окошко.
  Льноголовый малец, справлявший большую нужду подле красного крыльца  радостно побег к тяте-людоеду  похвалиться обновкой.
  –  Ступай, и получи тридцать палок! Ну уж, а прищемить тебе (вождь сделал понятный жест) я приду сам, уж будь покоен! Ты мою руку знаешь, дикобраз ты бестолковый! – успокоил вождь.
  Тот вострой стрелой вылетел в низенькую дверку.
–  Что будем делать, уважаемый шаман?
–  Искать, без варьянтов. А главное, не волновать общину. Будто ничего и не стряслось.
–  Это верно! А еще закатим праздник, –  пусть их веселятся, дурни! Сёдни у нас чего?
–  Двенадцатое.
–  Хуясе. – призадумался вождь. – До Купалы далече. О! А мы им день независимости на двенадцатое - то, а?! В тему, да?
–  А вот это, действительно отличная идея! Да, метафорически батюшка.
– Это как?
– Да, не забивайте свой шкапчик.
  Довольные, они  рассмеялись  и задорно сыграли в ладошки – ну чисто дети!
  Тут же побежали по деревне скоморохи, стуча огромными белыми костями в кастрюли да бубны. Залаяли весело собаки, заплакали грудные папуасы. Народ повысыпал из хижин и все повалили на лобное место, посильно таща ветки и дрова. Веселье повисло над деревней. Под шумок отправили верных людей на поиски проклятых беглецов.
  Разожгли жаркий костер, дружно вытащили трон с вождем и расселись слушать, что он скажет и по какому поводу барбекю - вечеринка? Вождь красно баил о славных  набегах, о жирной добыче, когда человечину трескали вприкуску со свининой. Было очень интересно! В ожидании, когда поспеют угли, плясали бранный танец. Когда же последние языки огня уползли в жарко мерцающие, подернутые пеплом угли,  оказалось …. жарить – нехуй! В доме ни крошки, а циновка – продуктовка тока в сказках.
  Тогда шаман принялся травить за лесного духа, которому мы служим, о его величии и беспощадности к врагам и прочим ренегатам. Восторженно слушали, грызли мослы. Было очень интересно! Разошлись за полночь не солоно хлебавши…
  К исходу вторых суток сбежавшее племя найдено не было. Праздничный костер испустил последний  сизый дымок и умер. По избам  орали голодные малыши – папуасы, мусоля порожние титьки мамок.
– Что будем делать, шаман? – спросил вождь, уныло застыв на троне, как макака под проливным дождем. – Эти нетактичные, подлые свиньи подставили  ножку в самый неподходящий момент. Только – только у них подросло поросячье стадо и  набрало вес поголовье  молодых  сочных соплеменников, как они - фюить!
–  Я тут кумекал. – вкрадчиво повел шаман. – Им же самим и хуже! Насрали себе в шапку, по - амазонски говоря.
– О как?! – натурально прихуел вождь. Етот взятый за смекалку за сраку из холопов  молодчик и мать родную сожрет да обоснует. – подумал он.
–  Им от нас была одна польза!
–  Ну-ну… – вождь так весь и подался  на заскрипевшем троне. –  Говори же!
–  Мы-то их в тонусе держали. Наскочим,  –  людишек, скот отобьем – им хошь, не хошь, – работай вдвое против прежнего. Они и батат сажают и маниоку. И откупаться предлагали. А теперича что? Ну, обожрутся они поросятины, разжиреют, торговать видимо начнут, чужаков к себе пустят, переженятся. Тьфу!
  Вождь жадно слушал.
–  Короче! Растворятся в чуждом социуме и от подлинной самобытности не останется и следа. Переймут всякую гадость, вредные привычки, усомнятся в устоях и авторитетах и в конце концов рухнут в тартарары!
  Вождь восторженно покрутил  кучерявой башкой.
–  Ну, голова! Ловко отбоярился. Цеце носу не поточит. Вот ступай, и нашим так же растолкуй – распизди  по полочкам.
  Шаман  уже было сорвался, но вождь  жестом удержал его.
–  Обожди! Это все хорошо сфабриковано, но жрать - то нам, сам видишь, - нехуй. Так ты, людишкам скажи, чтобы свиней разводили что-ли. Как соседи наши, кость им в дышло!
–  Дело! – весело воскликнул шаман и кинулся исполнять.
  Папуасы выслушали,  дружно похлопали и побрели скребя в затылках свиней разводить. Опыта не было…
  Опыта бля, не было! Два дня ловили в джунглях свиней. Косяком шел сонный ленивец и ленивый питон. Все ж парочку загнали. Надежу привязали на площади и сели кружком ждать приплод. Свиньи орали и просили подзакусить перед трудами. Чё они жруть?
  Малыши папуасы икают от голода, матери ропщут, на обглоданные мослы без внимания даже собаки.
–  Что будем делать, шаман? – вождь застыл в кресле. Только беспрестанно барабанил эбеновыми пальцами  по бамбуковому подлокотнику.
–  Я тут подумал и вот что получается. Соседушки сбежали, но нам все одно выходит, - сплошная польза.
  Вождь недоверчиво склонил голову. Что за несуразица?
– Ну вот, глянь. Нападать теперь не на кого, так?
  Вождь напряженно слушал.
–  Сколько наших в стычках не погибнет, так? Вот мы этих, вместо тех и того…
–  Чего того? – заводился вождь. – Не темни, мозгоед!
–  Схуячим с ананасами и репой. – запросто выпилил шаман. -  Свои даже вкуснее будут. Я однажды по ошибке вместо полонянки жену укусил, - тонкий скус скажу!
–  Гениально! – разразился смехом вождь и в восторге прошелся на полусогнутых вокруг шамана. – Дай расцелую, жидовская морда!
  Счастливо заливаясь, он задорно сыграли в ладошки, – ну чисто дети бля.
–  А теперь ступай и растолкуй им. – утирая слезы  предложил вождь.
  Шаман стал пепельным как промозглое ноябрьское небо над колхозом-банкротом:
–  Я?!
–  А кому ж еще?
–  Батюшка, родимец! – грохнулся шаман на колени и прижал кунью шапку к груди. - Да ведь они неделю не жрамши! Они ж меня…
–  Поспешай, братец, поспешай. – не слушая поторапливал вождь, подталкивая сафьяновым сапожком  в спину. – После расскажешь, как прошло.
  Вытолкав несчастного, он весело прошел за трон и через минут вышел со стаканом в руке и соленым огурцом. Отлив малую толику водки на земляной пол, залпом выпил и захрустел огурчиком.