Отдал ключи от дома и заявил: охота вам рыбок посмотреть – вперед! Снимайте свой козий репортаж, а я сам ничего показывать не стану.
Журналист принял связку ключей и подивился их громоздкости. Казалось, что раньше ими отпирались Райские врата, но однажды апостол-вратарь обронил их с неба, а Виктор Репин подобрал и приспособил под замки в своем доме. Репин же был из тех, кому неуютно в обычном пространстве, из тех, кто из века в век строит Вавилонские башни или подковывает блох.
В общем, разговор получился короче некуда. Вот он весь:
- Здравствуйте! Мы из программы «Живность в городе». Еле-еле нашли вас. Узнали от соседей, что вы, как обычно, на рыбалке, а рыбачить любите под мостом…
- Ближе к делу! – огрызнулся Репин.
В его выпуклых глазах плавала кровь, из-за чего он походил на мертвую рыбину, которую убивали веслом по голове. От этого неживого взгляда особенно покоробило оператора. Тот прикрыл лицо громоздкой видеокамерой, которую носил на плече, и тем самым прибегнул к детской уловке: если я не вижу, то и меня не видят.
- Мы просто слышали, что вы соорудили аквариум на пять тонн…
И все! Репин прогнал пришельцев, запросто отдав им ключи от своего дома. Идиот и мракобес.
Так обзывали Репина оба телевизионщика, расхаживая вскоре по его дому. Впрочем, долго расхаживать здесь было невозможно. Весь дом состоял из тесной кухни с раскладным походным столиком посередине и одной комнаты. В комнате стояли только диван и кресло, а вдоль одной стены от пола и до потолка торжествовал невероятный аквариум. В его глубинах творилась первобытная жизнь.
Дюжина густо-синих пираний Паку гоняли друг друга из конца в конец аквариума, а белые, могучие астранатусы наблюдали за полудурками с какой-то ожесточенной брезгливостью на мордах. Между теми и теми бездумно перемещались рыбы-клоуны. Они исполняли здесь роль электората, от которого мало что зависит в аквариумной политике, но который отважно организуется, если начать его бить и обижать.
- Пошли давай уже, - начал вздыхать оператор.- Рыбок я снял, чего тут еще делать?
- Нечего! - согласился журналист. – Нам вообще нечего тут было делать! Что толку от картинки, если нет рассказчика?
Наконец одному астранатусу осточертела пиранья суматоха, и он вдруг кусанул за бок мчавшуюся мимо него синюю сволочь. Взыграли тучки голубоватых чешуек, а подбитая, как «Мессершмитт», пиранья спикировала под куст водорослей и воззрилась оттуда на обидчика внимательным глазом: пусть не сегодня, но придет время, и я клянусь всеми пузырьками из фильтра, что ты останешься без плавника!
Подруги и друзья укушенной сбавили в скоростях и прекратили любые сношения друг с другом. Каждая пиранья совершенно отреклась от остального рода пираний и встала под знамена общерыбьих прав и свобод.
- Слушай-ка, Серег, а давай его дождемся, – предложил журналист оператору. – С чем нам в редакцию возвращаться?
- Так он, может быть, еще часа четыре не придет. Да и когда придет, ничего рассказывать не станет, тем более на камеру. Это же идиотина и алкаш, ты сам, Паш, разве не понял? Все заядлые аквариумисты – алкоголики, а этот вообще клинический и неадекватный. Живет на отшибе, запирается на десять замков и тут же отдает ключи тем, кого впервые видит.
- Да чего отсюда выносить? – возразил журналист Паша и пригляделся к оператору. – Что-то ты дрожишь сегодня всю дорогу. На улице пекло, а для тебя как будто стужа.
- Просквозило где-то, значит. В мае всегда так.
Нет-нет, Сергей лукавил. Утром он пришел на работу совсем свежий и заряженный бесконечным боезапасом шуток, которые он обычно расстреливал во все живое со скоростью пулемета, но когда ему сказали, что сегодня он будет снимать какого-то странного аквариумиста Репина, Сергей загрустил. А когда вместе с Пашей он пришел на берег реки и там оказался тот самый Репин, оператор мало того, что спрятался за камерой, он задрожал, и от него повеяло таким смрадным потом, словно в его коже заработали не потовые, а мускусные железы, как у какого-нибудь бобра. И сейчас, находясь в доме Репина, Сергей продолжал вонять так, что, его вонь чуяли даже пираньи. Недаром они стали задерживаться у стенки аквариума и высматривать, кто там есть такой вонючий в комнате. Из-под их разбитых в частых стычках губ торчали кривые зубы. Казалось, что рыбы специально гримасничают, чтобы показать, как неприятны им гости безводного мира.
- А прикольно у него, - Павел плюхнулся в кресло и закинул ногу на ногу. – Ты ведь знал его раньше?
- Никогда! – выпалил Сергей и его передернуло. – Давай-ка я пойду, а ты, если хочешь, дождешься его, поговоришь, а потом просто перескажешь в закадровом тексте. Сто процентов, он испугается камеры, а я хоть отлежусь сегодня.
- Иди, конечно, - усмехнулся Павел. - Только если он скормит меня своим тварям, и они обгрызут меня до костей, то я потом буду приходить к тебе именно в таком виде. Обгрызенный. К тому же в любом случае надо дождаться его, чтобы отдать ключи. Не оставлять же их в двери. Я, кстати, думаю, что он пустил нас не потому, что дурной, а потому что людей избегает. Ему не жалко показать своих рыбок, но…
Сергей не слушал рассуждения коллеги, он стоял у окна и высматривал, не идет ли Репин.
Ровно пять лет назад Сергей работал в железнодорожной милиции и таким же майским днем, как сегодня, возвели его из сержантов в офицеры и поставили на должность опера уголовного розыска. Конечно же, пришлось макнуть в стакан звездочки, пришлось замарать салон душного такси собственным варевом, а назавтра уже выходить ответственным по отделу. При том, что завтра — выходной.
Поспав всего-то пару часов, возвратился он на работу и только задумал посидеть на спине, как позвонили с путевого поста, который соседствовал рядом с полуживым элеватором. Дежурная ревела и перебивала своим плачем саму себя: «Смотрю из окошка – девчонка с пузом через рельсы – трудной ей – и кровь на лице – а за ней урод с ножом – мне не видно, лес –  кричала она – перестала».
Первый день в должности, первый раз ответственный, а значит, надо действовать так, чтобы перед начальником «потом не было мучительно больно». Сергей взял с собой сержанта и побежал по шпалам к элеватору. Через сотню метров неровного бега угорелая дыхалка сдохла и остающийся путь было решено одолеть как-нибудь не спеша, лишь бы не сдохнуть самому.
- Пистолет-то с тобой? Я-то не успел вооружиться, - обдал Сергей спотыкавшегося сержанта парами, которые клубились, как в крещенский мороз.
- Конечно вооружился, - ответил сержант. – Только он без пружины, ты же знаешь. Как дали такой, так я с ним до сих пор.
- А наручники?
- Что?
- Наручники есть?
- Слушай, Сень! Ты вчера только офицером стал, а уже заупрекал меня всего!
Взятый с вокзала сержант работал давно, и носить наручники, свисток, дубинку и фуражку он считал не к лицу себе. Пусть молодые носят, а мы, старики, ходим на работу от семьи отдохнуть и поразмышлять, как оно служилось раньше и какая ерунда творится сейчас. Мы уже достаточно послужили Родине, только Родина нам не очень-то много дала. А то, что ты теперь офицер, ничего не значит. Ты год назад в ментовку пришел, а я в ней пятнадцать лет. Есть разница?
До дежурной едва достучались. Из будки она вышла на полусогнутых ногах и призналась, что после своего звонка заняла глухую оборону в чулане с инструментом и больше ничего не видела и не слышала.
Пошли в сосновый бор, продолжая в полголоса спорить, чем отличаются сержантские лычки от офицерских звездочек. Сергей уже готов был согласиться, что напрасно полез наверх, что он слишком мягкий и бесхребетный, чтобы стать дельным офицером, как впереди раздался вопль самого дьявола. Ни человек, ни зверь не могли вопить так отчаянно и вместе с тем без жизни в голосе.
Этот голос доносился из оврага, по дну которого бежал веселый ручеек. Рядом с ручейком лежала голая беременная женщина с выколотыми глазами и раскрытым в дикой улыбке горлом. А вопил над ней измаранный с головы до ног кровью парень. Он вспарывал большим ножом живот мертвой женщины и вопил.
Сергей, как говорится, застыл в ужасе. Остыл даже, наблюдая, как неуклюжий нож, то часто-часто, а то внатяжку, режет женскую кожу. Сержант шептал: «Господи, Господи, Господи…»
Между тем нечеловек отложил нож на землю и запустил обе руки в сделанную им дыру. Несколько секунд он водил в ней руками, а затем вытянул из нее безмолвный и посеревший плод.
Нечеловек поднял добычу над головой и завопил еще страшнее, чем прежде. Эта сцена напоминала мультик «Король Лев», где гамадрил поднимает над саванной родившегося львенка.
Сергей бросился вниз к нечеловеку и тут же подвернул ногу. Боль ошеломила его, он зарычал, как медведь, но инерция гнала его по наклонной. «Не упасть! Не упасть!» - заклинал себя Сергей, исполняя на бегу безобразный танец и продолжая рычать.
Нечеловек опустил плод на мягкий живот женщины, но мертвый человечек безвольно соскользнул с живота и свалился на землю. У Сергея на мгновение потемнело в глазах, а когда свет опять включился, нечеловек уже стоял во весь рост и держал перед собой нож.
За секунду до стычки Сергей вспомнил, что на нем сегодня не форма, а обычная одежда, и что он забыл крикнуть «Стоять! Милиция!» И получалось, что у нечеловека не было ни малейшего представления, кто бежит на него. Ни малейшего повода бросить нож и сдаться. Или хотя бы сопротивляться, но с сомнениями.
Помог сержант. Он вспомнил, кто он есть и выкрикнул заклинание про милицию. Невнятно выкрикнул, вяло, но нечеловек услышал, отвлекся, и рука изменила ему. Лезвие ножа лишь чиркнуло по ребрам Сергея, не сумев проникнуть между ними к сердцу.
Каким приемом самбо удалось выбить нож, Сергей потом так и не вспомнил. В памяти застыло лишь несколько картинок. Как в комиксах.
Вот он валит нечеловека на землю, вернее на мертвую женщину и ее дитя…
Вот он сидит поверх этой кучи-малы и месит кулаками лицо нечеловека…
Вот нечеловек изворачивается под ним, прячет лицо, а Сергей старается попадать ему по вискам, чтобы безоговорочно убить его…
Вот сержант оттаскивает Сергея, причитая, как старуха: «Не убей, не убей, не убей…»
Не снимая окровавленной одежды, Сергей потом сам составлял все протоколы, все опросы, сам опрашивал нечеловека и тот, перебинтованный, как мумия, признавал все-все-все. Это был Виктор Репин и убил он свою беременную жену. Встретил ее после работы (а работала она на элеваторе) и услышал, видать, от нее упрек: я на седьмом месяце, так и то зарабатываю, а ты неизвестно чем занимаешься. Из старых «Запорожцев» длинные лимузины делаешь, какие-то велосипеды многоколесные изобретаешь. Зачем? Кто у тебя хоть что-нибудь покупает?
Сергей убедительно попросил знакомых в СИЗО, чтобы Репин мечтал бы скорее попасть в ад, чем терпеть такую жизнь.
И еще Сергей ликовал. Впервые он ощутил себя нужным людям, нужным правде и справедливости. В своем воображении он даже взялся создавать о себе эпос.
В те дни в интернете на глаза ему случайно попалась картина Константина Васильева «Рождение Дуная», где богатырь Дунай Иванович рассекает живот случайно убитой им жены и видит, что вместе с женой убил и своего ребенка. «Распластал ей чрево булатным кинжалищем, а во чреве чадо милое… - звучало в легенде, по которой Васильев написал свою картину. - Тут ему за беду стало, за великую досаду показалось; становил он кинжал во сыру землю тупым концом и падал на острый конец ретивым сердцем…» В общем из крови богатыря родилась река Дунай.
Сергей воображал, что со временем тот ручей в овраге люди обзовут каким-нибудь Репинским ручьем и всякий раз будут пересказывать историю, как отважный опер-богатырь Сергей Свет Силантьев пустил здесь кровь лютому душегубу и с тех пор течет в овраге колдовская вода. А раньше сухо было, ей-Богу.
Но случилось вдруг так, что перед самым судом объявился старый, как мир, ветеран уголовного розыска Грохоталов. Выйдя на пенсию еще при Брежневе, он продолжал ловить жуликов, колоть их и доставлять затем в милицию. Каждые день для него обещался стать последним днем, каждый день ему грозила расправа, его клялись убить и гопота, и почетные воры, но этого хлипкого старикашку, похоже, боялась даже сама смерть. Попадись она ему, Грохоталов сумел бы и ее привлечь за что-нибудь. Например, за превышение должностных полномочий в девяностые.
Так вот, занялся он убийством в овраге. Не понравилось ему, как сработал Сергей, вообще не понравилось. «Ты проверял тех, кто освободился за аналогичные преступления? – спрашивал он беззубым ртом Сергея. – Ты разве не думал, зачем Репин будет таскать с собой нож огромный? Ты разве не думал, где бы Репин прятал этот нож, когда на улице стояла жара под тридцать и он был одет в одни только шорты и майку? Ты разве не думал, станет ли муж выкалывать глаза своей жене? Ты видел ее фотографии прижизненные? Ты видел, какая она красивая была? Ты в своей жизни красивее женщин видел? Кто если не абсолютный дегенерат мог изуродовать ее? Ты тупой, Сережа, поверь мне. Тебя самого сажать надо, сука ты поганая».
Всего за пару дней Грохоталов нашел того, кто убил. Им оказался выродок, который жил в земляке рядом с элеватором и который с десяти лет от роду нападал на беременных. А Репин тогда пошел всего-навсего встретить жену после работы и, подойдя к элеватору, услышал, как в соседнем лесу кричит о помощи его жена. Не успел он к ней.
Репина выпустили. Он превратился в водоросль. Перестал понимать, где свобода, а где несвобода, кто хорошие люди, а кто плохие.
Сергей же сразу уволился из милиции. На выходное пособие он купил видеокамеру и пошел снимать свадьбы и напиваться на этих свадьбах.
Заказов у него было мало. Во-первых, из-за злоупотребления, а, во-вторых, из-за вони. Что-то удивительное приключилось в эндокринной системе Сергея, что-то изменило работу его кожных желез. Он, как проклятый, стал вонять гнилым мясом, и ни частое мытье, ни дезодоранты не помогали. Словно за ним всегда ходила репинская жена с репинским чадом на руках.
Потом кое-как удалось устроиться оператором на местное телевидение. Сергея закрепили за рубрикой «Живность в городе», где вонять не воспрещалось. Съемки проходили то в самопровозглашенных кошачьих приютах, то в свинарниках, а то и на скотомогильнике, как было недавно. Ведущий рубрики Павел не очень-то понимал, что от него требуется. Полгода назад он закончил факультет журналистики, и вынес оттуда лишь гомосексуальную манерность.
- «РыбоLOVE!» Назову сюжет «РыбоLOVE»! - рассуждал Павел, пока Сергей вспоминал овраг. – Или лучше «ПоLOVEц». Ты не помнишь, кто такие были половцы? Ловили они рыбу?
Сергей не слушал, он представлял, как вечером в окно этого дома влетает бутылка с зажигательной смесью и Репин горит адским пламенем. Репину незачем носить память об овраге, ему незачем помнить Сергея. Он еще тогда должен был наложить на себя руки, а не превращаться в рыбочеловека, которому теперь все нипочем.
- «СоLOVEй» не годится, птиц тут нет. ГоLOVEастик – ближе, но не рыба…
Репин возьмет и двинет по стеклу аквариума ломом. И пять тонн воды мигом слижут огонь.
Надо иначе отправить Репина с этого света на тот.  Надо…
- Репин идет! – прошипел Сергей. – Прямо сюда!
- Ну и что? - удивился Павел. – Это же хорошо.
Сергею хотелось сейчас же умереть. Он прислушался к себе, надеясь, что почувствует отказ какого-нибудь органа, но - зря. Организм его работал исправно, если не считать кожных желез, которые начали производить настолько зловонный секрет, что сам Сергей захотел сбежать от себя. Скинуть кожу и сбежать.
…Павел и пираньи смотрели с непониманием на то, как дерутся Репин и Сергей. Тем более Павлу было непонятно, почему Сергей не сильно сопротивляется, когда Репин стал выдавливать ему глаза. Походило на то, что коллега терпит болезненное, но полезное лечение.
Затем пришлось помогать Репину загружать Сергея в аквариум. Еще живой Сергей приговаривал: «Быстрее давайте, быстрее…»