Никогда не читал фантастику. То есть не то, что печатали в «Технике-молодёжи», «Знание-сила», а то, что теперь именуют «фэнтэзи», про вампиров, оборотней и разную нечисть. Мне всегда это казалось смешным –  дурят, мол, нашего брата, и ничего больше. А уж фильмов про то понаснимали, мне ли вам говорить! Тем не менее, подружка моя здорово во всё это верила, достала она меня до кишок, словом. И когда я понял, что на самом деле к чему, я ей конкретно всё разъяснил первый и последний раз в жизни, в её жизни, разумеется.
Поэтому, мой доктор, утверждавший, будто я перебрал подобной макулатуры до полной одури, явно ошибался. Сам он, похоже, накушался вредного мозгам чтива настолько, что стал похож на обдолбленного нарика, вроде своих же пациентов.
Не собираюсь я копаться в причинах случившегося. Но если прислушаться к бывалым людям, можно скумекать, что началось всё с перестройки, с нового мы́шления, гласности, ускорения и борьбы с алкоголизмом. Во-первых, за неимением лучшего стали мы пить всякую дрянь, отраву для мозга и печени, кто умер, кто с ума сошёл – спасибо партии родной, резво взявшей курс на трезвый образ жизни. Но я уцелел. Только крышу здорово снесло, а тут и всякая сволота повылазила –  и партийцы-перевёртыши вдруг в церквях нарисовались со свечками в руках, и  «прихватизаторы» всех мастей с пирамидами и без, и «новые русские», и уроды-шкафы в малиновых пиджаках, и бомжи, и нищие повсюду попёрли грибами после дождичка. Стрельба-пальба, наркота, казино, проститутки. Во, мол, кто хозяева жизни, мать их… Мат как-то сразу стал нормой разговора, даже девочек-подростков, хотя мы знали его только как старое средство убеждения. Если во всё то, что нам досталось вникать… Тут и скрытые последствия от радиации, от испытаний и аварий, и распила стратегических ракет с выбросом ядовитого топлива, выхлопы химических предприятий народного хозяйства, и чудеса огородов с таинственными добавками, и ещё много такого, что мы знать не знали!
Словом, однажды после очередной наглой хвалёжки по ящику про небывалое улучшение нашей жизни и здоровья, стал я настоящим зверем. К тому же, как назло, последние деньги разбежались, словно крысы с тонущего корабля, в холодильнике не осталось ни банки пива, этого чудесного успокоительного от любых напрягов. Волосы у меня давно начали буйно расти из ушей и ноздрей, но на этот раз после очередных воплей подруги по поводу моего тунеядства, во всём теле ощутился страшный зуд,  я почувствовал, как на спине полезла наружу жёсткая щетина. Ногтевые пластинки на пальцах рук и ног сначала ушли под кожу, а затем на их месте выскочили жуткие острые когти, не такие длинные, как у Фрэдди Крюгера из известного кошмарика, но достаточно внушительные даже для обыкновенного медведя. А во рту внезапно и некстати обнаружились здоровенные клычища. Это открытие меня потрясло до глубины печёнки. И что потом я со своей суженой-ряженой сотворил, не помню совершенно, но только понял в тот момент, что могу абсолютно всё, как никогда.
Час за окнами стоял поздний, но меня неудержимо потянуло на улицу. Я-то думал просто захотелось за пивком до ночного магазина прошвырнуться, наверняка народ с пятаками попадётся, но, оказалось, дело вовсе не в этом. Над крышами домов висела огромная луна, имея вид ни капли не зловещий, скорее хитрый и насмешливый, чуть не сказал: «хитрожопый», да где ж она у неё?! Эта  дура была типа колобка, который от дедушки с бабушкой слинял. Для начала шугнул парочку ловивших приход нариков, хотя спецом не собирался этого делать. Сидели они себе по-тихому, как голуби, на скамейке у детской площадки, и разглядывали видимые только им картинки на луне. И тут объявился я, видать, уже достаточно изменённый до жуткого, настолько, что их мигом смело. У бедняг случился полный облом, сеанс с луной кончился посерёдке, едва до их разжиженных наркотой мозгов дошёл ужас моего появления. Освободившееся место не понадобилось, когти непривычно зудели и требовали немедленно чего-то подрать. Поскольку в разы обострившиеся нюх и зрение не обнаружили больше никаких посторонних зрителей – то минут десять от души погонялся на четвереньках за обезумевшими от моего вида кошками. Порезвившись вволю,  двинулся дальше.
Первого полиционера я загрыз на подходе к их опорному пункту, изодрал в клочья форму, но, к сожалению, не смог неловкими когтистыми лапами расстегнуть кобуру, чтобы вытащить пистолет. Бабахнуть не удалось. Со злости, совершенно уже не удивляясь обнаруженной во мне силище, закинул окровавленное бездыханное тело на раскоряченные ветки ближайшего тополя, где оно беспомощно повисло с видом тряпичной куклы. Странно, он шёл один, тогда как раньше до переименования милиции они меньше, чем по двое не попадались.
Между первым и вторым, почти без разбега в высоком прыжке располосовал баннер на рекламном щите с каким-то не то депутатом, не то кандидатом куда-то.. Слишком разозлила обращённая прямо на меня отфотошопенная издевательская улыбочка. За моей спиной остались свисать с обнажившегося металлического каркаса вырванные лоскутами охвостья плаката. Слишком походил недавний портрет на хитрющую рожу сегодняшней луны.
Второго, опять-таки подвернувшегося в единственном числе, гнал без остановок по безлюдным улицам до самого жэдэ вокзала и не смог догнать. Хороший бегун оказался, спортсмен, видно. Но здесь для меня случился облом. Пришлось отступиться, когда заметил спешащий к нему на подмогу патруль – его же приятелей полиционеров. Тут уж пришлось самому делать ноги, свою жизнь спасая, по тёмным аллеям, прикрытым высоким парапетом недавно стриженных кустов. Еле оторвался. Эти совсем  не по уставу с ходу принялись палить по мне из табельного на поражение, даже за человека сразу не приняв. Да я и сам чувствовал, что изменился до неузнаваемости.
Луна, хотя, и стала меньше с виду, но продолжала меня странным образом завораживать и подначивать на новые приключения. Безумная ночь продолжалась.


–  Больше вас не будут мучить кошмары, проведённое лечение навсегда исключило ночные страсти. Только дома не бросайте самовольно пить таблеточки, которые я пропишу. И будете ходить каждый день на уколы в поликлинику. Да, не бойтесь, вы всё получите по льготному рецептику, бесплатно. На два месяца хватит, а там подойдёте без очереди, и я выпишу новёхонький, –  ласково уговаривал меня старый знакомый доктор, сам неуловимо похожий на перевиданных мною за долгие месяцы пациентов психиатрической лечебницы.
Плевать мне на его колёса! Я боялся только одного – вновь оказаться снаружи среди считаемых им нормальными людей – полиционеров, бандюганов, знакомых нариков и алкашей, воров и проституток, охотящихся за клиентами с наступлением вечера. Боялся  соседей – приставучей старухи, жившей с девятью облезлыми кошками, соответственно количеству жизней у каждой из них, по её представлению, конечно, Кошары орали днями и ночами так, что слышалось через стены, а от самой старушки за десять шагов мерзко несло кошачьей мочёй. Боялся живущего рядом непредсказуемого и здоровенного подростка-акселерата, которого всякий раз шпынял, пока он был мальком, чтоб не путался под ногами, и по хитрому виду которого теперь видел, что он всё прекрасно помнит, и ждёт случая поквитаться. Боялся хозяина чёрного крутобокого ротвейлера из квартиры напротив, потому что он не всегда мог удержать выводимый без намордника, всегда оскаленный и рычащий на меня клубок мышц, Но больше боялся самого жуткого пса, который, как всегда чувствовалось, неизменно ненавидел меня всеми фибрами паскудной собачьей душонки. Как я мечтал замочить его из несуществующего калаша так, чтобы скудоумные мозги брызнули во все стороны по стенкам, а мне потом не отвечать за содеянное.
Этот самый врач, сам явно не в себе, по-прежнему, никак не въезжал в реальность происшедшего со мной, как я ни старался доказать свою искренность. И только оставив бесполезные попытки убедить недалёкого,  предубеждённого ко мне психиатра, я начал замечать появление в нём сочувствия. К этому времени я давно лишился жутких когтей, да и стригли меня постоянно машинкой «под ноль», шерсть повылезла, а клыки то ли пообломались, то ли сточились. Поэтому, с его точки зрения, вид мой вполне соответствовал внешности обычного пациента здешнего отделения. А мне, стоило только увидеть собственное отражение в зеркале, становилось муторно и неудержимо тошнило: мерзее рожи не встречал.
– Завтра, завтра мы вас выписываем, –  с возбуждением потирая руки, торжественно закончил инструктаж воображающий себя моим благодетелем и добавил почему-то по-фрицевски: – И дранг нах хауз!
Жутко мне стало. Что я буду делать по ту сторону надёжных стен ставшего почти родным заведения? Ужас охватывал от одной мысли снова угодить в злобный мир, непрестанно пугающий новостями по телеку, требующий расплаты за какой-то, непонятно за что приписанный гражданский долг ценой хождения на выборы кого-то неизвестно куда.
Что хорошего могло меня там поджидать, кроме принудительной сдачи крови и мочи на анализы с непременным тыканьем в задницу шприцов медсестрой – скорее всего, тайной садисткой? Очень я взволновался  из-за своих навязчивых мыслей о скором будущем. И долго смотрел на унылый вид больничной территории с высоты нашего второго этажа, пока, словно ответом свыше, очень кстати не явились ангелы-благодетели.
Одного из соседей по палате, чуть не сорвалось: «по камере», сегодня под вечер навестили знакомые. Наше окно, забранное давно проржавевшей решёткой, выходило на захламлённую, постоянно пустовавшую часть двора. Но время от времени некоторым особо настырным посетителям удавалось  подобраться с этой стороны, чтобы передать в руки своим посылку с воли, которую ни за что не пропустили бы обычным путём. Как положено, им спускалась припасённая для таких случаев «тарзанка», затем тут же поднималась назад уже с уловом. Сегодня им оказался чёрный полиэтиленовый пакет с парой двухлитровых пластиковых баклажек крепкого пива, которое мы быстренько, «мухой», пока не застукали изверги санитары-халявщики,  уговорили на пятерых за мой завтрашний дембель. Сразу стало легче, тревоги угасли.
А вечером после отбоя ощутился  знакомый зуд в пальцах рук и ног, предвещавший неизбежное появление настоящих когтей. В небе за решёткой палатного окна опять зависла всё та же знакомая, пугающе огромная луна. Только теперь она выглядела нисколько не хитро, скорее растерянно и жалко. Действительно, широкая лунная рожа в оспинах имела сегодня глупый-преглупый вид, совсем как у нашего доктора в редкие минуты изумления от моих неожиданных признаний или у кандидата с разодранного некогда моими когтями предвыборного плаката, из тех кого-то, которых вечно выдвигают куда-то. В отличие от меня, им постоянно приходилось прикидываться, тщательно скрывать свою истинную сущность.
И чем больше я смотрел на громадный рябой диск, за что-то цеплявший в глубине души, тем сильнее ощущал нараставшее изнутри жгучее желание взвыть в полный голос, который наверняка уже не показался бы моим прежним, человеческим. Я находился сейчас в нужном месте, где подобное не дозволялось, но наверняка сошло бы с рук. Ну, подумаешь, в худшем случае, лишний раз отмутузят санитары, зато насколько легче мне сразу станет!
И тогда я  отчаянно завыл что есть мочи.