Он её ей-богу не любил…
Если называть вещи своими именами, то эта была скорее, ну или точнее - похоть. Животная страсть, которая одурманивала его мозг, заставляя его при ней деревенеть чреслами и коснеть языком.
А она была всего на всего обычной проституткой. Молодой, красивой шлюхой
Её образ терзал его ночами, изводя его, вгоняя в сладкую негу, но не приносил ни малейшего намёка на удовлетворение, даже после того как его уставшая от долгих однообразных движений рука доводила процесс до логического влажного завершения.  Он уже перестал стесняться своих соратников предаваясь греховным грёзам, ибо соратники могли всё это безобразие наблюдать, или, даже, скорее слышали, как он изводил себя ночами, стеная, охая и кряхтя, затрудняя этими непристойными звуками их сон, ибо иногда они ночевали все вместе под одной крышей.
Соратники по оппозиции. Их группа выступали резко против устройства государственной державности, против официальной религии и насаждаемой этой религией морали, против…. Да много этих «против», чтоб все тут перечислять. На самом деле они выступали против самой верхушки власти, суля другую, в сто крат лучшую жизнь тем, кто приходил внимать их речам. А в связи с некой неустроенностью уклада жизни людей в стране, а особенно молодёжи - преимущественно той её части, которая хотела всё и сразу, и чтоб им за это ничего не было - на их митинги приходило всё больше народу и народ этот всё громче и оголтелее вопил о насущном – хотим справедливости… хотим равноправия.. хотим то, хотим сё, хотим хлеба, хотим зрелищ, хотим… хотим… хотим… Если быть уж до конца откровенным, то увеличение количества приходящих на митинги было связано с тем, что они стали раздавать бесплатно еду и напитки. Да, сущая правда – горячительные напитки, но слабо же алкогольные. И это не запрещено законодательно. От этого их митинги, декларируемые как мирные акции, всё чаще перерастали в стычки и потасовки с правоохранительными органами. Кого-то даже вязали, избивали, а затем, продержав некоторое время в застенках, отпускали. Не всегда, правда, это были активисты, чаще это был простой люд, который наслушавшись пламенных речей борцов за лучший мир и вкусив при этом бесплатного пития неожиданно проникался правильными, а главное – нужными в тот момент идеями, становился крайне нетерпим к какому-либо ограничению своих свобод. За что и огребал по полной программе. 
Так вот эта шлюха выбрала их лидера. Хотя он лично не считал его лидером. Какой-то хрен приехал из глубинки, вроде как-то был даже одно время при власти чинушей, но потом был оттуда низвергнут и примкнул к ним. Да – харизматичен, смазлив рылом, имел лужённую глотку и складно пел про райские кущи, кои ждут всех тех, кто последует за ним, а уж он, этот, с позволения сказать, лидер, лично каждому щедро отсыплет благ. 
Врал, конечно. Ведь не зря ходило столько слухов о его нечистоплотности. Нет же дыма без огня. Но врал, безусловно, красиво, с душой и напором. А главное рвался к власти… к самой что ни на есть – безграничной.
А шлюха аж текла от лидера. От речей его, от миловидной мордахи… С-сука.. А на него – ноль внимания и фунт презрения, и коль уж мы тут условились говорить правду, то в её мировоззрение для него было одно ёмкое и очень точное по смыслу определение – насрано. Он это понял, когда на одном из митингов, где он, пусть и не в числе первых выступавших, со слов соратников, очень хорошо и правильно говорил массам, донося истину, набравшись смелости и под завязку бесплатным пойлом, подошёл к ней. Обозначил свои претензии на неё, озвучил свои «хотелки» и спросил – сколько?
Она глянула на него, как будто видела впервые, а потом расхохоталась. И столько презрения было в её смехе. А потом она говорила с ним – кто ты такой, чтоб посметь смотреть в мою сторону? Ты мне противен с такими речами. Кто ты, а кто – он! Что ты можешь мне дать? Ты даже сандали мне приличные купить не сможешь, по моим запросам… Сгинь лучше, нищеброд.
Он понял - это цена. Цена за её благосклонность. Хм, дороговато. Ведь он не просил быть его навечно, а всего лишь об одной ночи. И именно о сандалиях он сразу же вспомнил, когда с ним заговорили эти, ничем не примечательные, усталые лицами, двое, которые всего лишь хотели уточнить наверняка, где они могут найти этого лидера… маршрут его передвижений… поговорить с ним хотят, то да сё… Их вкрадчивые голоса почему-то пугали его, но переборов свой страх он назвал им цифру. Поторговавшись, скорее для проформы, они уплатили требуемую им сумму. Получили адрес, где лидер будет трапезничать в назначенный час в назначенное время.. Шлюха будет там же…
Лидера вскоре – убили. Выбрали для этого знаковое место… Цинично. С расчётом на то, что об этом узнает весь мир и будет об этом судачить. Расчёт оказался верен. Со шлюхи же не упало ни одного волоска.
А она… она так ему и не дала. Приняв от него обутки, отшила словами – Сейчас не время. Я в печали... Потом… – И уехала. Скорее всего к другому не менее харизматичному, со смазливой рожей, способного щедро одаривать. Шлюха!
До него вскоре дошли слухи, что на панихиде его соратники сильно приняли на грудь, и скорбь их переросла в безудержное веселье. Она тоже была там и, кажется, была пьянее и веселее всех. Да и к тому ж покинув поминальную церемонию, оставила там новенькие, дорогущие сандали. Ещё ни разу не ношенные. Обувь забрала в пользование какая-то бабенция из ихних, оппозиционных, и весьма рада сему. Говорила – шикарные, иноземные. А шлюха сама виновата и ещё себе насосёт.
А он… он повесился. Имя его вскоре станет нарицательным.
Иуда.