Резиновых дел мастер Галеско Резину не любил. Не радовала она его. Да и какая впизду радость целыми днями торчать в душной мастерской и варить вонючий каучук. А потом тянуть это дело особым способом до получения готового изделия. Тоска и ад кромешный.

― Хуяк, ― одними губами произнёс мастер, закладывая в печь партию клистирных груш.

С грохотом задвинув заслонку, он покосился на большое полутораметровое ухо, прилаженное, на манер плафона, к потолку. Чуткое ухо шевельнулось. Галеско крутанул вентиль и направился в другой конец мастерской, к резинопротягивательному станку. Ухо произвело крен, принимая нужный угол ― так, чтобы человек ни на секунду не исчезал из зоны прямой слышимости.

«Ебучий случай, ― думал человек, закидывая в рот порцию жвачки, ― и угораздило же меня родиться резинщиком. Вот был бы я, например, колбасник. В колбасной благодать, и запашок нравится. Плюс дармовая жратва. Да и левака всегда можно выгодно двинуть. А с этой поебенью куда сунешься? Ухо, блять. Кому б тебя загнать? Может, золотарям? А хули, пусть себе черпают, как раз удобно. Так не купят же, суки, знаю я их. Скажут, у нас, мол, и так говна хоть отбавляй, ты ещё, бля, с ухом. Или купят? Если по дешёвке?»

Галеско украдкой взглянул на потолок. Из уха выехала гуттаперчевая рука, показала мастеру средний палец и заехала обратно.

«Иннах» ― беззлобно подумал мастер. И продолжил свою мысль: «Даа, колбаса это заебись. Это вкусно. С одной стороны. Но есть ведь и другая сторона медали. А ну, как запорю косяк? Оступлюсь в морально-бытовом смысле? У нас-то по-простому, по-людски: выехала лапа, поставила десять тысяч шалбанов ― и пиздец. Будь здоров, Иван Петров. То есть господин Голеско. А у них, в колбасной? Могу себе представить. Вот и выбирай что тебе больше по душе: жвачка во рту или колбаса вжжжооохохоо... Эх, Голеско, Голеско, понял теперь, куда  могут завести тебя твои вольные думы? Хотя, постой, что значит ― куда? Это опять же, с какой стороны посмотреть. Если, например…»

Клац! ― сработало реле. Галеско мгновенно прекратил думать, выдернул из стойки ухват, бросился к печке, рванул заслонку и вытащил наружу ведёрный тигель. Не медля ни секунды, метнулся обратно к станку. Желтоватая булькающая масса полилась в форму, мастерская наполнилась противным запахом. Досчитав до двадцати четырёх, мастер загнал форму в станок и принялся производить замысловатые, одному ему ведомые манипуляции.

Ровно через час новенькое изделие лежало на столе. Было оно точно такое же, как старенькое, прилаженное к потолку. Один в один. А ещё через минуту завыла сирена и произошло два события.

Событие первое: ухо на потолке сморщилось и отвалилось. Шлёп.
Событие втрое: на порог мастерской ступил безразмерный ласт. Шлёп.

Сверкающий аквалангист прошлёпал к столу, взял свежевытянутое изделие и что-то протрубил в свою трубку. Мастер покорно повернулся лицом к стене…

Солнце давно уже спряталось за силиконовыми холмами. На прорезиненных столбах гудела авиационка, проводя от уха до уха важную информацию. Какой-то подгулявший презерватив горланил песню про розового слона. Плёнка, подёрнувшая гавань, тихо шелестела в темноте, переливаясь всеми цветами лунного спектра. В глубинах космоса мерцал Спасательный Круг.

А в маленькой мастерской горело окно. Голодный, но счастливый мастер Галеско, задрав голову к потолку, не замечая времени и не ощущая пространства,  резался с торчащей из уха пятернёй в любимую всеми пупсами игру, известную под названием «Ножницы  ― Бумага ― Камень».