Если бы в природе существовала своя киноиндустрия, то сценарии были бы за весной, лето - декоратор, а осень -  режиссёр. Непонятый режиссёр, мастер трансформации света, который нашёл себя в чистке от всего пёстрого, в красоте клеточного изнеможения. Спасаясь от съёмочного процесса по домам, люди с радостью ширят в умах красочные и донельзя банальные мечты до размеров созвездий. А где-то по другую сторону оконных рам Стрибог рвёт с крон сухую листву, вальсирует с ней по улицам и с силой швыряет в огонь неоновой рекламы.

В ту ночь карие глаза осени стекали дождевой водой по грязной шее бездомного, заколотого в парке; отражались слезой на использованных кусках латекса под окнами домов; заглядывали в лобовое стекло черного минивэна, попиравшего шумом двигателя тишину безлюдной улицы. Машина остановилась, подъехав к круглосуточному магазину на заправке.
В салоне автомобиля спорили двое, точно нерешительные заговорщики возле спящего короля.

- Вальд, ты уверен, что твой дедушка нам не помешает? Я ничего против него не имею, но как мы выскользнем, если нас накроют?

Вальд, сидевший за рулем, семнадцатилетний закомплексованный подросток. Не тронутое жестким волосом щетины лицо, худощавый, со впалыми и оттого немного грустными голубыми глазами. Из-под дерматиновой куртки мелькал вязаный свитер, растянутый в локтях и животе, кем-то из его давно почивших родственников.
Вальд сузил глаза, как хитрый сёгун.

- А что с ним не так, детка?

Сидевшая рядом еврейка Хана-Лея не разделяла его увлечения к наживе мелкими разбоями. Адреналин занимал собой всё в её односоставной формуле счастья. Правый глаз был чуть больше левого, словно щепка попала под веко у самой переносицы, а волнистые волосы перевёрнутого парика ниспадали каскадом на плоскую грудь.

Она повернулась вполоборота и посмотрела вглубь минивэна.
На инвалидном кресле сидел крепкий на вид старик. Одет он был в дутый жилет со множеством карманов поверх бежевой рубашки с якорями и в сетчатой бейсболке USA. Одной рукой старик сохранял равновесие, держась за ручку задней дверцы, второй - сжимал узи. Его голубые глаза светились из глубины черепа, как кубики льда на солнце.

- Да он же, блядь, инвалид! Он не налётчик, не спринтер по бегу и не второй Вольф Мессинг.

- В такую погоду ни один дурак не околачивается в округе. Слушай, детка, мой дед имеет на это право больше, чем кто бы то ни было. Он жизнь отдал  работе и семье, был самым миролюбивым мужиком на свете. А что он получил взамен?

Вальд с нежностью посмотрел на дедушку, который то и дело подносил оружие к лицу, целясь в воображаемые цели.

- Беспогонные пешки вытащили его из дома по наводке. Заметь, только на четвёртые сутки он согласился с обвинением в убийствах продавца и подельника, которых не совершал. И всё, мать, ку-ку. Восемнадцать лет от звонка до звонка. Да и что он мог возразить, не имея ни капли власти?! А теперь, отмотав своё сполна, мой дед хочет узнать, за ЧТО он столько вытерпел. И я его прекрасно понимаю.

- А если бы его тогда лжеобвинили в изнасиловании? - Наталкивала на чувство собственничества Хана-Лея.

- Я бы инсценировал так, чтобы он изнасиловал тебя, детка. Он,- Вальд кивнул на старика головой, - та же биомолекулярная масса, что и я только в другом временном пространстве. Поэтому, кто именно тебя выебал бы: я или мой предок зависит только от широты твоего восприятия. 

-  Ой, всё!

- Не злись, дура. Давай лучше воплотим в жизнь большую мечту маленького человека?

Заправку построили под старой водонапорной башней, которую выкрасили в большой желтый блин, прячущийся на треть под клетчатым пледом. Каждую ночь луна проходила рядом с башней так, что издалека казалось, будто на город смотрят глаза мелкого божка.

- Делаем так, детка, мы с дедом заходим внутрь, быстро проворачиваем дельце и выходим. Ты останешься здесь и будешь следить за обстановкой. Выкуриваешь сигарету и, если к тому времени мы не выходим, то идешь за нами. Если появляются посторонние, берешь их на мушку и заходишь с ними внутрь. Если появится мусор, ты возвращаешься в машину, подъезжаешь к входу и, не заглушая мотор, приходишь за нами. Хорошо?

Хана-Лея насупилась и отвернулась к окну, ничего не ответив. 

Вальд помог предку выбраться из машины и докатил его до магазина.
От входа до стойки продавца было не больше десяти метров.  Проезжая под лампами тёплого света старик вдруг почувствовал, как накопленные в тюрьме терабайты обиды разархивируются в его груди. Захотелось рыдать навзрыд, рвать с себя кожу или подставить шею под топор лесоруба за всё то, чего не было и уже не вернуть.

За прилавком дремал продавец с инфантильными чертами лица, закинувший ноги на стойку.

"Чёрт, да он природой уже опущен". - Подумал дед и взвизгнул: - А ну, петух, руки в гору!

Кассир рухнул на пол.

- Что происходит? Что вам надо?

- Это ограбление, тупиздень. И... И... Под шконарь, мразь! - Неожиданно для себя приказал старик.

Кассир глупел на глазах, а Вальд с гордостью взирал на предка, думая, что он несмотря ни на что ещё довольно крепок.

- Я вечером отдал выручку инкассаторам. Двадцать первый век же на дворе. Никто подолгу не хранит деньги в кассе. - Оправдывался тонким голосом работник магазина.

- Ты мне пизду в лапти не обувай, щегол. Где монета?  - На старика снизошли тёплые волны власти. - Внучок, посмотри в кассе.

Вальд обогнул прилавок и встал спиной к продавцу.
Дедушка успел заметить, как напротив виска внука появилось чёрное дуло пистолета.

- Брось оружие на пол! - Приказал продавец, брызжа слюной.

Вальд уронил пистолет под ноги.

- А теперь ты бросай, старик. Я сказал, бросай! Теперь я здесь главный, понятно?

Родственная связь говорила в сердце деда словами любви, но годы лишений и мытарств полностью уничтожили восприимчивость к слуху. Теперь он уже не мог просто так отдать эту каплю власти, не прожевав её, не развратившись ею.

- Извиняй, внучок. - Дед вскинул узи на прячущегося за внуком продавца и нажал на курок.

Первая пуля попала Вальду в живот, вторая в грудь, третья в плечо, четвертая пуля попала в голову кассира. Прошло несколько минут.
Ни чувства удовлетворения, ни радости, ни гордости. Только пустота, словно он и не выходил из тюрьмы. 
С улицы донёсся звук полицейской сирены.
Дед вставил дуло в рот и выстрелил.
Завалившись всем телом вперед, он выпал из инвалидного кресла, сильно задев витрину с сувенирами.
Сфера с причудливым замком, по которой кружит снег, если ее встряхнуть, упала рядом со стариком и раскололась.


В замке господствуют паразиты, занявшие его после бегства исконных обитателей. Сломав все двери и залепив окна грязью, они обустраивают его в огромный улей, где каждый точно знает для чего рождён и чему служит.

Овальная пристройка, увенчанная башенкой с бойницами - самая посещаемая часть улья. Она отводится под ритуальные обряды и используется на порядок чаще остальных.
У паразитов одинаковая синяя панцирная оболочка тела, которая позволяет не замерзать при низких температурах, а все их мысли - это эхо приказов королевы.

При рождении жители улья делятся на строителей и слуг, поэтому в их языке нет слова "инакомыслие". Нет ни убийств, ни иронии. Пища в виде кротов-гигантов добывается ими из постоянно удлиняющихся вглубь земли нор.

Второй по величине склад в замке заполняется провиантом вот уже несколько дней. Когда задание выполнено, и последний строитель закрывает за собой дверь, он видит, как огромный сухой пласт грязи обваливает потолок. Сквозь брешь в помещение белыми комьями снега врывается метель. В суете мелькания на небе объёмно вырисовывается расколотое небо, осколки которого медленно разлетаются в разные стороны.
Строитель, боясь за жизнь королевы, стремглав бежит в келью слуг, где бремя ответственности с него снимают вместе с головой.

- Предсказание сбылось, значит, древние говорили правду. Надо обо всём срочно рассказать королеве. Ей решать.

Горстка служек старческой рысцой движется через длинные коридоры, сквозь толпы строителей сменяющихся в забоях. 
В святилище на обширном балконе второго этажа живёт королева. Единственная самка в улье.
Старый слуга шаркает окаменевшими пятками по деревянному полу, приближаясь в поклоне.

- Моя королева, боюсь у меня плохая новость.

- В чём дело, раб?

- Мы полагаем, что сбылось предсказание. Трое богов мертвы и теперь небо безвозвратно расколото. Обломок, который летит на нас настолько огромен, что сметёт нашу землю. 

- Сколько осталось времени?

- Его не осталось совсем, моя королева. Что Вы прикажете?

- Слушай внимательно, раб, всему улью немедленно прервать работу и собраться здесь, как можно быстрее.

- Повинуюсь, госпожа. - Старый слуга, не оборачиваясь, отходит к лестнице.

В своё правление, полученное по праву рождения, королева периодически неистово самодурствует. Сближаясь на время с одним из паразитов, она одаривает его любовью, а потом при помощи слуг публично казнит. Она могла бы и не убивать верных подданных, но мешает умственная неполноценность и излишняя эмоциональность.

Вскоре проходы в молельню заполнены до отказа. Теснота ликует.

Королева подойдя вплотную к перилам балкона, заглядывает в красные лица, на которых безошибочно читается бремя невыполненного долга.

- Сегодня сбывается древнее предсказание и вам выпал великий шанс умереть в объятиях королевы. Бейтесь насмерть, рабы, и сильнейший из вас получит в награду меня! - Королева энергичным движением распарывает власяницу у себя на груди и показывает толпе четыре пары фиолетовых манительных сосков.

В молельне тут же начинается бойня. Королева, пританцовывая, подходит к своему ложу, и валится спиной на перины старых хозяев. Смесь из предсмертных криков и хвалебных молитв вводит королеву в экстаз.

- Да... - стонет королева. - Ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё!

Слова, слетающие с сотен губ, обжигающими брызгами пронизывают её тело. Лёжа на кровати в сладкой истоме королева извивается всем телом, хватает ртом воздух и закатывает в блаженстве глаза. Молитвенный хор растет, и улей впадает в групповой транс. Королева вытягивает перед собой лапы, хватает ими воздух и втирает в тело. Ей кажется, что она способна поймать каждое слово и, словно мазь, впитать в себя.

Когда две трети рабов уже повержены, под сводом потолка раздаётся звонкий грохот и по стенам бежит вибрация. Пыль и краска ложатся мелким крошевом на затопленный кровью пол.   

В последнем до катастрофы рывке королева кидается к краю балкона, желая, чтобы её все увидели, но оступившись, перелетает через перила и падает в гущу сражение, прямо на рубящие мечи. Замок окончательно рушится под тяжестью обломка неба.
 
В последнюю минуту жизни королева видит на алтаре некого божества, построенного старыми хозяевами, поднос с костями, на котором стоит пара кукол, сплетённых из шерстяных ниток. Одна из них это ребёнок в зелёных шортах и футболке, вторая - дымчатый котёнок с прямоугольным стальным баком вместо головы. 


Ребёнка назовут Анахорет, а его необычного котёнка Коброй. Когда ребенок впервые увидит котёнка, то сразу подзовёт его к себе. Усадит его на свои мягкие, гнущиеся колени и спросит: - Что у тебя с головой, котёнок? У тебя нет ни рта, ни глаз, ни ушей. Тебе больно?

- Таким меня сделали боги, человек. – Мурлыканье будет доноситься откуда-то из глубины стального ящика. - Мне никогда не будет больно, если у меня появится хозяин.

- А как тебя зовут? - Спросит ребёнок.

- Ты можешь называть меня как тебе угодно. Прошу лишь приласкай меня и стань моим хозяином.

Анахорет с удовольствием погладит тёплое шерстяное тельце котёнка. Кобра от удовольствия замурлычет и выпустит мягкие коготки.

В доме, который сложат из костей исчезнувшей птицы, они вместе переживут свою шерстяную вереницу лет. Анахорет с раннего возраста будет проявлять интерес к книгам, которые покажутся ему более реальными и искушёнными, чем его однообразная жизнь.

В один из дней, когда вместо плетеного солнца с неба посыпаются мокрые обрывки ниток, Кобра будет лежать на животе мальчика. Анахорет, не отрываясь от чтения книги, будет мерно её гладить от шеи до хвоста. Вдруг привычное мурлыканье сменится скрежетом металла. Мальчик увидит, как передняя створка стального бака приоткроется и оттуда вытечет немного раскалённого докрасна жидкого металла, который выжжет ему часть желудка.   
Анахорет отбросит от себя кошку и будет держаться обеими руками за дыру в животе.

- Что с тобой, Кобра? За что ты так поступила со мной?

- Извини, пожалуйста. Эта всё моя не расплёсканная нежность к тебе, хозяин, которую я не могу выразить иначе. Иногда это чувство переполняет меня настолько, что я не могу контролировать его. Оно само вырывается из меня. Это моя неудобная любовь.

- Я запрещаю тебе делать это! Ты же знаешь, в каком мягком мире мы живём. Твоя любовь сожжёт меня без остатка, Кобра. В следующий раз, когда почувствуешь, что не справляешься с чувствами, будь добра, выходи из нашего дома.

- Конечно, хозяин. Извини меня.

Анахорет возьмёт иголку и свяжет внутренности вместе, чтобы не расползтись самому по ниточке. Из-за прожжённого места он будет несколько короче, что выразиться в сутулости.

Через годы волокна мальчика будут пропорционально расти, на лице выступят черные нити, которые он будет срезать время от времени, голова станет тяжелее, а руки толще. 
Кобра же будет расти, буквально, на глазах.

Вязаные соседи никогда не будут ходить с визитом к странной парочке. Самодостаточный сутулый мужчина будет проводить всё время за книгами, которые будет покупать в самых дальних уголках их мира, а кошке никто и не нужен будет кроме хозяина.

Однажды Анахорет проснётся от неприятного запаха и, выйдя из дома, увидит бушующий вдалеке пожар, от которого будет идти, покачиваясь в бессилии Кобра. Со временем пожары будут происходить всё чаще. Анахорет же перестанет замечать вообще что либо, и полностью погрузится в любимые книги.

К тому времени, когда соседи двинутся войной на Кобру и её хозяина, она будет достигать своими размерами до неба. Огромный, перегруженный любовью бак затмит собой солнце, так что все земли в округе окажутся в его тени.
Анахорет привычно будет лежать в гамаке, увлечённый книгой, когда Кобра, распластавшись на земле, спросит его: - Хозяин, нас хотят убить. Что прикажешь мне сделать?

- А? - Отстранённо спросит Анахорет, не поняв вопроса.

- Люди идут сюда, чтобы убить нас. Что мне делать, хозяин?

- Мне всё равно.- Ответит мужчина и снова погрузится в чтение.

- Стоит ли мне убить их, пока они не убили нас?

Невдалеке послышатся рассерженные крики кукол, которые будут призывать к убийству огненного монстра.

- Мне всё равно, Кобра. И вообще я тебе не хозяин, так как их на земле не существует, понимаешь? Мы все равнозначны, поэтому решай сама. Я люблю только читать и не хочу решать, кому жить, а кому умереть. Мне плевать на мирские дрязги, и я со смирением приму любой уготованный мне исход.

Кобра выпрямится в полный рост в тот момент, когда её лапы начнут резать ножницами взбешённые соседи. У неё больше не будет хозяина, который отречётся от власти над ней.
Один из острых углов её стальной головы изменится под внутренним давлением в выпуклый, мятый полушар. Давление будет ежесекундно расти, пока вся её голова не превратится в неправильную окружность, распираемую изнутри жидким металлом.

В отчаянии Кобра потеряет остатки контроля над собой, и передняя планка её головы оторвётся под напором всепожирающего пламени, которое обрушится на шерстяную землю, на вязаных человечков, на синее кружево неба. Столб пламени будет мерно прожигать землю насквозь до момента, когда сгорит всё вокруг и не останется от планеты ничего кроме пепла.

Уничтоженная планета развеется по космосу. Пройдут миллиарды лет, пока из туманности не образуется ядро новой планеты, на которой в будущем зародится жизнь. Тысячелетия будут сменять друг друга новыми нравами, укладами, войнами, катастрофами. 

И так на новой планете прошло немало времени, пока не наступила ночь, когда карие глаза осени стекали дождевой водой по грязной шее бездомного, заколотого в парке; отражались слезой на использованных кусках латекса под окнами домов; заглядывали в лобовое стекло черного минивэна, попиравшего шумом двигателя тишину безлюдной улицы.