* * *
– А-а, Лизавета… привет-привет! Чем занимаешься?
– Не видишь, цветочки здесь нюхаю в позе страуса… Ставраки, мне нужен греческий паспорт! Два!
– А я что, консул?!  Рядовой сотрудник ФМС… зачем бросать наследие предков?
– Я отыскала его в матрасе… самое время тикать отсюда! Рвать когти!!
– Кого отыскала, консула?!
– Боже! Всё тот же бытовой кошмар… сядь молча!

Услышав о Лёшике, Манюня долго не могла успокоиться.
Но, совладав с собой и вспомнив учёбу с Вигдорчиком, наконец-то пискнула в трубку:
– Э-э… оставьте номер, я перезвоню. Чуть позже! Как вас зовут?
– Э-э, нет! Мы позже побеседуем, только в ином ключе… кто говорит? А кто спрашивает? Манюня, я Сиплый. Земляк твой – бывший уже, поди…
– Это вам молочка горячего надо, с мёдом, – выпалила Маня.
И тут же охнула: вот дура-то! Но в трубке довольно хмыкнули:
– Вместе попьём. Сегодня в девять, ресторан «Де Пари». И ёжика с собой не бери!
– К-какого ёжика?
– Лысого! – снова хмыкнули в трубке, и разговор прервался.

Так долго Маня не предавалась размышлениям, пожалуй, со времён второго аборта.
Первый-то вышел без размышлений: о чём гадать восьмикласснице? Дальнейшее – молчанье… вот гадство! Маня даже стукнула себя по коленке. Сказать, не сказать Вигдорчику? Та-акого полкана, небось, спустит!
А промолчишь, сиплый хмырь всю малину обгадит. Вот что! Пора звонить мамочке-Лизавете.
Мамочка непременно отыщет выход.

– Мамуля!
– Та шоб тебе повылазило! Сто тридцать семь, сто тридцать восемь… ну, шо там у вас, Москва по новой сгорела? Адвоката на нары приняли? Хлеб в доме кончился? Не бойся, скажи мамуле… булочную поищем.
– Да какая булочная… Я чего в столицу-то сорвалась.
И Манечка поведала, как на духу, всё, что вы уже знаете.
– Картина! – откликнулся «Помидорный Король». – То есть получается, вы грохнули и утопили двух мальчиков, как выражаются в суде, на почве личной неприязни. Но ты-то  каким здесь боком? И почему – Москва? А-а, понимаю. Ослика в адвокатуре нашла, взнуздала, и в стойло… ну, не дура?
– Погоди, мамань! Дура, не дура... это ещё не всё. Подсыпался какой-то Сиплый, о Лёшке спрашивал.
– А где ты дела вашего Лёшку?
Манюня, как могла, объяснила приметы места, где затонул автомобиль с пистолетом и парой трупов.

Помолчав, Лизавета скомандовала:
– Замри! Мне надо перезвонить…
С минуту покопавшись в списке контактов, она воскликнула обрадованно:
– Вот оно! Алль-ёу… Марат Гасанович? Что, не узнали? Богатой быть. Если не сдохну от помидоров и дочкиных шалостей. Да, это Лизавета! Как ваше-наше дельце со взломом? Уже раскрыли? А печень? Пошаливает? Это к дождю… к какому дождю? Из правительственных наград! А у меня к вам снова подарочек. И с вас кое-что взамен…начнём, как всегда, с подарочка! Скажите,  с неделю тому назад нигде не пропадало транспортное средство? Ах, вместе с мотором… то есть, с водителем! Так я вам место скажу… тут рыбаки ко мне заходили. Не за червями, нет! Просили на выпивку…  только сети распустят – зацеп! Ныряли-ныряли, аж ноздри на сторону – всё без толку. Камни кругом, а под камнями машина стоит, вроде бы милицейская… да-да – полицейская. Что менты, что понты, одно го… я говорю, простите за болтовню, Марат Гасанович! Ха-ха-ха. Маратик, я очень волнуюсь. Как в детстве, перед контрольной по алгебре, которую ты у меня непременно сдуешь. Ой, да! Был бы отличником, не вышел бы в прокуроры… что - мне подарочек? Какой? Ах, да. Потом узнаешь… вечером заскочу. Сердечное адью Виктории Палне! И вам не хворать…

Потискав кнопки сарделечными пальчиками, унизанными кольцами с безвкусно-огромными стразами, Лизавета прочистила гортань львиным рыком и затараторила в трубку:
– Слушай сюда и никуда не денься! На встречу с Сиплым пойдёшь. Оденься как надо. В том смысле, что оденься, дура, а не разденься! За Лёшу ответишь, что имя мозгалика, который его шлёпнул, узнается завтра утром. Откуда-откуда... из-под верблюда. И не забудь, за что его чпокнули! Не верблюда, а Лёшку! Ну, ты вся в папочку. Неуважаемый поступок сделал твой дорогой покойник… нигде не уважаемый, пора бы усвоить! Что ж, наверху ему теперь объяснят…  что – мамочка? Да не реви ты, собственные нюни некуда стряхивать. Что ещё про Лёшку помнишь? В матрасе? Да мне на ваши… в каком матрасе? Поискать? Общаковые?! В Господа-Бога, вашу мать! Да, я по-прежнему – ваша мать… э-эх, звали девки на аборт!

Матрас – точнее, лучшая перина из Маниного приданого – был Лизаветой немедленно вскрыт, и лёгкий гагачий пух извергся из него бесшумным вулканом, выявив два прочных пергаментных пакета, перевязанных шёлковыми шнурками. Вскрытие показало, что в Лёшиной заначке тридцать с лишним миллионов рублей и два миллиона долларов. Лизавета машинально прикинула, сколько жизней потратила бы на подобную выручку. Повздыхав, опомнилась, плюнула в сердцах и, озираясь, впихнула пакеты под наспех отодранную половицу. Кое-как приладила половицу на место, пару раз попав молотком по пальцам… всё, надо думать дальше.

Сидевший в уютном месте Сиплый налил чайный стакан водки «Хортиця».
Положил рядом корочку хлеба, махнул рукой застывшему в ожидании гитаристу.
И пролилась по залу тоска:

Вот тропиночка уже пройдена,
Попрощаюсь на меже с Родиной,
Где кромсал я налегке хлеб ржаной
Плотогоном по реке каторжной...
По ночам саднит плечо колотой,
Пролетела ни о чём молодость,
Процарапала гвоздём-малостью
Тех, кто с детства обойдён жалостью.

И где-то за рекой, в забытых памятью сенокосах, грянул девичий хор:
Лоскутами небо со-орвано… в два крыла!*

Манюня в растерянности застыла: в кафе «Де Пари», неподалеку от офиса Аарончика на Большой Бронной, музыкантов не слыхивали!
Чаще надо бывать на людях, упрекнула она себя и осмотрелась по сторонам. Человек, сидевший в углу, поднял на Маню взгляд пронзительных серых глаз с изумрудно-серебряной поволокой. Кивнул небрежно: садитесь, барышня!
Сердце Мани затрепетало и сжалось.

Это был давно обещанный принц!
И прибыл он, естественно, из-за гор, с тяжёлым казённым делом…
– …А потом я бросила пистолет в салон и вместе с Вигдорчиком столкнула машину в море, – закончила Маня невесёлую повесть.
– Так, первый вопрос решён. А где же деньги? – спросил Сиплый.
Собираясь ответить, Манюня вдруг ощутила чей-то пристальный взгляд.
Подняв голову, она заметила, что метрдотель ресторана лёгким, почти небрежным кивком указывает на неё каким-то строгого вида мужчинам в неброских костюмах. Внезапно решившись, она схватила Сиплого за рукав и выдохнула ему в лицо:
– Деньги будут… а свободу через час потеряем!
И кое-что добавила шёпотом.

– Всем оставаться на местах! У меня заложник. Если я не выйду на улицу, то перережу ей горло! – прокричал Сиплый, и Манюня невольно поморщилась: по голосу, это не Джонни Депп… но в жизни гораздо круче!
– Везли бы лучше прямо на кладбище! – плачущим бабьим голосом причитал Вигдорчик, незаметно для себя притопывая на месте. – У меня практика, восемь голодных ртов здесь и пятеро дома!
– Как это пятеро? – опешила Ставридка. – У вас жена и две дочери! Моего, между прочим, возраста.
– Но, слава Богу, не поведения! Убирайтесь уже, как вас там…
– Вадим Петрович.
– Убирайтесь-ка поживее, Вадим Петрович! Я провожу вас к пожарной лестнице.
– Но мы не всё сказали друг другу, – ответил Сиплый.
И два незаконных вора, как по команде, уставились на Маню-Ставриду.

Да так пронзительно, что Маня осознала – вот он, редкостный момент истины!
Что бы она сейчас ни решила, что бы ни сделала,  это предопределит всю её дальнейшую жизнь.
И Манюня, как истинный перст Судьбы, сказала то, чего никто от неё не ждал:
– Переоденьтесь в Досины тряпки, Вадим Петрович! Я выведу главным ходом…
Досей Ефимовной, если вы ещё не забыли, звали бывшую секретаршу Вигдорчика, подвинутую Маниным появлением на пенсию.

Трое суток парочка, в буквальном смысле слова, отлёживалась на конспиративной квартире.
Сиплый с удивлением обнаруживал в себе полузабытую нежность, он даже невольно вспомнил, как в детстве мама утешала его разбитое сердце: не заводись, Вадюся – женщины любят тех, кто их любит! А вовсе не тех, кто любит только себя… впрочем, другая мысль терзала его гораздо серьёзней. Почему менты им дали уйти? В нерасторопность легашей не верилось ни на грош. А Манюня… Манюне казалось, что ей не хватает воздуха. Вот-вот, ещё одна секунда объятий, и грудь взорвётся в избытке чувств!
Обратно в горы тебе пора, дышать на побережье солёным ветром, советовал Сиплый.
Но взгляд его, весь в изумрудной пыли, смеялся нежно и следовал везде за Манюней. Им было хорошо и покойно вместе.
Пока не зазвучал мамин голос:
– Вы где, всё ещё  прячетесь? Сядьте там и слушайте сюда! В аэропорту Шереметьево, Манюнь, в ячейке хранения (последовали номер и шифр), лежат паспорта с билетами на рейс в Грецию, в Родос. В Родосе вас встретит человек, который отвезёт на остров. А с острова, тут я, конечно, волнуюсь… мне твёрдо пообещали, что вас с собой захватит экскурсионный корабль с Израиля.
– Так далеко ещё никогда не бегал, – удивлённо сказал Сиплый, слушая по громкой связи Лизаветины наставления.
– Навязал Господь зятька… сиди и помалкивай!
– Но-но, мадам! Тётка – ещё не тёща.
Слушая их перепалку, Манюня отчаянно жестикулировала: заткнись же ты, ради Бога!
Сиплый спохватился, демонстративно зажал рот рукой.
– Ваш рейс через восемь часов. Выходите пораньше, смените по дороге пару такси. Фу-ух, кажется, всё, ничего не забыла… ах, да! В ячейке найдёте немного мелочи в евро и пару карточек «Виза». А в самолёте не напивайтесь, высадят без парашюта где-нибудь над Воронежем…
– Спасибо, мамань! Ух ты, как здорово!

– Владлен Григорьевич? Моё почтение… эта линия свободна?
– Со свиданьицем, Марат Гасанович! Можете быть совершенно спокойны. Это мой частный канал.
– Как там мои подопечные?
– Как договаривались. Мы их немножко спугнули, они сбежали и затаились… ох, видели бы вы нашего друга Сиплого! После трёх лет активного розыска – в жёлтом старушечьем балахоне, на каблуках, в серебряном парике! Ребята вволю нахохотались, хоть в гей-бесячьем центре вывешивай, в качестве контр-пропаганды…
– М-да. Обхохочешься.
– Извините. Сели на греческий рейс. Документы, деньги, визы – всё в лучшем виде. А карточки вы им сами оформили? Кстати, что у них с общаком? Так нигде  и не всплыл, простите за каламбур?
– Не надо этаких каламбуров. Кодлу Сиплого повязали, за мелкими исключениями. От них на волю пойдёт малява, что именно Сиплый грохнул Лёшеньку Тирьяка и нашего недоумка, сдал корешей, скрысячил общак и смылся. Это перекроет нашему мальчику пути возврата на Родину. Он очень нужен в Израиле… меня просили помочь, не так давно серьёзную фигуру влияния нечаянно взорвали на остановке. Сиплый по матери – Беренштейн, так что вопросов к нему не будет. Да и Манюня, похоже, чем-то к нему прониклась… маменька так считает. Эх, Манину бы маменьку, да вам на подмогу! Простите за каламбур. Общак пока не нашли, но вашему оффшорному фонду кто-то сделал несомненный подарок… наверное, ко дню ангела.
– Хорошая новость, Марат Гасанович! Ну что, встретимся на Балканах?
– Да, скоро на покой… в Черногорию планируем, на месячишко.
– Привет Виктоше! Супруга моя вам кланяется.
– Привет вашей Настеньке! И моя!

И ещё один недолгий звонок:
– Приемная ФМС? Позовите Никитоса Ставраки… привет, Никитос!
– Мара…
– Давай без имён! Спасибо за услугу, паспорта прошли без запинки.
– Да вы… да я, непременно…
– Нет, больше проблем не будет. И ты не создавай мне проблемы.
– Понял.
– Ну, вот и славно. Отбой.
.
_________
* Стихи автора.