В то, что Шкурка выходит замуж, вначале никто не поверил. Шкурка это Анжела Шкуропятникова, лучшая подруга моей жены Людки. Она представляла собой такой типаж невесты, как потреблядь-неудачница. Это вид потребляди, который когда-то переоценил свойство своего шикарного тела, притягивать богатых мужчин. Потреблядь, это женщина, по глубокому собственному убеждению, созданная исключительно для потребления материальных благ и удовольствий. С молодых ногтей, с нежного пушка в паху потребляди воспитываются, живут и умирают под аккомпанемент песенки «ЛучшиедрузьЯдевушек, это бриллиа-ан-ты…». Но над всеми их желаниями доминирует одно - желание, заполучить автограф от владельца Паркера с золотым пером, и не только в своём маленьком блокнотике с волосатой обложкой, расположенном между ляжек, но и в документах ЗАГСа. Но проходит год, два… десять и потреблядь-неудачница с ужасом осознаёт, что расписываются в её затёртом блокноте, уже даже не шариковые ручки, а простые карандаши, да и те, всё реже и реже. Но даже простые карандаши речи о ЗАГСе уже давно не ведут.

Так что в то, что Шкурка выходит замуж, вначале никто не поверил. Но ещё больше ей не поверили, когда она рассказала, что уже ездила с женихом в Израиль, знакомиться с родителями. Это было что-то невероятное, а уж то, что она рассказывала про самого жениха, и вовсе было фантастикой – тридцать пять лет, не алиментщик, не алкаш, не торчок, (здесь внимание) еврей, нотариус, квартира, машина, при деньгах… и родители в Израиле. Была тут какая-то тайна, закавыка, подвох, так сказать, подъебончик - ну не бывает же чудес на свете.

Уже при первом нашем знакомстве с женихом у Шкурки дома, всё весело встало на свои места. Смешно мне стало ещё до того, как жених появился, когда Шкурка, услышав звонок в дверь, засуетилась, заприхорашивалась и, жалобно посмотрев на нас, попросила, - только вы не смейтесь, а то он обидчивый.
- А что бы мы смеялись, ты нас совсем за бескультурных идиотов держишь  что-ли?! – удивившись и даже немного оскорбившись, прошипела Людка в спину Шкурке и ткнула меня в бок локтём, когда я начал пальцем ковырять в носу, рассматривая, выставленную на стол в честь прихода жениха, фендипоперную бутылку. Возмущённый панибратством жены, чтобы сделать ей замечание в стиле, - ты охуела что-ли, так локтями пихаться?! - я повернулся было к Людке, но  по испуганному её лицу понял, что что-то произошло, что в комнату уже кто-то вошёл, и это явно был не просто обидчивый нотариус… Это был пиздец…

Я не смеялся… но не смеяться я не мог. Я молчал и давился рыданиями, выдавая их за внезапно напавшую икоту. Из глаз моих сами  собой текли слёзы.  Увиденное ошеломило меня. Описать это я не смогу, но чтобы вы хоть отдалённо поняли, о чём я…

Такое бывает с родными братьями или даже близнецами-двойняшками, вот вроде бы одно лицо, тот же нос, тот же рот, глаза, но есть маленький штрих, который не только всё портит, но просто уродует и рот, и нос, и глаза. Вот где-то папа перестарался, а где-то мама недоусердствовала и нате вам, то же самое лицо превращается в шарж, пародию, злую карикатуру и вот один брат получился  сипматяжка, а второй, мягко говоря, как-то лицом не вышел…
Вы кино «Властелин колец» смотрели? Там был такой персонаж, горбатый, худой, с сосульками грязных волос обрамляющих лысину, глазами навыкате и кривыми тёмно-жёлтыми зубами – Моя прелесть, моя прелесть, - гнусавил он, обращаясь к кольцу. Так вот, этот самый персонаж был братом-близнецом нашему жениху, точнее, двойняжкой-симпатяжкой. Да-да, а жених у папы с мамой, как-то не удался.

Как самая близкая подруга, моя Людка должна была стать свидетельницей на свадьбе Шкурки и уродливого Голума. Нечего особенного от неё не требовалось, суетой и организацией конкурсов должен был заниматься специально нанятый тамада. Как игриво намекнул Голум, в её обязанности, по старому обычаю, входило потрахаться со свидетелем, чтобы семейная жизнь молодожёнов была крепче. Хотел я, было, ему всечь, за его игривый намёк, но жалко стало убогого.
Не смотря на образовавшуюся сразу после первого знакомства антипатию, на свадьбу я всё-же решил пойти. Хоть я своей Людке конечно же доверяю, но, сами понимаете, пьяная женщина - вещь непредсказуемая, тем более, если семейная жизнь близкой подруги стоит на кону.

Чем ближе я узнавал Голума, тем больше разбирался в самом себе. Несмотря на наличие в Израиле двух корефанов-евреев – друзей сопливого детства, я оказался ярым антисемитом. Я просто не переваривал этого жидяру. Да что там я, Василий Творожок-Залупкин – потомок древне-русского боярского рода?! После знакомства с Голумом, любой Зяма Шниферсон, последыш колена Данова, проникся бы идеями фюрера Адольфа и так возненавидел евреев, что нарисовал на собственном лбу фломастером звезду Давида, после чего, затравился бытовым газом и сжёгся в микроволновой печи, в промежутке расчленившись двуручной пилой. Да-да, вот так, как мочалкой протёр бы себе позвоночник до грудины, с садистскими криками, - так тебе, морда жидовская! - и сложился в микроволновку, как ассистентка фокусника-иллюзиониста. Шучу, конечно.
Причиной образовавшейся прохладцы в наших с Голумом отношениях явился даже не его внешний вид. Его моральный облик был ещё отвратительней. Два, часто вступающих в конфликт, чувства разъедали его зловонную душу – алчность и зависть, усугубленная амбициозностью. С одной стороны он не мог смириться с мыслью, что у него что-то хуже, с другой, сделать лучше, чем у других, ему не позволяла жаба.

Через несколько дней после знакомства позвонила Шкурка и спросила у Людки, сколько гостей было на нашей свадьбе. Узнав, что стол мы заказывали на пятьдесят персон, разочаровано сообщила, что они заказали только на двадцать.
Мы с Людкой стали прикидывать, сколько рублей им в конверт положить. Сошлись на трёх, в смысле тысячах, ну из расчёта, что где-то на штуку мы с Людкой съедим и выпьем, каждый, - итого две, и штука ещё им в подарок останется. Через несколько минут перезвонила Шкурка и сказала, что они с чудовищем передумали, и решили пригласить тоже пятьдесят человек, но в подарочном конверте меньше трёх штук быть не должно. Мы тонкий намёк поняли, тем более с нашим резоном он сошёлся, но осадочек нехороший всё же остался.
- Я вам, блядь, подарю три штуки, - затаил злобу я, - только вот сожру на пять, плохо вы меня ещё знаете, я ж разорю вашу еврейскую семейку, я вас в долги вгоню, я ж вашу жидо-масонскую ячейку общества на корню обанкрочу… - неистовствовал во мне подонок-антисемит.

Если дело не касалось денег, ради того, чтобы «у нас не хуже», Голум готов был вывернуть свою геморройную задницу наизнанку.
При подъезде нашей свадебной процессии к зданию ЗАГСа из него выходила предыдущая пара молодожёнов - пижон-жених романтично спускался с крыльца с невестой на руках. Лучше бы завистливый Голум этого не видел – весовые категории супружеских пар явно имели разное соотношение и явно не в его пользу…

Когда при выходе из ЗАГСа на ступенях крыльца Голум поднял Шкурку на руки, все замолчали. Его выпученные глаза, напоминающие бильярдные шары, налились кровью и, к всеобщему удивлению, выпучились ещё больше. Горб усугубился горбатостью, как рыбацкая удочка под тяжестью сома-переростка. Ноги его тряслись, но Шкурку из своих рук-крючков он не выпускал. Все ждали, что, либо он её уронит, либо упадёт вместе с ней, но случилось неожиданное…  В напряжённой тишине, пытаясь поудобней перехватить, неминуемо выскальзывающую  тушку невесты, он немного подкинул её на руках, и в момент её возвращения из недолгого состояния невесомости… пёрднул… негромко, но уверенно – птррр!  Немного постоял, молча оглядывая всех высокомерно-напряжённым взглядом штангиста-аутсайдера, вопреки прогнозам взявшего рекордный вес, – вот только засмейтесь, быдлоганы, - говорил этот грозный взгляд, и, на подкашивающихся ногах, прошёл вниз ещё три ступеньки до финиша – птррр!–птррр!-птррр!
Тишина продолжала стоять, поэтому каждый звук жопного оргАна Голума был слышен очень отчётливо и обладающие музыкальным слухом зрители могли различить, что эти «птррр» строго соответствуют нотному ряду – до! (пауза) рэ!-ми!-фа!

По свадебному сценарию дальше молодожёны должны были запускать в небо голубей. Голубятник, то есть хозяин голубей, с невозмутимой рожей стоял рядом, наготове, с прикрытой тряпкой клеткой, в которой нежно ворковали в ожидании полёта два ангелочка – голубок и горлица.
- Еба-а-ать… - громко возмутился до этого невозмутимый голубятник, пытаясь заткнуть себе нос рукой, свободной от клетки с голубями – вонь от чемпиона-штангиста медленно распространялась, отравляя на своём пути всё живое…

Голуби не сдохли, но находились в полуобморочном состоянии, и, отпущенные молодожёнами, лететь отказались, тут же упав на брусчатку. Пошатываясь и спотыкаясь о собственные крылья, они пешком просеменили в сторону, от греха подальше. И вовремя - ошалевшие гости, опомнились и, заткнув носы, опять-же молча, стали забрасывать молодожёнов лепестками роз, денежной мелочью и каким-то зерном, отбегая от брачующихся после каждого броска. По ярости бросков было понятно, что суть не в каком-то языческом обряде благословения. Примерно так, протестующие на майдане закидывали милиционеров камнями и бутылками с зажигательной смесью.
- Ну вас нахуй с такими голубями, - как-бы говорила ярость бросков.

Конверты с деньгами молодожёны собирали на входе в кабак, тонко намекая, что без конверта в нём делать нечего. Пока очередной свадебный гость произносил предвручительное поздравление, Голум косил глаз в конверт предыдущего гостя, пересчитывая содержимое и сводя в уме дебет с кредитом.
- Считай, считай, - злобно думал я, предвкушая, как разорю Голума своей безудержной жрачкой.

Еще до первого тоста, наплевав на испепеляющие взгляды жены, я взялся с энтузиазмом за ликвидацию форшмака и фаршированной щуки. Но сразу же после первой рюмки какая-то падла разрушила мой коварный план и испортила мне всю свадьбу, негромко сказав – Горько!

После слова «горько» все пары целуются по-разному, кто-то стеснительно-сухо по-товарищески, как в советских кино, а кто-то мусолит невесту, как Тузик грелку, изображая прелюдию жёсткого порно…
Номер порно-шоу под названием «первый поцелуй» в исполнении Шкурки и чудовища стал для меня началом конца. Такого омерзения я не испытывал, даже когда по телевизору лицезрел лобызания Баскова с Оксаной Фёдоровой на каком-то концерте. Вы конечно не поверите, но Шкурка с Голумом Баскова превзошли.
Около десяти минут Шкурка, вытянув шею, на манер козлёнка сосущего вымя матери, пыталась внедрить в себя синий, с белым налётом, язык Голума. Возникало впечатление, что либо козлёнок очень изголодался, либо язык Голума был настолько длинным, что пройдя сквозь пищевод, желудок и кишечник Шкурки сумел своим кончиком раздвинуть ей сфинктер, вылизал ей анальное отверстие и клитор, и вот забрался в истосковавшееся по ласкам влагалище, выискивая точку Джи.
Уже, уставшие громко считать, гости затихли и мал-по-малу начали кушать и подливать друг дружке кошерной водочки, а Шкурка с Голумом всё не унимались.
- Ещё, ещё, ещё, – стонало молчаливыми фрикциями всё ненасытное Шкуркино тело.

Пока Голум закатывал от удовольствия свои бильярдные шары, я терпел, поглощая форшмак, когда он скалил свои тёмно-жёлтые кривые зубы, я держался, уничтожая щуку, но когда я разглядел белую пенку в уголках его губ, порох в моих пороховницах закончился, и я взялся блевать.
Мой аттракцион, под названием «вот, что я успел поесть» начался со щуки и явно оживил публику. Хотя по продолжительности он и уступал номеру молодожёнов, но состоял из шести частей с небольшим перерывом после первых трёх. Во время которого я культурно вытер салфеткой рот и подошёл к брачующимся, для выражения искренних извинений. Сказать по совести, то, что я подошёл именно извиниться, они поняли навряд ли – не успели – антракт был слишком короток – на-гора пошёл форшмак.

На этом месте свадьба для нас с Людкой закончилась, и начался, не предусмотренный сценарием, скандал с мордобоем. Так что вложенные в конверт три тысячи рублей я, конечно, не проел и не пропил, а просто про-е-бал.

Мораль

Вот неделя уже прошла, но признаться честно, до сих пор гложет меня обида. Нет, не за эти злосчастные три тысячи рублей. И даже не за тамаду, из гонорара которого вероломный Голум высчитал стоимость свадебного торта, якобы, за нерадивую его распродажу. Кто бы, на месте этого тамады, смог продать больше, если я испачкал весь торт форшмаком?! Как тщательно ты не соскабливай верхний слой крема, тут у любого ушлого барыги торговля бы не заладилась.
Обидно мне за Анжелу, она же зачётной чиксой в юности была. Мой лучший друг – Сашка столько раз её замуж звал… а сейчас у него семья, четверо дочек-красотулек, сам на железной дороге работает, нормально получает. Могла ж за него замуж выйти, детей ему нарожать, дружили бы семьями. Вот кого она сейчас Голуму нарожает?! Я как представлю – ссусь от страха. А всё потреблядство… потреблядство всё…