К одиноким

- Вот, если бы существовал на земле божий промысел, который безошибочно указывал человеку еще с младенчества - кто его завершающая деталь, его самая большая любовь. Тогда люди просто не имели бы права на ошибку в выборе. Жизнь без сомнений, без страданий, без полигамии. Разве нарушил бы тогда человек промысел Всевышнего?

Салазар Устриба. 1974 г.
Endless wisdom of amber cat.


  Господин Устриба проснулся в плену смирительной рубашки, сплетенной липкими руками кошмара. Не в силах пошевелиться он слушал. Слушал, как в глубине городских трущоб рождалась музыка.
Муза в черном фартуке мясника помешивала в котле прокуренный женский вокал, щедро осыпая костер звуками бит бокса и полицейских сирен. Мелодичное варево втекало в уши Салазара 1000-вольтной смолой, разрушая оковы сна.

  Салазар протер глаза и огляделся. Комната его убогой лачуги чертыхалась в бокале нефильтрованной темноты с долькой кислого запаха бедности.
 
  Пробуждения по утрам давались ему все труднее. Мозг не поспевал мгновенно соединять: золотое прошлое, черное настоящее и бесцветное будущее. Пока не настал тот день, когда первые две минуты ото сна виделись Салазару повторяющимся мультиком плохого качества, где мельничные жернова перемалывали пронумерованные мешки с памятью. Вновь и вновь  из надрыва в последнем мешке выпадал золотой колос и не тронутым воспоминанием ложился на горку серой пыли.
 


  Свесив ноги на пол, Салазар медленно повернулся вполоборота. Рядом с ним на кровати спала его жена Ева. Их общее одеяло, набитое вместо пуха мятыми листами из книг Кастанедовской шизофрении, совсем сползло в ноги.
 
  - Ах, Ева... Ты помнишь наши молодые сердца? Ведь они не кровь, они огонь по венам разносили. Всё кипело! Когда ты молод - время прячется от тебя. Скрывается под юбкой старой девы, в подмышках йети, в уретре утопленника. Оно боится тебя! А когда изучит исподтишка полностью, вот тогда выходит и повсюду перед глазами появляется, как бы невзначай. Вскрывает песочным ноготком твои болячки.
А помнишь нашу рожь, Ева? Нет…  Ты уже ничего не помнишь. Твое сердце совсем потухло. Одни чертовы угли остались, что коптят по венам клубами белого дыма, окрашивая волосы сединой.

Под дощатым полом лачуги, где-то глубоко в норах, пробежала стая крыс, отчего земля задрожала в мелком ознобе.   

    Ева болела давно. Ударила с недугом по рукам, распределив время активности для каждой из сторон. Порой она переносилась рассудком в годовалый возраст; подчас захлебывалась собственной желчью и выплескивала её на мужа - лживыми обвинениями, упреками, угрозами. Задирала халатик и показывала свои гениталии. Уверяла его, что пойдет трахаться  по трущобам с каждым встречным. Лучшим другом редких минут просветления Евы был стыд. Ложась молча на кровать, она замыкалась в себе и плакала, боясь обременить еще больше. В такие мгновения Салазар всегда ложился рядом и молча прижимал ее к себе.

"Любовь для меня - это мешок набитый змеями, которые жалят меня и мучают каждую секунду год за годом. Казалось бы, зачем мне этот мешок вообще нужен? Дело в том, что эти змеи без меня умрут. Да и кусают-то они меня уже как-то привычно. Незлобиво, что ли".
 
    Господин Устриба побратался с вертикалью, чтобы распахнуть грязное окно. Уличный вид трущоб никогда не менялся. Менялся только ветер, который разбрасывал дерьмо по дорогам с разной скоростью.

«Мир редкая дрянь! Одно большое меняло чистоты на грязь, где надо обладать талантом левитации, чтобы не остаться запачканным вместе со всеми. А свобода? Что такое свобода для бедняка? Это один затяжной минет на морозе. Вроде бы, что-то и заставляет цепляться за жизнь, но не приносит должного удовольствия».

Салазар сплюнул ядом в сердцах.

Весь периметр городских трущоб опоясывал главный враг любой фантазии - забор, выложенный из серых бетонных плит и напоминавший выбитые зубы античного великана.

Кто-то небрежно вымазал часть забора змеиной кровью, в то время пока черная гончая ночь носилась по небу за своим хвостом. Тут же, рядышком, уже столпилась свора малолетней голой детворы.   

- Что здесь у нас? - спросил себя вслух, - Человек, живущий ради своего народа, имеет две головы. Враг может отсечь лишь одну, вторая - никогда не упадёт с его плеч в народных песнях.

Господин Устриба наморщил лоб, будто аутист на уроке чечётки.
Голос наркокартеля. Метка смерти.

- Приговор? Значит, я перед вами предатель? Значит, так? А?

На улице поднялся сильный ветер и с природной небрежностью ударил Салазара по лицу, использованным пакетом с клеем.
Вдруг он вспомнил о сыне.
Сан-Мигель слыл "алмазным" копом.
Ни взяток, ни шлюх вздрючить, ни пробежек по носоглотке конфискатом. Его не любили все: от коллег до мафии.
   
  Салазар почувствовал, как его легкие наполняются огнем. Ему хотелось закричать во все горло, что ему плевать на них, что ему все равно уже нечего терять. Что они могут прийти хоть сейчас и кончить всё разом.
 
  Бамс! В мультипликационные жернова упал золотой колос и нетронутым воспоминанием провалился в душу. Господин Устриба обернулся к супруге. Не каждый великий тюремщик своих эмоций в старости успокоит гнев всего за шесть секунд - время разгона ревности до белой пелены на глазах.

- А, может быть, и не мне вовсе написано? Может, дети тупые вмешались.

  День ушел, и сумерки десантировались на город. Дверные замки в лачуге Салазара вытянули стальные языки, вылизывая глубокие пустоши в стене до наступления рассвета.
  Короткими ночами, когда писалось легче всего, господин Устриба садился верхом на литературный вектор и ловил идеи прямо из космоса. Он создавал рекламные описания фильмов для частной порно студии, что помогало конвертировать творчество в не иллюзорную прибавку веса кошелька.

  В ту ночь сюжет для работы Салазара представлял: пятеро мужчин спортивной фактуры в одном рваном исподнем восстают из рыхлой земли в полночь. Далее: бег через лес в мегаполис, чтобы насиловать. Причем: без разбора половых признаков. Как следствие: жертва сексуального насилия в считанные мгновения мутировала в аутентичного зомби и начинала свою охоту. Концовка шедевра была апокалиптической. Мир оказался обречен на глобальную оргию и медленную смерть от голода.

Господин Устриба размял суставы пальцев и приступил к работе.

«Любовь сильнее смерти...»

За окном птичьей свирелью защебетали затворы автоматов Калашникова.
Свинцовое одеялко, влетевшее в лачугу сквозь ветошные стены, кучно расстелилось в пространстве, заботливо пытаясь уложить под себя всё живое. Все, что не было прибито - взлетало в воздух и делилось на десять. Свинцовая математика завсегдатай знаток хитростей в делении.

Продолжалась ли стрельба одну минуту или световой год с уверенностью Салазар сказать не мог.
Но когда выстрелы стихли, он различил затяжной смех лысых автомобильных покрышек, застрявших в сырой от мочи глине.
 
  Еву не задело. Она даже не проснулась. А ноутбук измельчило в крошево. Салазар собрал обломки былого уюта в желтую коробку из-под обуви и вынес с рассветом на свалку.