15
Ложусь в постель.
Засыпаю и думаю, что в действительности свобода других продлевает мою свободу до бесконечности.

16
Внезапно просыпаюсь. В моей комнате кто-то есть, возможно. Дверь я не закрывал на ключ. Здесь некого бояться.
Я осторожно встаю с кровати, одеваюсь. Мои вещи разбросаны по комнате, я их собираю, а после выглядываю в окно.
Регина сидит за столиком, курит. Она замечает меня и даёт знак, чтобы я присоединился к ней.
- Тоже не спится? – спрашивает она.
Я не говорю, что кто-то или что-то разбудило меня. Видимо, она заглянула ко мне в комнату, и я проснулся.
- Как видишь. - И закуриваю тоже.
Лёгким движением руки Регина откидывает волосы с глаз, поправляет причёску; делает глубокую затяжку. В полутьме огонёк сигареты ярко вспыхивает. Я замечаю, что девушка волнуется. Неосознанно, поправляя волосы рукой, она хочет мне понравиться. И тут я понимаю, что меня до странности трогает вся эта обстановка, в сущности, очень обыденная: я пришёл домой, уснул, а меня ждёт человек на улице, который доверяет и желает той же взаимности.
- Ты хочешь что-то мне сказать, Регина. Я вижу.
Она смотрит в мою сторону. Возникает пауза. В её взгляде чувствуется глубокое чувство. Но определить точно его я не могу. Может, это любовь, а может, просто, доброта. И я начинаю понимать, что сексуальность понятие более широкое и глубокое, в общем, чем красота, - это притягательность. Сексуально притягательной женщину могут сделать не только длинные ноги, но и острый ум, необычные внешние данные или даже неожиданные поступки.
- Я тебя хочу, Кирилл… И не только я…
Делаю затяжку, выпускаю дым.
- Не понимаю…
- Женя тоже хочет. Но ты не такой.
- Он?.. – я удивляюсь.
- Да, Женя гомосексуалист. Неужели ты ещё не догадался?
«ГОМОСЕКСУАЛИСТЫ ПРОТИВ ШАУРМИСТОВ».
- Теперь понятно... О его сексуальной принадлежности я не задумывался, - мне становится смешно. – Ха, как всё запутано и запущенно!
- Он мне рассказывал, что в прошлом году повстречал здесь свою любовь. Это был парень из Москвы. Они договорились встретиться в новом сезоне, но он не приехал. И, видимо, не приедет совсем. Любовь у него сочетается с образом моря, с этой самой бурной из всех стихий, потому что, по его словам, именно в море они занимались любовью…
- Хватит! Регина, эта тема разговора мне не нравится, - я повышаю голос, но тут же смягчаюсь. - Женя такой, какой он есть, лишь бы ко мне не приставал, а то, я вижу, у него есть такие замашки.
- Хорошо, больше не буду. Зато я знаю, Кирилл, чего хочешь ты, не смейся.
- И не думаю. С чего взяла, что я стану смеяться?
- Ты рад мне, - говорит она утвердительно и улыбается. Улыбка получается скромной. - Иногда нельзя упускать такую возможность. Я говорила, что медик. Ещё учусь. Прохожу практику.
Я подсаживаюсь ближе к Регине, пододвигаю пластиковое кресло, обнимаю девушку за плечи. На ней одет короткий, махровый халат.
- Хочешь сказать, что я не прав по отношению к тебе? – спрашиваю с некоторым сомнением.
- Сухарь – вот кто ты! И слепец!
- Правда?
- Истинная… Надо торопиться жить, понимаешь?
- Нет.
- А я понимаю. Потому что жизнь мимолётна… Буквально за несколько дней до приезда сюда во мне перевернулось что-то, потому что в клинике я соприкоснулась с реальностью, Кирилл…
- Что произошло?
- Ему было восемнадцать лет, и у него был муковисцидоз (наследственное заболевание), симпатичный такой мальчик. Он мне нравился.
- У тебя был секс?
- Нет, не шути так. Я серьёзно говорю.
- Ладно, я слушаю.
- По негласной договорённости, мы его оставили последним на утреннем обходе. Накануне лаборатория обнаружила в его крови бактерии, быстро размножающиеся в гное, которым наполнены лёгкие больных на последней стадии болезни. Они печально известны своей сопротивляемостью антибиотикам, могут размножаться даже на пенициллине. Когда такая бактерия попадает в кровь, смерть становится неизбежной: сепсис, сердечная недостаточность, функциональные сбои во многих органах. Конец… - Регина тушит сигарету в пепельнице. – Обычно я не курю, Кирилл, -  говорит она, - ты, наверное, заметил…
- И что дальше?
- Тебе интересно узнать, как умер пациент?
- Нет, конечно. Такие истории мне не нравятся. Но кажется, ты хотела сказать больше…
- Сегодня у меня плохая ночь, в другой раз я бы не стала об этом рассказывать. Но раз начала… После небольшой дискуссии шепотом в коридоре мы зашли в его палату. Я нервничала. Это был первый случай у меня, когда пациенту нельзя было помочь. Парень не спал, сидел в своей кровати. В палате было темно. Плакаты на стенах, отец спит, скрючившись, на кресле в углу. Пациент смотрел, как мы входим. Когда я увидела выражение его лица, моё беспокойство усилилось… Мне показалось, он, наверное, знает о своём приговоре… И мальчик практически не слушал то, что говорил главный врач. Потом возникла тишина. Он посмотрел куда-то мимо всех и спросил: «Я умру?»  В его устах это не звучало вопросом. Ответ главного врача был так же бесполезен, как всё, что мы ещё могли ему предложить… Понимаешь, Кирилл, никому не нравится, когда слово «смерть» смотрит на нас. Мы можем завесить его чёрной тряпкой, закрыть экраном из медицинских аббревиатур, повернуться и уйти. Но слово останется, оно будет преследовать нас, как солнце днём, как луна ночью…
Очень странно слушать подобные речи. Регина – будущий врач. Это впечатляет. И то, как она говорит, у меня, правда, в голове не укладывается. Я бы не смог работать врачом. Никогда. Чужая боль заставляет страдать. Лишь извращенцы испытывают от боли удовольствие. Нормальному человеку придётся заглушить в себе боль, стать безразличным, чтобы помочь. А как же иначе?.. И я спрашиваю, не могу удержаться:
- А Рита кем работает?
Регина улыбается:
- Ты предсказуем, Кирилл, я ожидала от тебя этого вопроса. Она будущий педагог.
Я целую Регину. Она отвечает взаимностью, жадно и пылко. Моя рука проскальзывает под халат, нащупывает упругий сосок. Странный способ предложить себя избрала она, кажется. Но виноват в этом я сам, отвергая её ранее. Но она сумела найти ко мне подход. Добиться своего.
Я увожу Регину к себе в комнату.
В этот раз дверь закрываю на замок…
- Случайные половые связи не характерны для меня. Там, за стенами Республики. А здесь воздух пропитан сексом. Я не святоша, - говорит Регина и снимает халат, под которым ничего нет.
Лень. Кофе. И секс. Лучшие слова из четырёх букв. Мы целуемся, обнимаемся, переплетаемся, соприкасаемся, возбуждаемся, соединяемся…
Кто-то стучится в дверь.
Я сползаю с кровати, выглядываю в окно.
- Это Рита.
- Открой, - говорит Регина.
- Уверена?
- Впусти её. 
Рита заходит в комнату, смотрит на меня. Я стою перед ней. Её взгляд опускается вниз. Я возбуждён, эрекция не исчезла.
Ожидаю всплеска ревности. Но этого ничего не происходит.
- Продолжайте, - говорит Рита спокойно. – Я хочу посмотреть.
Я занимаюсь с Региной любовью. И тоже наблюдаю за Ритой.
Она скидывает ночную рубашку, прижимается спиной к стене и начинает гладить себя между ног правой рукой, левой сжимая правую грудь. Со времён королевы Виктории английским девушкам внушали, что каждый раз, как женщина получает оргазм, мастурбируя, бог убивает котёнка.
В эту ночь я насчитал пять трупов невинных зверьков. Они умирали тихо, испуская воздух из лёгких чуть протяжно, стараясь не привлекать к своей смерти меня и Регину.
Затем Рита одевается и уходит, оставляя дверь нараспашку.
Я хочу закрыть дверь за ней, но Регина выкрикивает:
- Не останавливайся! Не останавливайся, блядь! Глубже суй! Ещё глубже! - и мне кажется, что этим криком она может разбудить всех постояльцев Анны Васильевны (или возбудить, напротив)…

17
Просыпаюсь довольно поздно. 
Регины уже нет в комнате. На столе обнаруживаю салфетку со следами губной помады. Наверное, девушка таким образом оставила мне безмолвный привет, воздушный поцелуй. Рядом другая салфетка. Со следами засохшей спермы.
Я сминаю салфетки, выкидываю в мусорную корзину. Иду в душ.
Намыливаю голову. Вода в Поповке жёсткая. Даже хорошая шампунь не создаёт объёмной пены.
Выдавливаю на голову вторую порцию «себазола». Думаю о Рите. Я сожалею, что к ней так и не притронулся. Ночью я только наблюдал за ней. 
- Рита, - говорю про себя и улыбаюсь. Пытаясь полюбить, я всегда получаю фиаско. Со своей бывшей женой, к примеру, я спал вместе, а питался раздельно…
Очевидно, Рита устала от своих оргазмов и ушла, напоследок слегка улыбнувшись. То была улыбка внезапного свидания с утраченным чувством любви. Миг разочарования. В нашу сторону Рита почти не взглянула, мне показалось. Её глаза были закрыты, дабы никого и ничего не видеть. Мастурбируя, ей хотелось показать себя. Только – кому? Мне или Регине? Выносить чужой взгляд на себе (я смотрел на неё, улавливая каждую эмоцию на лице – свет уличного фонаря позволял это делать) у Риты не было сил. Закрыв глаза, она оставалась одна. Её чувства сфокусировались на ощущениях. В тот момент, не сомневаюсь, она убрала, стёрла меня и Регину из комнаты, для неё мы не существовали, исчезли в космическом пространстве, в большой «чёрной дыре»…
А когда открыла глаза, Рита увидела сначала себя – нагая, она стоит возле стены, а после заметила нас – и Регина, и я восхищались ею: мы сделали паузу в сексуальной гонке преследования. И только тогда она слегка улыбнулась, чтобы уйти.
И это была не насмешка, - хотя поза по-собачьи всегда вызывает улыбку со стороны, - это была усталость, с трудом скрываемая. Мол, я пришла к финишу первой, действуя в одиночестве, моя усталость принадлежит только мне, она глубже. И становится понятно, почему она танцует одна, крушит пенопластовые стены одна – Рита одинока. Неосознанно, ей нравится это состояние. Хотя с другой стороны – с ней всегда рядом Регина.
Пена попадает в глаза. Неприятная боль! Видения прошедшей ночи вмиг исчезают. Я умываюсь, подставив голову под струи воды из-под душа... Краткость промежутка – резь в глазах – и вот  я здесь, я «щастлив», а это почти настоящее счастье!

18
Я заставляю себя не думать больше о Рите. Почему-то, ловлю себя на мысли, мне это неприятно. Снимаю полотенце с крючка, вытираюсь, выхожу из летнего душа. Десять часов дня. Становится жарко.
Как раз когда я, блаженствуя, откидываюсь на спинку пластикового стула, вытягиваю ноги, оглядывая двор Анны Васильевны – он весь утопает в цветах, - вспоминаю, что от Андрея не пришло ни одного sms. Мне вдруг становится стыдно (малознакомое для меня чувство) за своё бездействие: я сбежал, так сказать, а его оставил одного. Я поступил, как трус. Это так. Может, что-то случилось, раз он молчит? А я прохлаждаюсь тут.
Хватаю сотовый телефон, делаю звонок.
- Привет, Кирилл! – слышу довольный голос Андрея, и мне становится легче.
- Как дела? Нет сообщений, смотрю. Решил тебя побеспокоить.
- В Абхазии я.
- Правда?!!
- Только приехали с женой. Сняли номер в местной гостинице. Понимаешь, в мой адрес поступила угроза. Сорвались с места быстро. Жену забирал с работы – ей пришлось отпрашиваться, брать отпуск без содержания.
- Значит, не просто так в Абхазии… Что произошло?
- Тебя продолжают искать, Кирилл. За мной следили, я это чувствовал. А во второй половине дня раздался звонок, скрытый номер. Голос в трубке сказал, что, если завтра я не сообщу твоего местонахождения, последуют серьёзные меры, намекнули, могут пострадать мои близкие… Методы устрашения у них прежние.
- Андрей, ты извини! Я обязан был предупредить, когда уезжал сам. Не мог предположить, что события станут развиваться вот так, как ты говоришь. Возьмутся за тебя.
- Всё нормально, успокойся. Где сам?
- В Крыму, на Казантипе.
Андрей усмехается. В его смехе нет нот сожаления или негодования.
- Есть ли любовные жертвы у местного населения?
- Знаешь, их три. Одна из них – это я.
- Так должно быть. Завидую тебе!
- Не делай этого, не греши.
- Как водится…
- Стало быть, остаётся Ромка, - возвращаю разговор в обратное русло, - я сам буду поддерживать с ним связь, не звони ему. Он не должен знать, где ты находишься. Раз так складываются обстоятельства. Где я нахожусь – он тоже не знает. Это был его совет. И, я думаю, он верный. Короче говоря, ни с кем не созванивайся и никому не отвечай из города, только мне. Передай это и жене, хорошо?
- Всё так серьёзно?
- Ты ещё сомневаешься?
- Ладно, договорились. Будем надеяться, что всё скоро кончится. Обычное недоразумение.
Прячу телефон в карман джинсов (зашитый, тот, что не смог отодрать руками, я его аккуратно распорол ножницами только сегодня). Звонить Ромке пока не хочется. После это сделаю. И так всё понятно…
«НИЧАВО!»
Господи! Не прошло и трёх дней, а Республика «Z» уже в тёмных коридорах моего подсознания! Наверное, я получил здесь гражданство и прописку. Если начинаю думать местными штампами.

19
Анна Васильевна советует взять с собой некоего Гешу, который знает АЭС, как свои пять пальцев.
- Дорого не возьмёт, - говорит она, - а поведает много.
- А где его искать? – спрашиваю я.
- У стен Казантипа. Он там обитает. Любого ларёчника спросите, где Геша, его сразу покажут. Внешне не судите о нём, советую. Мужик он толковый, правда, со своими тараканами в голове.
Рита и Регина выходят из душа. Я с Женей иду на поиски призрачного Геши.
- По-видимому, он из местных бичей, - предполагает Женя. – Обычный бомж Республики «Z» - это чаще представитель русской национальности, не имеющий никакого образования, иностранными языками не владеющий, профессия – землекоп, умеет делать всё, особенно усиленно не копать…
- …Место его обитания определяется координатами расположения Республики Казантип, чаще всего под забором, у входа, где он попрошайничает… - я подхватываю мысль.
- …под предлогом купить визу. На самом деле, чтобы забухать, - Женя её завершает.
«СЛЕДИ ЗА СОБОЙ, НО НЕ СЛЕДИ ЗА ДРУГИМИ».
Геша находится сразу. На нём грязная футболка с известной надписью «щастье», в джинсовых грязных шортах, которые когда-то были брюками, сидит в белой поповской пыли, смуглый, то ли от солнца, то ли от грязи, с гитарой в руках, играет, но не поёт. Музыка у него весёлая, а сам он кажется грустным. Но, когда замечает нас, сразу начинает улыбаться, а пыльную кепку подсовывает ногой ближе к нам, в ней лежат какие-то монеты.
- Ты Геша? – спрашивает Женя.
- Я Геша. С этим именем и умру. Что надо?
- Нам посоветовали тебя взять гидом, - говорю я, - на АЭС.
- Гид там не нужен. Если вам нужен сталкер – тогда вы попали по адресу.
Я переглядываюсь с Женей.
- Ну, сталкер – так сталкер.
Музыка обрывается, Геша вскакивает на ноги. У него маленький рост, метра полтора (про таких обычно говорят «метр с кепкой»), он подвижен и резв, как пятилетний ребёнок. Хотя на первый взгляд – ему далеко за сорок. Лицо усыпано мелкими шрамами, как от оспы. Нос крупный, переносица перебита. Над бровью большая бородавка. Чёрные длинные волосы на голове давно не видели шампуня, скомканы. Зато глаза наполнены жизненной энергией. Они спасают его безнадёжный потрёпанный вид. Право, Геша не подходит под определение хронического алкоголика. Хотя им, по-видимому, является.
- Двадцать пять гривен с человека, - объявляет он.
- Нас будет четверо, - говорит Женя.
- Двадцать гривен с человека… Меньше не предлагайте, откажусь.
- Ладно…
- И бутылка водки по возвращению назад.
- Договорились, - я протягиваю ему руку. Мы обмениваемся рукопожатиями. Я чувствую, какая у него мозолистая кисть. Он, действительно, видимо, чаще держит в руках лопату, а не гитару, как сейчас.
Женя от рукопожатия отказывается.
«ЛЕТАЙ, НО НЕ ВОЗНОСИСЬ».
- Как знаешь, - говорит Геша Жене, и мы возвращаемся за девушками.
По дороге Геша спрашивает, имеется ли у нас фонарик. Отвечаем, нет. Тогда он ныряет в чьё-то домовладение, явно принадлежащее не ему, мы его ждём минут пять, а когда выныривает, то уже без гитары, но с допотопным фонариком со щелочной аккумуляторной батареей. Он похож на железнодорожный фонарь. Геша его несколько раз включает и выключает.
- Работает, - удивляется по-детски.
Вскоре все четверо толпимся вокруг него, как няньки. Чего-то ждём. Он в свою очередь осматривает нас, а потом громко говорит:
- Не делайте этого никогда, - чем вгоняет всех в ступор.
Видимо, никто не может осмыслить им сказанные слова, что он имеет в виду, и наше молчание затягивается.
Я смотрю на Риту. Она в полной растерянности. Облик этого человечка, можно не сомневаться, привёл её в замешательство, она не понимает, зачем Геша нам нужен.
У Регины вид не лучше. Всегда невозмутимая – сейчас она в неком недоумении.
Женя возится с фотоаппаратом. Ему как бы всё равно. Но это не так. И он брезгует этим человеком. Несколько минут назад я настоял, чтобы Геша нас сопровождал, сказал, обращаясь к Жене, раскрой глаза, посмотри, какой типаж, тебе, как фотографу, должно быть понятно, - это образ быстро разрушающейся станции, никому не нужной, и так же быстро стареющего человека, который тоже никому не нужен. Фотографируй спонтанно! У тебя получится. Чем и смог его убедить.
- О чём речь? – я решаю прервать молчание.
- В гермозоне не отходите от меня ни на шаг. Следуйте только за мной, если хотите остаться целыми и невредимыми.
Ага, кажется, проясняется то, что он хочет сказать.
- Понятно? – Геша понижает тембр голос.
- Вроде, - говорит Рита. – А разговаривать – это можно?
- Ты, девочка, на меня так не смотри, как будто я прокажённый. Я – бомж-ядерщик, я эту станцию строил, и я её хорошо знаю… Разговаривать можно… Поэтому, - он ещё раз осматривает нас, - во-первых, девушкам снять юбки, надеть джинсы, и всем переобуться! Снимайте свои тапочки, хорошенько зашнуровывайте кроссовки, или что вы там имеете; вообще, возьмите тёплые и не очень дорогие вещи: на крыше АЭС будет прохладно. Я проведу вас по всем лабиринтам станции, а в самом конце заберёмся на самую высокую точку, откуда откроется удивительный и великолепный пейзаж, и никто из вас не пожалеет об этом… если останется жив…
- О-го-го! – оживляется Женя, который стоит за спиной нашего сталкера.
- Слышу женское восхищение… Кто здесь?.. Не надо… Я не шучу... Каждый из вас в равной степени по-прежнему имеет все шансы не вернуться домой. Ясно всем?
- Дух уже захватывает, - Регина настроена скептически.
- Во-вторых, - слова Регины он пропускает мимо ушей, - многие боятся радиации. А этого делать не стоит. Её там нет. Но бояться надо – это самый верный способ сохранить себе жизнь, - эти слова меня цепляют, и я понимаю, что часто ищу ответ на вопрос, как реагировать на страх? Есть две стратегии – бороться и обходить. Попав в Республику «Z», я воспользовался последним способом.
«РИСКУЙ».
- В-третьих, - Геша продолжает свою речь, - так как станцию всё-таки не достроили, постоянно смотрите под ноги – много незакрытых проёмов, - если всё же отошли в сторону без моего разрешения. В-четвёртых, не беритесь за провода – часть из них до сих пор под током. Жареное человечье мясо сладко на вкус – это знают людоеды. Но никто из нас к ним не относится. Я правильно говорю? – Геша, кажется, напугал только Риту.
- Мы можем оказаться в аду, - предполагает она. Но её никто не слушает. 
- Как всё мрачно, - Женя продолжает возиться с фотоаппаратом и, наконец, делает первый снимок. Он фотографирует Гешу. Тот в свою очередь преображается, смягчается как бы, ему, становится заметно, нравится, что к его персоне приковано внимание четырёх профанов.
- В-пятых, держаться за перила многочисленных лестниц тоже не рекомендуется, - теперь Геша сама любезность, - потому что многие конструкции там временные. Но в целом гермозона довольно надёжна, поскольку спроектирована выдержать даже прямое попадание авиабомбы. В этом смысле вы в полнейшей безопасности, это я вам гарантирую… Ну, и, в-шестых, вам повезло: заметьте, вы нашли самого опытного сталкера, который за два десятка лет не лишил жизни ни одного своего клиента. Возвращались на землю все!
Это обнадёживает. 
Идём переобуваться.
В Поповке берём такси. За «перегруз» - вместе с таксистом нас шесть человек – переплачиваем. Геша садится рядом с водителем. Я сажаю Риту себе на колени, Женя – Регину.
Пожалуй, разбитая дорога приводит от тряски меня в боевую готовность. Рита чувствует под собой мою эрекцию, заглядывает мне в глаза, но не говорит ни слова. Я тоже молчу.
Уже на месте, когда приезжаем, я беру у таксиста номер сотового телефона, договариваюсь с ним, что, как закончится экскурсия, позвоню ему, чтобы он нас забрал назад. Это тоже стоит несколько гривен.
«ДОЗА ЗЕЛЕНИ ПРЕВРАЩАЕТСЯ В ГРИВНИ».
Даю таксисту один доллар, ибо других денег с собой нет. Я, так сказать, страхуюсь, ибо возвращаться назад пешком не особо хочется. Далеко.

20
И вот он объект! Сразу возникает мысль, что за колдовство кроется в нём, придающее магическое свойство, чтобы десятки, а то и сотни зевак стремились попасть на эту территорию, где, на первый взгляд, только масштаб сооружения вызывает восхищение. Откуда в них (теперь уже и во мне) это непререкаемое стремление, чтобы после гибели (а объект погиб, так и не родившись) каждый здесь очутившийся мог засвидетельствовать своё пребывание? И я, кажется, нахожу ответ, ещё не проникнув вглубь станции, – это шальная мысль, внезапная, и она самая верная, без всякого на то сомнения: объекты, предметы соперничают с людьми в жизнеспособности своей; более устойчивые к внешнему воздействию – они обязаны существовать чуть ли ни вечно. Но в данном случае, лишившись людей, - объект осиротел, умер, превратился в издевку. Крымская АЭС – это аборт Советской системы, история краха, которую видно невооружённым глазом и которая не прикрыта сплетнями, чтобы замаскировать своё поражение и гибель; в станции есть что-то человеческое, некий остов, или скелет. И у меня зарождается новая мысль, что новейшая история есть тот самый органический каркас, на который вешают сырые куски мяса, но не учитывают, что антрекот слоновий, а филейная часть свиная – сращивания произойти не может, только отторжение. Но все ожидают чуда, надеются.
В детстве с друзьями я любил играть на стройке или на каких-нибудь развалинах. Нас туда тянуло магнитом. Детские площадки – были не для нас. Они – вообще не для детей. Траншеи и котлованы – те самые ямы, куда мы спускались с большим удовольствием, являлись любимым местом для игр. Формирующееся сознание ребёнка – это огромная стройка в голове, беспорядок. И то же самое хочется видеть вокруг себя, чтобы создавать что-то новое, а не играться на выстроенной ровной площадке какими-то взрослыми людьми, у которых детство, наоборот, ассоциируется с порядком: качелями, песочницей с грибком, горкой, и только. Это скучно. Повзрослев, многие из нас детьми и остались, в голове – тот же беспорядок мыслей, идей и желаний. Эта бессознательная, не нарушенная временем привязанность к детству прямо сейчас притащила сюда каждого из нас, и вот мы идём за Гешей, слушаем его болтовню. Точней сказать, слушают мои товарищи, я иду в самом конце, замыкаю цепочку, и почти не разбираю слов сталкера, хотя он пытается говорить громко и внятно. Я полагаюсь на свои глаза и ощущения.
Осматриваюсь. Я понимаю, что успели построить всего только один блок, для второго заложили лишь монолитный фундамент. Территория вокруг станции пустынна, нет никакой зелени, всё выжжено солнцем, где-то вдалеке лают собаки. Одинокий кран в плачевном состоянии.
- Остальные, что использовались при строительстве, разрезали на металлолом, - говорит Геша; до меня доносятся обрывки его слов.
Смотрю на реактор – он же энергоблок – это квадратная постройка с ребристыми бетонными стенами. Сверху из него торчит огромный цилиндр, похожий на широкую трубу – этакий головной убор. Окон, естественно, нет, изредка видны непонятные круглые отверстия: то ли проектные, то ли каких-то труб… Обращаю внимание на надпись на ржавом металлическом листе у реактора: объект под охраной! Вокруг ни души, только нас пять человек продвигается к чёрному проёму, где находится, наверное, вход. Кричать: «Сим-Сим, откройся!» - не придётся… Идём по вспомогательным помещениям, примыкающим к АЭС. В бойлерной нас встречает стая летучих мышей, которые тут же разлетаются в стороны. Одна из них цепляет крылом лицо Регины, и девушка визжит как умалишённая.
- Не бойся! Она не кусается, - обращается к ней Геша и гладит Регину по руке.
- Ты её напугала больше своим криком, - говорю я.
Регина пропускает вперёд Женю и Риту. Теперь я иду следом за ней, оставаясь так же в хвосте.
- Если появятся монстры, - Регина говорит мне через плечо, - защищай меня, Кирилл.
- Если успею…
Идём дальше по зелёным лужам. Кое-где глубоко, вода попадает в кроссовки. Пока ничего интересного: бассейны с грязной водой – слева, вверху – круглые отверстия, как пустые глазницы… Проходим в длинный бетонный ангар высотой этажей в пять, примыкающий к станции. С его стороны в стене реактора располагаются отверстия для труб, их много, а сама стена гладкая… Во внутреннем дворе ангара стоит старый ржавый кран «Зил-133», таких уже почти не увидишь, и вагончик цвета хаки; эти объекты притаились, спрятались как будто, чтобы их не забрали на металлолом, но им, по-видимому, осталось жить не долго; доживает последние дни бетонная конструкция, чем-то похожая на мост… Я осматриваюсь, затем смотрю под ноги и советую делать это всем – пол внутри ангара весь провален, кучи битого кирпича, торчащая отовсюду арматура, извивающиеся провода, словно спаривающиеся змеи, кабели и вентиляционные трубы; картина здесь самая удручающая. Разбитые плиты свисают сверху, так и норовят упасть на голову – Геша обходит их стороной, мы следуем за ним, как он учил, - остатки круглых бетонных колонн лежат у стены, тухлая вода в резервуарах выделяет зловоние – вот он образец судьбы прошлого, которое когда-то было настоящим… Делаем небольшую остановку, перекур. Все молчат, озираются по сторонам. Геша в стороне справляет малую нужду… Идём дальше, обходим энергоблок и встречаем местного сторожа. Геша делает знак остановиться, сам подходит к нему. Пару минут они тихо разговаривают, затем Геша направляется ко мне, объясняет:
- Непредвиденные обстоятельства, сторож – мой конкурент. Надо заплатить.
- Сколько?
- Тридцать гривен.
Я достаю пять долларов. Спорить не собираюсь. У сторожа на поводке большая собака неопределённой породы. Постоянно гавкает на нас.
- Только так, - говорю.
Геша возвращается к сторожу, показывает ему деньги. Затем машет рукой, и мы идём дальше. Женя не перестаёт всё это время фотографировать.
Внутри станции – полный мрак, фонарь Геши еле пробивает черноту, которая окутывает внутреннее помещение, словно в каком-то фильме ужасов.
- В 2007 году, - слышится голос Геши, - Бондарчук снимал здесь некоторые эпизоды «Обитаемого острова».
- Видимо, зря. Фильм-то неудачный у него получился, - встреваю я со своей фразой. Чтобы не молчать в темноте.
- Мне страшно! – это уже голос Риты.
- Всё хорошо, - Женя её подбадривает.
Проходим огромной длины лабиринт, вокруг так темно, что у меня слезятся глаза. Время тянется вечно во тьме. Вот как его можно застолбить оказывается…
Глубокие ямы Геша обозначает фонариком, и я хочу его упрекнуть, почему он не сказал купить хотя бы ещё один фонарь. Но не делаю этого. Уже нет смысла. В утробе АЭС такие замечания ни к чему… Выбираемся на более освещённую поверхность. Идём дальше. Судя по количеству ржавеющего оборудования, процент готовности станции в эксплуатацию был немалым… По пути попадаются огромных размеров контейнеры, немыслимой толщины перегородки и двери; по периметру здания встречаются стойки для электронного оборудования с остатками электроники – платами, резисторами, конденсаторами, которые, удивительно, ещё не растащили. Это же добро в огромном изобилии валяется на полу в кучах… Тринадцать этажей вверх по узким лестничным пролётам, затем пролазим через круглое отверстие эвакуационного выхода – и мы в центре энергоблока.
- Это и есть гермозона, - говорит Геша.
Теперь всем становится понятно, что без него никто из нас сюда никогда не пробрался.
Мы останавливаемся; у Риты ссадина на руке, Регина порвала джинсы, а Женя скорей всего зацепил лбом бетонную плиту в темноте – у него огромная шишка. Я вроде цел. Геша – и подавно невредим.
Кручу головой, налево и направо – зрелище впечатляющее! Вокруг один металл, который из-за своей громоздкости ещё не успели спилить и утащить. В центре гермозоны находится огромное отверстие метров десять в диаметре, предназначавшееся, наверное, для стержней реактора. По всему помещению валяются огромные цельнолитые гидронасосы, в полу и стенах куча непонятных круглых отверстий, сверху спускаются тросы и лестницы, а в самом верху расположился кран с облупившейся краской, который должен был передвигаться по рельсам, прикреплённым к стенам гермозоны и переносить урановые стержни…
Стены разрисованы надписями и рисунками, оставшимися от когда-то проходивших здесь рейвов.
- Строительство АЭС… - говорит Геша, делая глубокий вдох, затем - выдох, и я замечаю, как дрожит его голос, ему больно, по-видимому, наблюдать всю эту картину, всякий раз оказываясь здесь. Он не может привыкнуть к ней. – Строительство АЭС, - он снова повторяет, - было начато в 1975 году, когда вас никого ещё не было в проекте. Но в 1989 году в связи со сложными геологическими условиями – это место находится на стыке двух тектонических плит – стройку заморозили. Этому поспособствовала также и катастрофа в Чернобыле, и новая политическая ситуация… и множество других факторов, которые остановили строительство. Да, были разные идеи использовать эту недостроенную АЭС, но, как всегда у нас бывает, всё погрязло  под бюрократическими процедурами. Про станцию забыли…
Вдруг понимаю, что я не слышу голос Геши, размышляю о том, что существует, вероятно, некоторый предел способности к удивлению. Находясь на АЭС, я испытываю некоторое утомление ото всего, что вижу. Если так разобраться, у каждого из нас под ногами разбитое корыто. У одних дыра меньше, у других больше. А средств заняться ремонтом не хватает. Либо совсем нет. И я пытаюсь представить себе что-нибудь такое, что могло меня поразить до глубины души, но фантазии не хватает. Это мне не нравится. Потому что, мягко выражаясь, я отношусь равнодушно к тем людям, которые не умеют удивляться – в данный момент я равнодушен к самому себе тоже. Но сейчас принимать любую глупость, даже такую большую, которая вот-вот может кануть в лету, за чудо как-то не получается. Напротив,  Женя и девушки прониклись увиденным – я это чувствую, - а болтовня Геши увлекла.
Неожиданно я хочу прервать монолог нашего сталкера и спросить о городе Щёлкино, который строился специально для работников АЭС, что с ним, но меня останавливает Регина на полуслове, негромко говорит: «Цыц!». И я умолкаю…
- …Металлоконструкции постепенно разворовываются и растаскиваются по частям. Это продолжается и по сей день, - завершает Геша свой рассказ, делает короткую паузу и добавляет, ставя как бы жирную точку в конце предложения: - Непременный атрибут жизни - это смерть. Се ля ви. Вариаций может быть много, а исход один.
По шатким лестницам поднимаемся выше на уровень крана.
Отсюда видно всё помещение гермозоны. Ходить здесь довольно опасно. Под ногами металлические штыри (я пробиваю подошву кроссовок, накалываю ногу); узкие переходы по металлическим балкам – я боюсь высоты, но не показываю виду (девушки смело ступают вперёд, вместе с ними Женя, чем я хуже, который не принадлежит к слабому полу?); листы железа вместо мостиков; ещё какой-то мелкий металлический мусор под ногами… Из гермозоны во внешний мир ведёт, пожалуй, самая огромная и толстенная гермодверь. Баллончиком на её створке написано «Z». Туда мы и направляемся…
Опять попадаем в кромешную тьму, но это ненадолго. Буквально через пять этажей мы выходим на крышу АЭС. И вот он пейзаж, о котором говорил Геша!.. С этой высоты впечатляющее зрелище! Виден город Щёлкино, останки экспериментальных электростанций, солнечной и ветровой, а так же видна нефтедобывающая платформа в море, принадлежащая америкосам. 
«СМОТРИ НА МИР СОБСТВЕННЫМИ ГЛАЗАМИ».
И у меня захватывает дух, а ветер бьёт в лицо, усиливая впечатление. Я здесь, я «щастлив», а это почти настоящее счастье!

21
Сажусь на какой-то бетонный выступ. Все вспомогательные постройки, водохранилище, заводы вдали лежат как на ладони. Выше только ржавеющий кран, стоящий рядом со станцией, и цилиндрическая часть реактора, которая должна была сверху накрываться большим металлическим куполом, который давно разрезали на куски.
- Самые первые Казантипы как раз проводились под этим самым куполом, - говорит Геша, приближаясь к самому краю крыши. – Если кто боится высоты, лучше стойте там, где стоите, - добавляет он.
Его трюк повторяет только Женя. Но тут же отходит от края. Затем он начинает фотографировать девушек.
Вскоре они остаются без ничего, в чём мать родила, Женя командует: «Так, хорошо! А теперь покажите попки… Ага. Поворачивайтесь ко мне» - чем вводит Гешу в неописуемый восторг. Он смотрит на это зрелище, раскрыв рот, и я понимаю, что этот момент надо заснять, но Женя не замечает ничего. Что говорит о его непрофессионализме. Право, его интересуют только девушки, и я даже начинаю сомневаться в том, что он не способен жить ни с одной женщиной, они ему безразличны.
Звоню Ромке.
Он берёт трубку не сразу.
- Привет! Как дела? – его голос не выражает никаких эмоций как будто.
- Не поверишь, звоню тебе с крыши Крымской АЭС.
- Откуда? Не понял.
- И не поймёшь. Потом расскажу. Что нового в городе?
Возникает некоторая пауза в разговоре. Мне она не нравится.
- Кирилл, ты наделал таких дел, что я тоже попал под пресс системы. Просто так. Я-то ладно, а Андрей исчез.
- Знаю.
- Где он? Не говорил?
Ромка излишне любопытен.
- Он мне не сказал, - вру я.
- А сам куда отправился?
- Об этом после, - я уже жалею, что сказал про АЭС. – Что за дела такие, лучше рассказывай.
- Сергеева могут снять. Это в лучшем случае.
- Не сожалей. В худшем – посадить, понятно. Сам чего на меня злишься? Не говори, что я ошибаюсь.
- Чтобы ты делал на моём месте, когда не дают спокойно работать. Скажи спасибо, что я не знаю твоего местонахождения. Наверное, если бы знал, то сказал. Я не из тех людей, которые предают, но ты подставил Андрея и меня. Часть клиентов ушли, отказались от моих услуг. Понимаешь?
- Я понимаю… - резко жму кнопку, прерываю разговор, злюсь… Сам же советовал мне исчезнуть… 
Доля вины моей есть. Я не могу спорить с самим собой. Это так. И мне хочется кричать. И я ору! Долго! Куда-то ввысь. Своим криком пугаю всех своих новых знакомых и трёх голубей, взмывающих в небо. Затем хватаю железный прут, кидаю вниз.
- Что случилось? – Женя напуган моим поведением. Девушки тоже. Они быстро одеваются.
- Ничего.
«УБЕЖДАЙСЯ».
Геша потирает бородавку, и вдруг попадает в самую точку, когда говорит:
- Учись у стен. Молчать. Их разрушают, превращая в песок, а они не роняют ни звука.
Андрею отправляю sms, чтобы, если позвонит Ромка, не говорил, где он отдыхает. Это знать ему не нужно.
Побродив наверху, мы начинаем спускаться вниз. Но уже по другому маршруту. Проходим через помещение, стены которого полностью обиты металлическими листами. Минуем вентиляционные отделения. Оставляем в стороне внешнюю стенку гермозоны, затем спускаемся через технические помещения, где приходится опять проходить практически на ощупь, открывая и закрывая толстые гермодвери, мешающие проходу. Геша то и дело закрывает металлическими листами, так сказать, повороты не туда.
На обратном пути идём молча, поднимаемся либо вверх, то опускаемся вниз. Я в самом конце, как и прежде. Вокруг тихо, темно и пыльно. Мы вместе (и вдруг я чувствую, что это не так, я как будто один в этом обширном, запутанном, как лабиринт, сооружении) – в то же время каждый сам за себя. У каждого свои эмоции и чувства. В одном мы сходимся – радости мало, созерцая молчаливые стены, которых скоро не станет.
Выходим из огромного прохода, который, как поясняет Геша, когда-то закрывали ворота, но их самыми первыми спилили на металлолом.
Таксисту звоню, прошу нас забрать.
Он приезжает довольно быстро. На автозаправке меняю доллары на гривны.
В Поповке покупаю обещанную Геше бутылку водки. Расплачиваюсь. Он уходит, пожав мне крепко руку.
Идём в кафе, заказываем местную азовскую уху, которая оказывается безумно вкусной. Видимо, мы проголодались очень. Что не удивительно.
Ужин оплачивает Женя.
Возвращаемся домой. Я успокаиваю себя. Всё, что со мной происходит в последние годы, можно описывать и публиковать детективные повести. Но я не Гарднер и Перри Мейсен у меня из-под пера не выйдет. Поэтому публикую газету. И, можно не сомневаться, она у меня хорошо получается, раз нахожусь на Казантипе.
В сон я проваливаюсь мгновенно, как в какую-то пропасть.
---
Окончание будет…