Была у Маринки такая привычка. Говорила, что красиво. Пацаны ржали, а я злился. Она вечно находила какой-нибудь цветочек и вставляла его в волосы. Бывает утром придет к нам на стройку, где мы играли в тайный партизанский штаб, цветочек уже в волосах. Пацаны в смех, я злюсь. Чего злился? Ну, не мог я Саньку и Колю бить, это же друзья были самые лучшие. А за Маринку бить надо было.
- Марин, ты чего вечно в волосы цветочек вставляешь? – бурчу я, тайком от пацанов вкладывая ей в ладонь кусочек гудрона, который утром нашел. Чистый, ярко-черный – такие жевать особенно классно было.
- Олежек, так красиво ведь! – и улыбается. Вот как-то действовала на меня ее улыбка, по-особому действовала, хоть и пацаненком еще был.
    В школе, правда, пришлось все-таки подраться. После соревнования по «Что? Где? Когда?». Приз мне дали – мишку большого плюшевого. А я ей подарил. Вот просто подошел к ней, стоящей, с цветочком в волосах и подарил. Гундосый из параллельного что-то сказал вполголоса, девченки, что рядом стояли, прыснули. Что тут думать было, развернулся к Гундосому, в живот саданул, а когда он согнулся, коленом нос разбил. Терять мне было нечего, мы с родителями уезжали на следующей неделе, завуча я не боялся. Маринка тогда улыбнулась. Думаю, мишке улыбнулась,  а не тому, что нос Гундосому разбил.
    Я эту улыбку вспоминал еще долго. Класса до восьмого вспоминал. Ну, а потом вестимо что, постпубертат, девочки с налившимися формами, вышибло у меня Маринку  из головы. Институт. Работа. Жена. Ребенок. Все как-то по накатанной и проверенной поколениями дорожке.
    А потом черт дернул в сети этой зарегистрироваться.  «Возможно этот человек Вам знаком». И Маринка. С цветочком. Повзрослевшая, покрупневшая. Улыбка все та же.
- Киря, поеду я что ли… Списался с ней, зовет приехать, увидеться. – курю, в глаза другу не смотрю. Смущенный, растерянный.
- Незавершенный гештальт? – смеется Кирилл.
- Иди ты…
    В поезде даже пива не пил. Не шло. Думал. Что будет, как будет?
    Кафешка, для когда-то родного города вполне приличная. Клеенка не замызганная, не липкая. Стены деревянными панелями обшитые. Меню стандартное, с дежурными пельменями.
- Мариш, кофе?
- Олежек, не дети же. Коньяка хочу-у… - чуть тянет голосом, капризно дует губки.
    Располнела, но в меру. Крупная барышня. Глаза все те же, нос. Губы в улыбке тонкие растягивает. Цветочек в волосы опять вставила – я ей еще когда списались, сказал, что по цветочку сразу признал. А вот человек – другой. 
    Замужем, кадровичка в ментовке, ребенок тоже есть. А той Маришки – уже нет.
    Что я ожидал увидеть, кого встретить? Господи, прости дурака. Ведь мог догадаться, что та Марина  осталась в школьном фойе, с мишкой в руках. И тот я – он тоже там остался.
- Олежек, – противно все же. Противно тянет слова. – А кем ты работаешь? А почему не на машине приехал?
    Нет. Не тот человек.
    Машу рукой официантке. Коньяк и шампанское. Верный, убийственный набор.
- Маришка, да погоди. Давай за встречу, солнце. – противно и горько на душе. Но Кирилл прав.
- Давай – мигом оживляется она.
    Ночным поездом уехал обратно. Сунул проводнику вагона СВ пару купюр, зашел в купе, открыл коньяк.
    Не тот я, не та она. Цветочек лишь тот. Цветочек, который я аккуратно вытащил из ее волос, когда она старательно, со знанием дела, двигала головой в туалете кафешки…